Он говорил по телефону, смотря на нее искрящимися от сдержанного смеха глазами. Торговка умолкнув, выбрала самый крупный персик и, подав его Кате, залопотала вновь, показывая то на Катю, то на персик. Кажется, Катя поняла, что ее сравнивают с этим персиком, но тут торговка принялась показывать на Вонга, и снова на персик. У Кати вытянулось лицо. Вонг что, тоже персик? Катя смотрела на торговку с таким удивлением и обидой, что та хрипло рассмеявшись, умолкла, качая головой.
Поднеся плод к лицу, Катя вдохнула сладкий аромат свежести, касаясь губами его бархатистой поверхность. Старая торговка энергично закивала, явно одобряя действия девушки, очевидно думая, что фаранго наконец-то поняла ее.
Вонг, окончив разговор, подошел к ним и, подняв сложенные руки над головой, почтительно поклонился торговке, после чего внимательно выслушал ее, кивая чуть ли не каждому ее слову. Вот он вежливо ответил ей и снова поклонился. Катя перехватила его взгляд от которого ее накрыло жаркой волной. Взяв ее за локоть, и продолжая отвечать словоохотливой торговке, он отвел Катю от лотка, снова положив горячую ладонь ей на поясницу. Катя чуть не выронила персик. Обернувшись к старой торговке, она кивнула, благодаря ее за подарок.
— Что она хотела? — спросила Катя, как только они отошли от прилавка.
Вонг с сомнением посмотрел на нее.
— Думаю тебе еще рано о таком рассказывать, — сдерживая улыбку, сказал он, стараясь сохранять серьезность.
— Ну и не надо. Я могу сама догадаться, — пожала плечами Катя, возвращая его ладонь с бедра на талию. — Ты держишь меня впроголодь и у меня теперь такой заморенный вид, что меня решают подкормить сердобольные встречные.
— Смотри, свободный столик, — Вонг смеясь, потащил ее к нему.
Пластиковые стулья еще сохраняли тепло тех, кто только что встал с них, еще витал над столиком терпкий запах чужих духов. Официантка сноровисто убрала смятые салфетки, палочки, тарелки и стаканы.
— Что тебе заказать, — спросил Вонг. — Здесь подают…
Но Катя подняла руки, останавливая его.
— Все на твое усмотрение, только, чтобы не острое.
Вонг кивнул и сделал заказ. Официантка, девушка со смышленым лицом, выслушав его, стрельнула взглядом на Катю и та, улыбнувшись в ответ, со вздохом посмотрела на персик. Засмеявшись, официантка отошла.
— Так, что тебе сказала торговка?
— Эта мудрая женщина сказала, что наша страсть так сильна потому, что мы долго держали ее под спудом и, что она, мстя за это, может истребить нас. Не бойся, — тут же успокоил он Катю. — Она сказала, что мы вовремя спохватились.
Катя задумчиво катала персик. Выходило так, что их любовь существовала как бы сама по себе, отдельно от них? Подошедшая официантка выставила на стол пиалу с острым креветочным супом «том ям», широкую белую лапшу в тарелках, политую пряным соусом, а перед поставила Катей пельмени — кьео. Опустошив поднос, девушка, что-то сказала расплачивавшемуся с ней Вонгу. Он улыбаясь кивнул и повернулся к Кате.
— Скажи ей, что-нибудь по-русски.
— Зачем?
— Она изучает русский.
— Большое спасибо, — медленно проговорила Катя.
— По-жа-ли-са, — старательно выговорила в ответ официантка.
В знак восхищения Катя подняла большой палец и девушка, поклонившись, отошла.
— Так вот, — продолжал Вонг, ловко подхватывая палочками лапшу, — та мудрая женщина не права, сказав, что страсть погубит нас. Страсть второстепенное, что я испытываю к тебе. Я люблю тебя, а потому, когда наша страсть остынет, я все равно буду любить тебя и смогу справиться с ней. Виктор не смог. Я видел это и ты тоже видела. На самом деле, он любит только себя.
— Ты мне расскажешь о себе?
— Обязательно. Только после того, как ты поешь.
Но Кате кусок не лез в горло. Кто бы смог уплетать пельмени во время признания в любви. Она не могла.
— Про нас ходило столько небылиц, — покачала она головой.
— Да.
— Когда ты понял, что любишь?
— Как только увидел, кого мне придется допрашивать.
— Что, вот так сразу?
— Нет. Тогда у меня было лишь предчувствие, что с тобой не оберешься хлопот.
— Зачем ты подал в отставку? Из-за того, что случилось на допросе? Прости, я не хотела, что бы ты… потерял лицо.
— О чем ты?
— Мне объяснили, что у вас не принято, чтобы женщина оплачивала интимные услуги, а получилось, что я сняла тебя.
