Выслушав доклад, мисс Беллинг повернулась к полковнику, потом к соседке и прошептала:
— Продлеваем еще на четыре недели, что тут думать?
И так как Хильда не ответила, она повторила:
— Продлеваем, да?
Неожиданно для себя мисс Пэлфри выпалила:
— Я думаю, это следует обсудить.
Не выказав ни тени досады, мисс Беллинг сообщила суду о том, что члены магистрата удаляются на краткое совещание. Присутствующие удивленно встали с мест, зашаркав ногами, и троица вышла из зала. Миссис Пэлфри нечего было сказать, по крайней мере ничего такого, что изменило бы ситуацию. Бесплодный порыв сострадания и бессильного гнева! Ребенок нуждается в защите. Машина правосудия — величественная, благонамеренная и порочная — неумолимо покатится дальше, невзирая на слабые протесты никчемной домохозяйки, ну а если все-таки остановится, вполне возможно, малыш опять пострадает, а то и погибнет. Коллеги по магистрату отнеслись к Хильде с пониманием: ведь раньше она не доставляла хлопот. В полутемном, тесном кабинете полковник авиации Картер попытался изложить то, о чем и так было известно:
— Мы всего лишь продлеваем срок на двадцать восемь дней. Местные власти еще не готовы принять окончательное решение, а пока ребенка следует оградить от любой опасности. За это время суд определит его дальнейшую судьбу.
— Но ведь сына забрали у матери шесть недель назад! И теперь еще четыре. А что, если его совсем не вернут?
— Решать суду, — проговорила мисс Беллинг с неожиданной теплотой в голосе. — Возвращать ребенка домой слишком рискованно. Вы слышали заключение врача. Круглые ожоги на внутренней стороне бедра, похожие на сигаретные ожоги, заживший перелом бедра, синяки на ягодицах не могли появиться сами собой.
— Соцработница сказала, что муж оставил семью. Если все случившееся — его вина, малыш будет в полной безопасности.
— Только ли его? Мы не знаем. Наше дело — не искать виновных, а печься о благополучии ребенка.
— Да ведь она потеряет его! Малышу только десять недель, из них целых шесть он провел без матери. Между прочим, кто защищает ее права?
— Вот это и беспокоит меня в подобных делах, — признала мисс Беллинг. — Ребенку адвокат положен, родителям — нет. Однако и это не наша забота. Ничего не попишешь. Единственное, что мы можем сделать, — это решить, продлевать ли срок нахождения малыша под опекой государства. В действительности у нас нет выбора. Нельзя запретить отцу вернуться домой, когда он пожелает. Вдруг девушка даже хочет этого? Если она и не обижала сына, то оказалась не в силах защитить.
Миссис Пэлфри склонила голову и прошептала:
— Забрать бы ее с ребеночком к себе домой!
Женщине представилась чистая опустевшая комната Филиппы. Приемная дочь отказалась жить в этих стенах, а вот юная мама обрела бы здесь покой и счастье. Колыбель можно поставить у южного окна, где больше солнышка. Девчушку не мешало бы подкормить. Как это, наверное, приятно: готовить для того, кто на самом деле голоден… Тут до ее ушей донеслись слова мисс Беллинг:
— Постарайтесь вспомнить, чему вас учили во время подготовки. Государство само позаботится о малыше. Здесь не благотворительная организация, а суд. Нам полагается действовать рассудительно, в рамках закона и правил.
Облеченная властью троица занимала свои места, и мисс Беллинг в двух словах огласила ожидаемое всеми решение. Хильда уже не смотрела в глаза несчастной девушке. Лишь смутно отметила про себя, как, прижимая к себе нелепую безразмерную сумку, обреченно поднялась тощая фигурка и как потом она быстро исчезла.
Остаток дня миссис Пэлфри изо всех сил пыталась внимательно выслушивать каждое дело. Перед ней тянулась печальная процессия неудачников, преступников, лишенцев. Женщина вчитывалась в страницы, полные нищеты, безысходности, отчаяния, — и чувствовала, как растет и давит на плечи бремя ее собственного бессилия, собственной ненужности. Потом, когда заседание окончилось и Хильда в одиночку вышла из здания суда на солнце, ее охватило желание проведать Филиппу. Приемную мать потянуло поговорить с ней, убедиться, всели в порядке… Пустые, несбыточные грезы. Девушка ясно дала понять, что хочет хотя и временного, но полного разрыва. С другой стороны, когда еще Хильда окажется так близко к Дэлани-стрит? Почему бы просто не взглянуть на дом, где они живут?
