Две группы — Шаха и Сизаря стояли друг против друга, обменивались угрожающими взглядами, слышалась многоступенчатая матерщина. Но оружие еще молчало. Оно «заговорит» на заключительном этапе стрелки, если не будет достигнуто согласия. Или хотя бы видимость согласия.
— Ну? — с показным равнодушием, смешанным с пренебрежительностью, спросил Шах.
— Баранки гну! — в тон ему ответил Сизарь. — Ты зачем, Коля, мой погреб взорвал? Мы на частные владения не договаривались! Там же не только тротил и пластит хранились, там стояли огурчики малосоленые. Двадцать четыре банки! Вернётся из деревни Любка — замочит и тебя и меня!
— А вагон мой, штаб-квартиру на колёсах кто в воздух поднял, Или это не частное владение с дорогой мебельной обстановкой! — немедленно парировал Шах, нащупывая под пиджаком рукоятку пистолета.
— Рельсы — народное достояние, усек? У тебя на вагон свидетельства о собственности не было ни хрена! А вот у меня оно есть — на огородный участок. Заверенное и юридически правильное…
— В гробу я видел твое свидетельство вместе с тобой и огородом!
— Чего, чего?
— Чего слышал, голубок!
Все, соглашение не достигнуто, пора переходить к более решительным действиям. Оружие уже не прячется под одеждой, нацелено на противников, вот-вот грянут выстрелы, прольётся кровь…
— Ша, детишки! — закричал Санчо, выбравшись из тесного салона. — Базар продолжим на дружеской волне!
Неожиданное появление толстого миротворца, будто отрезвило участников стрелки. Оружия они не спрятали, но держали его в опущенных руках.
— А это что за поц? — презрительно осведомился Сизарь. — Или — будущий покойник?
Упоминание еврейского имени широко известного органа мужской системы воспроизведения себе подобных разозлило Санчо, довело его до точки кипения.
— Я те щас дам поца! Я те уши-то надеру! Нехорошие слова теперь по закону употреблять западло… Спрячь волыну, кому сказано!
Огорошенный Сизарь послушался. Его братва, в свою очередь, убрала стволы. Кое-где послышался нервный смешок, раздались смачные выражения в адрес миротворца.
— Пользуясь случаем, что все собрались вместе, господа-товарищи — более спокойно продолжил Санчо, — позвольте представить бывшего вора в законе, бывшего депутата нижней палаты представительного органа власти, а ныне президента московского акционерного общества закрытого типа «Красный выстрел» господина по кличке Лавр. Прошу выслушать его и не аплодировать.
Противостоящая братва встретила перечисление постов и рангов будущего оратора с должным пониманием и с нескрываемым уважением.
Лавр остановился между двумя группировками, укоризненно покачал головой. Кто-то беззлобно, кто-то всё еще настороженно ожидал продолжения.
— Ай-яй-яй… Стыдно, ребята, видеть всю эту одноклеточную возню в первой декаде двадцать первого века. Даже как-то неловко… Из за чего базар? Ша, тихо, ответов не требуется. Мой вопрос не более, чем риторическое обращение, ясно?
Сизарь недоуменно заморгал — риторика выше его понимания, ее ни на зуб не взять, ни в постели с телкой опробовать. Более развитый Шах, показывая одобрение, сдвинул шляпу на затылок.
— Никакой особой риторики не нужно для понимания простой вещи — доколе? Доколе, я спрашиваю, западные инвесторы будут относиться к нам, как к дикой необузданной шпане, как к степным варварам, которые двух слов ни по русски, ни по английски связать не могут! Чуть что -хватаются за стволы имени товарища Мосина образца одна тыща восемьсот какого-то года… Стыдно и позорно! Врубитесь сами!
Санчо незаметно для окружающих выразительно толкнул «оратора» в спину. Что ты несешь, мол, давай ближе к Маме. Лавр отмахнулся. Не тот момент, главное сейчас не допустить кровопролития.
— Я это к чему? К тому, что назрел момент, когда центр не может более безучастно наблюдать за тенденцией всеобщего раздрая на местах. Когда здоровые, молодые, но ни фига ничему не обученные силы — хотят они этого или не хотят — стравливаются друг с другом отдельными личностями в сугубо корыстных целях!
— Скажи еще про «разделяй и властвуй», — подсказал Санчо.
— Во-во! Именно! — одобрил Лавр. — Вас сознательно разделяют, чтобы властвовать и стричь шерсть, собирать хлопок, рвать глотки, вывозить бахчевые культуры. И все это — чужими руками… Я понятно изъясняюсь?
Сизарь потупился, Шах сдвинул шляпу на лоб. Первый ничего не понял, второй понял, но возразить или поддержать не решился —слишком уж колючая тема.
Настало время пристегнуть к разговору Маму.