— Катя, — засмеялся Вонг, — это то малое, что я готов был вынести, чтобы только вытащить и уберечь тебя. И в отставку подал не из-за этого, а потому, что хотел дольше побыть возле тебя до твоего отъезда.
— Господи! Я так рада. Ведь я хотела еще тогда все объяснить тебе, но ты в лифте так посмотрел на меня, что я не решилась. Я думала, ты меня возненавидел.
Под столом он тисками сжал ее колено своими.
— Вот уж где не стоило выяснять отношение, так это в полиции, да еще при Уингстоне. Ты так ничего и не съела.
— Не хочу.
— Тогда едем домой. Прихватим, что-нибудь по дороге.
Катя поднялась за ним, прихватив персик.
Но Бангкок, расцвеченный яркими, переливающимися огнями неоновых вывесок, с кипевшей вокруг шумной жизнью не сразу отпустил их. Вонг не смог отказать Кате, очарованной избороздившими город улицами-каналами, и, не торгуясь, договорившись о цене, загрузился вместе с ней в лодку.
Плывя по каналу, Катя впитывала в себя обаяние и чужеземную красоту этой азиатской Венеции. Разноцветные огни, маслянисто отражались на зыбкой поверхности канала, разбиваясь в его темных водах. Плеск воды о сваи и взмаха весла; застоявшийся запах тины, и аромат влажной зелени; крики торговцев, и музыка доносившаяся с набережной, все создавало праздник.
Здесь дома вырастали прямо из воды, стоя над нею ни высоких сваях. Окна и балконы затянуты легкими москитными сетками. Ступени крылечек сходили прямо к плещущейся воде, возле них покачивались лодки. Домашние причалы украшали кадки с деревцами, горшки с яркими цветами. Сюда же сгружали корзины с фруктами, овощами, рыбой, зеленью. Под балконы, нависшими над водой подплывали, осевшие от корзин с плодами, лодки. Хозяйка одной из лодок в широкополой соломенной шляпе, громко расхваливала перед покупателями свой товар. С балкона ей спустили корзину с деньгами, и она выложила в нее купленную зелень и фрукты.
Катя с жадным любопытство наблюдала крикливый, пестрый, непонятный быт жаркой пальмовой земли. Вонг смотрел на Катю.
Сойдя с лодки на каменные ступеньки причала, Вонг и Катя, остановив такси, быстро домчались до отеля. И хотя, долго любили друг друга, уснули не сразу.
— Расскажи мне про свою жену. Если можно? — попросила она.
Он долго молчал, потом понес ее руку к губам, и тихо начал целовать ее пальцы.
— Когда я заканчивал военную академию, родители нашли мне невесту, — начал он. — Она была красива и только что приехала из Франции, где училась. Мы понравились друг другу и готовы были вместе создать семью. Потом строили планы в ожидании своего первенца. Ей было всего девятнадцать, когда все рухнуло. Она попала в автомобильную катастрофу. После ее гибели и смерти моего не родившегося ребенка, я перестал думать о своем будущем. Мне стало все равно. Ничто уже не имело смысла. Мне осталось одно — служба. Я начал с рядового. И чем тяжелее и непереносимее было, тем было лучше. Тогда у меня просто не оставалось сил на воспоминания. Иногда, я удивлялся, почему до сих пор живу. Правда, родители, когда я наезжал домой, упорно заводили разговоры о моей женитьбе, и даже сосватали мне невесту. Тогда я перестал появляться у них. Мне поручали безнадежные дела, зная, что во мне нет страха, и я сознательно стремлюсь к… риску. Со временем боль успокоилась, но я уже привык жить, не давая себе поблажки. Все, вроде бы, устроилось для меня, только я избегал мысли о том, чтобы связать себя с женщиной, помня, чего мне стоило пережить потерю семьи. Я думал, что достаточно закален и приветствовал мысль, что окончу свои дни в глубоком одиночестве, пока не увидел тебя, светлоголовая. Ты меня растревожила и я удивился. Я заставлял себя думать о тебе как об объекте своей работы. Но когда мне пришлось отбить тебя в джунглях у наркоторговцев, перепугался не на шутку.
— Как ты там очутился?
— По наводке. Нужно было проверить информацию и если бы она подтвердилась, вызвать группу зачистки, чтобы разобрались с этим.
— Я догадывалась, что ты вовсе не должен был спасать меня.
— Не должен. И получил от начальства нагоняй. Меня бы отстранили от этого дела, не вмешайся Уингстон. Но когда я стал настаивать, чтобы за тобой установили наблюдение как за главным свидетелем, он решил сам присутствовать на допросе, чтобы посмотреть из-за чего я уперся. Я дал себе слово сохранять благоразумие, но не получилось. До сих пор не пойму, почему он не сделал мне выговора за то, что я не сдержался на допросе. Я бы сдох, но не отдал тебя Прачату… Ты в тюрьме?
