Молодой священник говорил слова, которых она толком не понимала, две женщины в аккуратных платочках подпевали удивительно чистыми голосами, люди вокруг крестились, и Лина крестилась тоже, думая, что во всем этом есть что-то ненатуральное, потому что Николай Иванович был человеком неверующим, хотя и крещеным.
Служба кончилась, священник окинул взглядом плотную толпу, и Лина увидела, что он совсем не молод, а глаза у него сострадающие, и ей стало стыдно за свои недавние мысли. Теперь священник заговорил о Николае Ивановиче, как будто был не священнослужителем, а давним другом старику, долго и хорошо его знавшим, и Лина не сразу поняла, что плачет. Она не заплакала, когда позвонила Антонина Ивановна, а потом Тамара. Она деловито кидала в сумку самые необходимые вещи и думала о том, что не имела права уезжать, потому что давно уже не маленькая девочка, которой позволительно прятаться от жизни, какой бы страшной эта жизнь ни была.
К Лине пробилась Тамара, оттеснив Павла, зашептала в ухо. Тропинин позвонил, когда Лина уже ехала в такси на вокзал, она совсем не думала, что он поедет вместе с ней, но он поехал, а она даже не испытывала за это к нему благодарности. У нее не осталось более никаких чувств. Никаких чувств, кроме мести.
Только кому мстить, если Николай Иванович умер от сердечного приступа. Себе?
– Сережа мне предложение сделал, – сообщила Тамара.
– Поздравляю. Я в этом не сомневалась.
– Тетя Клава ведь тоже умерла, вчера хоронили. Ужас, да?
В руках у Тамары был роскошный букет из темных роз. А Лина купила на привокзальной площади чахлые гладиолусы, жалко белеющие в ее дрожащей руке. О цветах она не подумала, а ведь могла купить в Москве любые.
Тамара шептала, Лина не слушала.
Началась гражданская панихида. Речей звучало много, ораторы сменяли друг друга, какая-то женщина не смогла говорить, потому что сразу начинала плакать, только все повторяла, что Николай Иванович спас ей жизнь. Лучше всех выступил Сергей, говорил не казенные слова, а человеческие, и Лина снова заплакала.
Сергей Михайлович Лину заметил, выдернул из толпы, и ей удалось положить в гроб свои жалкие гладиолусы, а потом одной из первых бросить в могилу горсть земли.
Идти на поминки не хотелось, она практически никого не знала из толпившихся здесь людей, но Томка вцепилась в нее намертво. Находиться рядом с Сергеем Тамара не осмелилась, все-таки он лицо официальное, а она ему пока еще никто, но быть около него ей очень хотелось.
На поминках тоже лучше всех говорил Овсянников, и Лина снова заплакала.
– Николай Иваныч тебе все имущество оставил, – прошептала Тамара. Она все время шептала, хотя гул голосов за столом давно обрел громкость нормального разговора.
– Что?
– Николай Иваныч завещание оставил. Все имущество тебе завещал. И дом, и участок. Между прочим, это неплохие деньги.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. У Сережи нотариус знакомый. Он сказал.
– Паша, – Лина дернула за руку сидевшего с другой стороны Тропинина. – Пойдем отсюда.
Запасной ключ от дома Николая Ивановича висел в сарае, Лина сразу его нашла, но его можно было и не искать, потому что дверь оказалась не заперта, и это еще раз напомнило о том, что хозяина больше нет. Николай Иванович никогда не оставлял дом незапертым. И бабушку ругал, та часто уходила, не запирая дверь.
Компьютера нигде не было. Лина тщательно и методично обходила комнаты, открывая дверцы шкафов, комодов.
– Ты что ищешь? – Павел следовал за ней по пятам.
– Не знаю.
– Подожди. – Он обнял ее, крепко прижав к себе. – Ты сомневаешься в… сердечном приступе?
– Не знаю. – Лина быстро погладила его по щеке и высвободилась.
Диктофон она нашла в кухне на полке между коробками с чаем. Коробок было много, Николай Иванович чай любил и денег на него не жалел. Здесь же аккуратным рядом стояли чайные чашки с блюдцами. Чашки были промыты плохо, по-мужски. Лина вспомнила, как бабушка, приходя к Николаю Ивановичу, начинала мыть посуду, ворчала, показывая давнему другу, что тарелки необходимо мыть с обеих сторон.
