– Вот как! Вот как! Имя второй половинки…
– Именно так. Когда мы в последний раз покидали Гландье, я уже знал обе половинки убийцы, а кроме того, имя одной из этих половинок. И в Америку я ездил, чтобы отыскать имя другой известной мне половинки…
В этот момент мы как раз вошли в зал свидетелей. Все присутствующие бросились к Рультабию, всячески выражая ему свое расположение. Репортер был очень любезен со всеми, за исключением Артура Ранса, по отношению к которому проявил крайнюю сдержанность. Когда в зале появился Фредерик Ларсан, Рультабий подошел к нему и наградил одним из тех крепких рукопожатий, болезненный секрет которых был ведом ему одному и после которых ощущение было такое, будто у вас перебиты пальцы. Рультабий, должно быть, не сомневался в том, что здорово обошел его, раз выразил свою симпатию таким образом. Ларсан улыбался, уверенный в себе; и в свою очередь стал спрашивать его, зачем он ездил в Америку. Тут Рультабий, взяв его под руку, рассказал ему с десяток анекдотов о своем путешествии. Затем они незаметно удалились, ведя разговор о вещах более серьезных, и я из деликатности отстал от них. К тому же мне хотелось поскорее вернуться в зал суда, где продолжался допрос свидетелей. Я пробрался на свое место и сразу же почувствовал, что публика не придавала особого значения тому, что происходило сейчас, с нетерпением дожидаясь половины седьмого.
* * *
Наконец пробило половину седьмого, и снова появился Рультабий. Невозможно описать волнение, охватившее толпу, когда он подошел к барьеру для свидетелей. Все глаза были устремлены на него, люди старались не дышать. Господин Робер Дарзак поднялся со своей скамьи. Он был бледен как смерть.
Председательствующий торжественно произнес:
– Я не стану требовать от вас клятвы, сударь! Официально вас не вызывали в суд. Однако надеюсь, что нет нужды объяснять вам всю важность слов, которые вы собираетесь произнести здесь. – И добавил угрожающим тоном: – Всю важность этих слов… по крайней мере для вас, если не для других!..
Рультабий, нимало не смущаясь, глядел на него.
– Да, сударь!
– Итак, – продолжал председатель, – мы остановились на том крохотном клочке двора, где скрылся убийца, и вы обещали рассказать нам в половине седьмого, каким образом убийце удалось бежать оттуда, а также назвать его имя. Сейчас уже шесть часов тридцать пять минут, господин Рультабий, а мы все еще ничего не знаем!
– Так вот, сударь! – начал мой друг в такой торжественной тишине, что я и не припомню, доводилось ли мне когда-либо видеть что-нибудь подобное. – Я уже говорил вам, что этот угол двора был практически заперт со всех сторон и что преступник не имел никакой возможности ускользнуть оттуда, ибо те, кто преследовал убийцу, непременно заметили бы его. Это истинная правда. Когда мы собрались там, на этом квадрате в конце двора, убийца все еще находился среди нас!
– И вы его не видели!.. То же самое утверждает прокуратура…
– Нет, господин председатель, мы все его видели! – воскликнул Рультабий.
– И не задержали его!..
– Один только я знал, что он и есть убийца. А мне надо было оставить его на свободе! И потом, в тот момент у меня не было иных доказательств, кроме здравого смысла! Да, только здравый смысл убеждал меня в том, что убийца здесь, рядом, и что мы видим его. Понадобилось время, чтобы сегодня появилась возможность представить суду неопровержимое доказательство, которое, я в этом не сомневаюсь, удовлетворит всех.
– Так говорите же, говорите, сударь! Назовите нам имя убийцы, – не выдержал председательствующий.
– Вы отыщете его среди тех, кто находился в том самом углу двора, – сказал в ответ Рультабий, который, видимо, не собирался спешить…
Присутствующие начали проявлять нетерпение, в зале послышался шепот:
– Имя! Имя…
В ответ на это, тоном, за который его следовало бы отхлестать по щекам, Рультабий сказал:
– Я несколько тяну со своим показанием, господин председатель, так как у меня есть для этого веские причины!..
– Имя! Имя! – неистовствовала толпа.
– Тихо! – пронзительно крикнул судебный исполнитель.
– Сударь, вы должны немедленно назвать нам имя! – грозно сказал председательствующий. – Итак, среди собравшихся в конце двора мы видим лесника – он умер. Не он ли убийца?
– Нет, сударь.
– Папаша Жак?..
– Нет, сударь.
– Сторож Бернье?
– Нет, сударь…
– Господин Сенклер?
– Нет, сударь…
– Господин Артур Ранс в таком случае? Остается один господин Артур Ранс и… вы! Вы не убийца, нет?
– Нет, сударь!
– Значит, вы обвиняете господина Артура Ранса?
– Нет, сударь!
– Я ничего больше не понимаю!.. Куда вы клоните?.. Там никого больше не было.