— Сейчас станет понятно. Вам Мамыкин за доли в консервке сколько отстёгивает?
— Когда как, — признался Сизарь. — В общем — гроши.
— А вы ему со своих операций?
— По двадцать процентов, — буркнул Шах, закрыв полями шляпы глаза.
— И только попробуй зажилить! — подхватил Сизарь.
— Вот видите! Эти средства идут в какой-то общественный или паевой фонд, решают какие-то ваши социальные программы? Или вкладываются куда-то, чтобы обеспечить вам достойную старость? Если, конечно, вы доживёте до старости… А больничные? А фронтовые? А за ранение?
Общее молчание. Никто не матерился, не возражал, но и не соглашался.
— Вот и все, пацаны. Политика Мамы — деспотичная политика удельного князя, когда что хочу, то и ворочу. Она больше абсолютно не канает в ногу со временем. Политика, противоречащая экономическим интересам, это не политика, а фуфло. Надо делать передел. И делать это быстро, потому как Ольга Сергеевна…
—Заткни фонтан, Лавруша, — снова толкнул Санчо друга. На этот раз — более болезненно. — Это — из другой оперы.
— Действительно… Виноват… Так вот, — снова обратился он к ожидающей продолжения братве, — для решения этой задачи мы и собрались…
Как принято говорить в таком случае, переговоры произошли в дружественной обстановке и завершились полным согласием сторон. Аплодисментов, объятий и радостных восклицаний не было, но кровопролития — тоже…
Теперь — к самолёту! Мама, небось, ждет не дождется появления отца похищенного рыжего бизнесмена. Лавр, с таким же горячим желанием, мечтает придушить местного авторитета.
Возле пирса покачивается на воде небольшой гидросамолет. Рядом с ним храпит мужчина средних лет, Ему снится что-то не совсем приятное — вздрагивает, стонет, чешется. Санчо переступает с ноги на ногу. Будить храпуна как-то не солидно, ожидать, когда он проснется — терять дорогое время.
Наконец, решился.
— Алло! Танго-один! Я — Танго-два! Приём!
Спящий открыл один глаз, помедлил и открыл второй.
— Амиго, не подскажешь, где пилот? — максимально доброжелательно спросил Лавр.
— Подскажу. Я и есть пилот.
Удача! Самая настоящая удача! Не придется бегать по домам, искать лётчика.
— Тогда — поехали.
Летун обследовал состояние правой ноздри, потом — левой.
— Не могу.
— Что значить не могу? — взорвался Санчо. — Тебе Бабкин звонил?
Мужик невозмутимо почесал живот, потом такую же операцию проделал с затылком.
—Звонил. Хоть Дедкин, хоть Мышкин, хоть Внучкин — все равно не могу. Конец связи, — заявил он, снова принимая горизонтальное положение.
— Погоди спать… Почему не можешь?
— По медицинским показаниям.
Мог бы и не уточнять — густой «аромат» водочного, вернее сказать, самопального перегара исходил не только изо рта «больного» — от одежды, настила пирса, даже от крыла гидросамолета, под которым он устроился.
— Гончаровский… это самое… «Облом». Все плывут на лодочках, мы тоже поплывём, — жизнерадостно предложил толстяк. — Экзотика, блин…
— Никаких экзотик! Мы — на самолёте! Фактор неожиданности!… Боишься? Интуиция подсказывает — гидросамолёт не намного сложней финского унитаза. Главное — понять, откуда что поступает, куда жать и как рулить.
Санчо опасливо заглянул в кабину. Какие-то штурвалы, рычажки, кнопки… Это не родной «жигуль», где все понятно и ясно — сложная механика, без инструктора не обойтись.
— Эй, «Танго-один»! Показывай быстро, как рулить! А то убью! Мы опаздываем на свадьбу!
Пилот перевернулся на другой бок.
— Сто долларов. За инструктаж и риск.
— Ты-то чем рискуешь? — удивился Санчо.
— Вы разобьётесь. Меня посадят. Непохмелённым.
— Не бзди, сявка, отмажут. Скажешь — угнали. Держи, — Санчо протянул купюру. — Инструктируй, что нужно делать с этой этажеркой из серии «Юсси».
Оживший алкаш бодро поднялся и полез в кабину.
— В «этажерке» — три основных позиции. Вот — газ, вот — тормоз в смысле, закрылки. Эту на себя — выше, от себя — ниже, напрво — направо, налево — налево. Все!
— На сто долларов как-то не тянет, — не без ехидства усомнился Лавр.
— Тянет или не тянет, вы скажете после того, как вернётесь. Возьмите ключ, я тороплюсь в забегаловку, не дай Бог закроют…
Действительно, управление речным лайнером оказалось на удивление простым. Со второй попытки Санчо удалось поднять его в воздух, совершить над зданием администрации круг почета и «погнать» над рекой.
