Вынув стекла, Климов снял каску, повесил ее на ствол автомата, медленно продвинул в кабинет, пошевелил, просунул дальше, цокнул языком, рывком отбросил ее в сторону, увидел, как она упала на ковер и покатилась.
Стрелять не собирались.
Если ждали, то не каску, а его.
Пришлось представиться.
Передернув затвор, Климов кубарем влетел в темную комнату, вскочил, сделал кульбит, взлетел на стол, вспрыгнул на сейф, повел из угла в угол автоматом, убедился, что засады нет, спокойно приземлился па пол. Осторожно, крадучись дошел до незатворенной двери, прислушался. Понюхал воздух. Пахло табаком, солдатской обувью, духами… Высунулся, вышел, осмотрелся. Приоткрыл дверь в коридор. В соседний кабинет. Хотя глаза привыкли к темноте, отчетливо он ничего не видел. Всюду пусто.
Возвращаясь в кабинет, разбросал по коридору взрыв-пакеты, несколько оставил перед дверью.
Если опыт жизни включает в себя пережитый не однажды страх, всегда есть смысл подстраховаться.
Заперев за собой дверь, Климов быстро прошел к сейфу, осторожно повалил его на кадку, потом на пол, определил, что дверца тоньше стенок, достал из кармана заготовленный в школе термит. Порошок алюминия, окись железа и перекись бария.
Стараясь не просыпать ни крупинки, развернул пакет и аккуратно уложил его над прорезью замка. Затем задернул шторы, плотные, двойные, из тяжелого сукна; закрыл под дверью щель складкой ковра, включил фонарь, еще раз осмотрел углы и чиркнул спичкой.
Она вспыхнула и сразу же погасла.
«Начинается, — подумал Климов. — Что-нибудь, да обязательно не так».
Вытащил из кармана еще один пакетик с серым веществом, раскрыл его и высыпал мельчайший порошок на горку окиси железа. Сверху вмял в образовавшуюся кучку шарик перекиси бария и снова зажег спичку. На этот раз она и вспыхнула и разгорелась. Ее пламя Климов перенес к шарику бария. Он начал тлеть. Едва заметно, как бы нехотя, но разгораясь ярче с каждою секундой. Вскоре он начал испускать вишнево-красное свечение, отчетливо переходящее в рубиновое. Через какое-то мгновение ослепительно- яркий, белый свет вспыхнул на вершине химической горки — термит разгорелся. Сразу повеяло окалиной и мощным жаром.
Климов отпрянул в угол комнаты, закрыл локтем глаза. Свет был слепящим, как при сварке. Даже смотреть было нельзя. Даже плотно зажатые веки пропускали огненно- слепящее свечение. Климов уткнулся лицом в стену, достал из кармана мотоциклетные очки, оставшуюся у него свечку и закоптил стекла. Теперь, в таких очках, он был похож на газосварщика, который преспокойно смотрит на расплавленный металл и дугу сварки. Разбрызгиваемые золотые искры прожигали ворс ковра, стекали каплями по стенкам сейфа. Ковер загорелся мгновенно, сразу выгорел довольно большой круг, и Климову пришлось затаптывать огонь ногами, оттаскивать ковер подальше.
Не успел справиться с ковром, как задымился и прогорел паркет. Комната заполнилась угарным дымом. Климов закашлялся. Отступил в угол и в этот момент… книжный шкаф сдвинулся с места и… в кабинет с «Магнумом» в левой руке ворвался «Чистый».
Не знал Климов, не знал, не мог предвидеть, что в кабинете директора шахтоуправления была еще одна комната, так называемая «гостевая», где приезжавшее начальство, да и сам директор, баловались «клубничкой», отдыхали после трудов праведных. В той комнате было светло, как может быть светло от фонаря — «летучей мыши». В проеме потайной двери возник сначала «Чистый», после Слакогуз, за ним — кто-то еще…
Ворвавшись в комнату, «Чистый» инстинктивно закрылся от слепящего огня рукой, и Климов сзади рубанул его по шее рукоятью своего«Макарова». Подхватывая тело, развернул его, прикрылся им от Слакогуза, вышиб «Магнум», отшвырнул подальше пистолет, метнулся к Слакогузу, ошарашенному такой встречей, сделал два обманных выпада и врезал так, что Слакогуз свалился навзничь. Застонал и смолк. Зато в проем тайной двери ворвались двое. Хорошо, что не разом — один за одним. Первого Климов срубил мощной подсечкой, мгновенно поднырнув змеей под его ногу. Срубил и закружил по кабинету. На бешеной скорости, без остановок, все время изменяя стойки, выпады и нанося удары. Тело крутилось и вращалось. Климов «запутывал клубок», затягивал противника в свой «лабиринт», в котором выход был один — использовать силу противника против него. Стать воздухом и ветром. Уподобиться удушливому дыму, который застилал глаза и першил в горле. Огромный «десантник» хватал, рубил, атаковал не Климова, а тень, оставленные им пустоты. Он поражал зрительный образ, а не тело. Образ, зафиксированный для удара.