– Вы ошибаетесь, сударь!.. Никого не было внизу, зато был кое-кто наверху, тот, кто высунулся из окна в этот самый угол двора…
– Фредерик Ларсан! – воскликнул председательствующий.
– Фредерик Ларсан! – оглушил всех звонкий голос Рультабия. И, повернувшись к публике, среди которой уже раздавались возгласы протеста, Рультабий бросил ей в лицо эти слова с такой силой, на которую, по моим понятиям, он просто не был способен: – Да, Фредерик Ларсан! Он самый!
В зале поднялись крики, в них слышались изумление, растерянность, возмущение и недоверие, другие же выражали свое восхищение этим маленьким человечком, у которого достало смелости выдвинуть подобное обвинение. Председатель даже и не пытался навести порядок, а когда крики смолкли под напором энергичного шиканья тех, кому не терпелось узнать, что же было дальше, послышался голос Робера Дарзака, который, снова упав на свою скамью, отчетливо произнес:
– Этого не может быть! Он с ума сошел!
– Как! – воскликнул председатель. – Вы, сударь, осмеливаетесь обвинять Фредерика Ларсана! Видите, какое впечатление произвело выдвинутое вами обвинение… Даже господин Робер Дарзак и тот считает вас безумцем!.. А если это не так, вы должны представить доказательства…
– Доказательства, сударь? Вам нужны доказательства? Хорошо, сейчас вы получите одно из них, – раздался звонкий голос Рультабия. – Пускай пригласят Фредерика Ларсана!..
– Пригласите Фредерика Ларсана, – отдал распоряжение председатель.
Судебный исполнитель бросился к маленькой дверце, открыл ее и исчез… Дверь осталась открытой… Все взоры были прикованы к ней. Снова появился судебный исполнитель. Он вышел на середину зала и сказал:
– Господин председатель, Фредерика Ларсана нет. Он ушел около четырех часов, и больше его не видели.
– Вот вам мое доказательство! – торжествующе воскликнул Рультабий.
– Объяснитесь… Что за доказательство? – спросил председатель.
– Мое неопровержимое доказательство, – молвил юный репортер, – разве вы не видите, что Ларсан сбежал? Клянусь вам, что он уже не вернется!.. Вы никогда больше не увидите Фредерика Ларсана…
В глубине зала поднялся шум.
– Если вы не смеетесь над правосудием, отчего вы не воспользовались моментом, когда Ларсан стоял рядом с вами у этого барьера, почему было не бросить ему это обвинение в лицо? Тогда, по крайней мере, он мог бы ответить вам!..
– Можно ли желать более веского доказательства, чем это, господин председатель?.. Он мне не отвечает! И никогда не ответит! Я обвиняю Ларсана в том, что он убийца, и он спасается бегством! Разве, по-вашему, это не доказательство?..
– Мы не желаем верить и не верим в то, что Ларсан, как вы изволили выразиться, «спасся бегством»… Зачем ему было бежать? Ведь он не знал, что вы собираетесь предъявить ему обвинение.
– В том-то и дело, сударь, что знал, я сам ему об этом сказал…
– Как вы могли это сделать!.. Вы считаете Ларсана убийцей и сами же даете ему возможность бежать!..
– Да, господин председатель, я это сделал! – с гордостью заявил Рультабий. – Я-то ведь не принадлежу к числу служителей правосудия и в полиции тоже не служу; я скромный журналист, и арестовывать людей вовсе не моя обязанность. Я служу делу истины так, как считаю нужным… Это мое личное дело… А вам надлежит охранять общество, вот и охраняйте его в меру своих возможностей, это как раз ваше дело. Но чтобы я принес палачу чью-то голову!.. Если вы рассудите по справедливости, господин председатель, а вы, я знаю, человек справедливый, то согласитесь, что я прав!.. Разве не говорил я вам, что вы потом поймете, почему я не мог назвать имени убийцы раньше половины седьмого? Я рассчитал, сколько времени понадобится, чтобы предупредить Фредерика Ларсана, с тем чтобы он успел на поезд, который в 4 часа 17 минут отправляется отсюда в Париж, а уж там-то он сумеет скрыться… Час, чтобы добраться до Парижа, час с четвертью, чтобы уничтожить следы своего пребывания там… Вот и получалось, что это будет никак не раньше половины седьмого… Вам не найти Ларсана, – заявил Рультабий, пристально глядя в глаза г-ну Роберу Дарзаку. – Он слишком хитер… Это человек, который всегда ускользал от вас… и которого вы долго и безуспешно преследовали… Если он не так хитер, как я, – добавил Рультабий, смеясь от всей души, но в полном одиночестве, ибо теперь никому уже не хотелось смеяться, – то он все-таки хитрее всех полиций на свете. Этот человек, которому четыре года назад удалось проникнуть в недра нашей полиции и который прославился там под именем Фредерика Ларсана, не менее известен под другим именем – вы тоже хорошо его знаете. Фредерик Ларсан, господин председатель, это не кто иной, как Боллмейер!