Батарейка села, зарядку Павел нашел в одной из тумбочек вместе с другими зарядными устройствами.
Слушать запись они почему-то сели на пол.
– Заходи, Сережа. – Голос послышался не слишком громкий, но узнаваемый, диктофон у Николая Ивановича был дорогой, мощный.
– Я тебя ждал.
– Знаю.
Тропинин быстро поднялся, запер входную дверь, сделал звук совсем тихим.
После выстрелов еще слышался какой-то шум, а потом наступила тишина.
– Нужно сделать копию и идти в полицию. – Лина уткнулась ему в грудь, и Павел обнял ее одной рукой.
– Обязательно. Только не здесь. Если он огнестрельное ранение смог за сердечный приступ выдать, в здешней полиции нам делать нечего. У меня друг подполковник МВД, приедем в Москву, пойдем к нему.
Павел сунул диктофон в карман и обнял Лину обеими руками.
– Линочка! – ахнула Антонина Ивановна. – Приехала! Что же не позвонила, я бы тебя встретила.
– Я не одна. С мужем. – Лина потопала ногами, стряхивая снег, шагнула через порог, поцеловала бабушкину подругу.
– Помирилась с мужем? Ну и хорошо. Проходи, раздевайся, – засуетилась старушка.
– Не помирилась. – Скинув пуховик, Лина огляделась. – Снова вышла замуж. Вы моего нового мужа видели, он со мной на похоронах Николая Ивановича был.
– На похоронах нам и поговорить-то толком не удалось. Садись, Линочка. Обедать будешь? У меня борщ хороший получился.
– Нет, спасибо. Приходите к нам Новый год встречать. Приходите, Антонина Ивановна, – пригласила Лина. При бабушке та всегда встречала Новый год в доме подруги.
– Лучше вы ко мне приходите. Я еды много наготовила, как чувствовала.
– Спасибо, – сразу согласилась Лина. – Обязательно придем. Что это у вас?
В обычно безупречно аккуратной кухне Антонины Ивановны высились сложенные в углу разномастные коробки.
– А… – Хозяйка оглядела неприглядную пирамиду. – Книги это. У нас ведь новый мэр. Такой дурак, не приведи господи. Библиотеку закрыл, нерентабельная. Я теперь пенсионерка, Линочка. Ну я-то ладно, мне давно на пенсию пора, а девочек моих жалко. С работой у нас плохо, сама понимаешь. Овсянников собирался в библиотеке компьютеры поставить, молодежь привлечь, а этот взял и закрыл. А книги на помойку. Я, что смогла, раздала, только неохотно книги берут, особенно если не детективы и не фантастика. Вот к себе привезла. Не могу я книги выбросить.
– Понимаю, – кивнула Лина.
– У нас после Овсянникова вообще все изменилось. Его в убийстве Николая обвинили, ты знаешь?
– Да.
– Господи, кто бы мог подумать, что он на такое способен! Овсянникова посадили, и все пошло наперекосяк. На заводе опять невыплаты зарплат, дороги снегом завалены, никто не чистит. А Тамарка Ропкина за него замуж вышла, когда он уже сидел. Оно и понятно, деньги у него немаленькие, и наверняка помимо официальных счетов припрятано столько, что я и вообразить не в состоянии. А оба дома стоят заколоченные, и новый, и материн. Тома здесь совсем не появляется. Знаешь, Лина, я думаю, его подержат-подержат и выпустят, и всплывет он где-нибудь в другом месте.
– Антонина Ивановна, – взмолилась Лина. – Ну его к черту. Я не могу больше о нем слышать.
– И правда, Линочка, бог с ним. Знаешь, власти приходят и уходят, а мы остаемся. И это наш город.
Домой Лина возвращалась уже в сумерках. Зима, такая ненавистная в Москве, здесь казалась сказочной. Искрился снег, поскрипывал под ногами, разноцветными огнями светились в окнах елки. Уходил год, принесший горе и радость, разочарования и надежды.