Жизнь — игра, значит, и схватка, рукопашный бой — игра. А чтобы выигрывать, нужно играть. Играть со смертью.
Климов почувствовал, что тело стало легким, почти невесомым. Почувствовала завершил тройной удар ногами с разворотом смертельным хуком слева.
«Десантник» рухнул, опрокинулся на «Чистого», подмял его, и Климов рубящим ударом — сверху вниз — лишил его сознания. Упал. Перекатился. Пропустил над головой летевший в него нож. Вцепился в горло «Чистого», на удивленье быстро поднимавшегося с пола. Покатился. Оттолкнулся. Вскочил на ноги. И заблокировал удар того, кого срубил подсечкой. Ходить вокруг да около им было некогда и оба — разом — ринулись, в атаку. Это был достойный, сильный враг. Климов зацепил ему по горлу, а тот едва не перешиб Климову нос. С резвостью бешеной кошки взлетевший на стол, он ринулся оттуда вниз, и Климов еле увернулся от разящего удара. В нырке перехватил ногу у себя над головой, крутнул ее, и тело мощного врага грохнулось наземь. Подломило стул, ударилось о сейф, свалилось рядом. Дым прогоревшего паркета забивал Климову горло, туманил голову. На свет нельзя было смотреть: металл кипел, летели брызги, искры… Увидев, как прыжком с колен на ступни вновь взметнулся «Чистый», Климов спружинил и молниеносно двинул его плечом в живот, отбросил к шкафу и на сильном выдохе ударил в ухо.
Тот обмяк. На краткую секунду, на мгновенье, и Климов выбил ему воздух из груди вторым ударом. Третьим. Дернул «Чистого» за шиворот и смаху саданул его башкой о сейф, впечатал харю в варево металла, в клокочущий огонь горящего термита.
Придержал.
Звериный вой и запах жженой кости, забившееся в руках тело, тошнотворный дым паленой кожи, мяса и волос лишили Климова контроля над собой.
Он озверел.
Одетый в панцирь мстительного чувства, он словно приобрел клыки и когти.
— Ий-я-аа!
Влетевший в дверь третий охранник рухнул замертво. Четвертый распластался рядом. Пятый получил такой удар по горлу, что мгновенно сблевал кровью.
«Чистый засучил ногами, вытянулся, как бревно, и его пятки смертно застучали по паркету. Выдали чечетку и затихли. Сразу запахло мочой.
«Один готов», — подумал Климов и почувствовал, что падает: очнувшийся первый десантник дернул его за ноги. Уже в падении Климов заметил, что в дверях зашевелилась тень. Стонал и поднимался Слакогуз. А пистолет из руки Климова —
после подсечки и удара в локоть — скользил к его ногам.
«Десантник» сжал Климову горло, крикнул: «Бей! Глуши мента! Я придержу!» и вновь усилил хватку.
Слакогуз повернулся к Климову и его широкое межбровье, прорезавшееся морщиной, и набрякшие орбиты крупных глазных яблок выдали отвратную привычку смотреть в упор, по-рыбьи, не моргая.
— В этой жизни все зависит от людей, а в этом городишке — от меня, — сказал он несколько самолюбиво и нахально. — Так-то, милый.
Пуля обожгла Климову щеку, задела мочку уха и ослабила душившие стальные пальцы. Климов дернулся — вторая пуля тюкнула в бронежилет, ушибла область сердца, сбила его ритм, и Климов стал хватать ртом воздух. Сваливаясь набок, удивился, что «десантник» не отшатнулся от него и рухнул навзничь, что в руках у Слакогуза до сих пор гремит «Макаров», а все пули где-то вязнут, даже не свистят, не обжигают, не калечат… Выстрелы слышны, а боли нет.
«Наверное, шок, — подумал Климов и еще раз вздрогнул от раздавшегося выстрела. — Совсем боли не чувствую».
Он перекатился через локоть и увидел оседающего на пол Слакогуза. Его тучное и вздувшееся сразу тело приближалось к глазам Климова. Новый выстрел окончательно добил его и распластал в дверном проеме.