И женщина тронулась, потупив, как обычно, глаза, избегая наступать на узкие трещинки между камнями мостовой. Даже малым детям известно: от этого все невезение… Кстати, время выбрано самое неподходящее. Они ведь наверняка работают. А значит, скоро вернутся. Хоть бы не столкнуться с ними на улице. Филиппа примет мать за какую-то шпионку. Она так настаивала на уединении. Велела не заходить, не говорить никому, где поселится. Девушка и адрес-то свой дала неохотно, только ради писем, которые могут ей прийти. Ну и просто на случай непредвиденных обстоятельств. Каких, интересно? Насколько плох должен быть Морис, чтобы получить право на разговор с дочерью? Ибо проблемы Хильды вряд ли кого-то всерьез обеспокоят… «Господи, — взмолилась женщина, — не дай им увидеть меня, пожалуйста». Всю свою жизнь она забрасывала небеса отчаянными, неразумными петициями: «Прошу Тебя, Боже, пусть крем-брюле получится вкусным», «Пожалуйста, помоги мне понять Филиппу», «Пожалуйста, Господь, не дай мне покраснеть на этом заседании», «Умоляю, пусть Морис опять меня полюбит». Крем-брюле неизменно выходило на славу, хотя, конечно, с этим она и сама бы как-нибудь справилась. Что же касается наивных и глупых просьб о любви, то они оставались без ответа. Миссис Пэлфри не удивлялась. После свадьбы она перестала ходить в церковь, доказав тем самым, кого боится больше: Мориса или же Бога. С какой стати Бог станет ее слушать?
Хильда продолжала брести, не замечая молчаливого провожатого, который тенью следовал за ней подругой стороне тротуара, пусть на почтительном расстоянии, зато копируя каждый шаг, торопясь пересечь дорогу на тот же сигнал светофора.
Наконец-то нашлись!.. Внешне спокойный и невозмутимый, Норман стоял посреди улицы, кротко моргая за толстыми стеклами очков. На самом деле его подмывало воздеть руки, вопя от восторга. Забытый мальчишка, проводивший воскресенья в брайтонской методистской церкви, мечтал преклонить колена прямо на жестких камнях мостовой. Все-таки он был прав: парочка никуда не делась из Лондона. Вот их жилье, рукой подать, квартира над лавкой зеленщика, дом номер двенадцать.
Десять минут назад миссис Пэлфри помедлила здесь, подняла взгляд, торопливо миновала магазин, вернулась обратно, снова запрокинула голову. Ей бы в полицию тайной осведомительницей, и то ни за какие деньги не сработала бы лучше! Минуты две она так расхаживала, потом купила два крупных апельсина с лотка, опасливо косясь на окна квартиры. Видимо, боялась встретиться с Филиппой и ее матерью нос к носу. Что же так растревожило миссис Пэлфри, к чему эта скрытность? Быть может, девушка сама потребовала оставить их в покое. Неизвестно еще, какие отношения у нее с приемными родителями, если его догадка насчет удочерения вообще соответствует истине. Ну разумеется! Девчонка похожа на убийцу, как родная, но при этом носит фамилию Пэлфри. Пожалуй, новая семья не в восторге от ее ухода из дому. Скейса охватило радостное предчувствие: а вдруг таинственный визит — первый шаг на пути к примирению? Если Филиппа вернется на Кальдекот-Террас, оставив убийцу жить в одиночестве, задача преследователя упростится.
Купив апельсины, женщина ускорила шаг, засеменила по Мелл-стрит в направлении Эджвер-роуд и заняла очередь на двадцать шестой автобус до Виктории. Явно собралась домой. Норман решил не тратить время на проводы и чуть ли не бегом устремился обратно, опасаясь упустить момент появления убийцы с дочерью — реальное доказательство победы. Впрочем, мужчина уже не сомневался в своей удаче. Сердце пело знакомый гимн торжества и страха. Скейса вновь обуревал пьянящий восторг десятилетнего мальчишки, затаившегося на мокром песке под брайтонским пирсом: в ушах грохочет море, а худенькие руки сжимают богатую добычу последней «прогулки». Тогда, как и теперь, Норман совершено не испытывал угрызений совести. Странно подумать: долгие годы невинный ребенок постоянно жил под гнетом непонятного стыда, избавившись от него, как только стал воришкой. Вот и сейчас: лишь вонзив кухонный нож в горло Мэри Дактон, мужчина по-настоящему отделается от вины, терзавшей его со дня смерти Джули, отделается навеки. Трудно сказать, полегчает ли усопшей супруге, но он-то уж точно обретет свободу.
И вот они появились. На сей раз Скейс оказался подготовлен к встрече и не дрогнул при виде убийцы. Обе оделись довольно просто, в широкие брюки с пиджаками, у Филиппы через плечо была перекинута сумка. Девушка заперла дверь подъезда, что-то сказала матери, потом они вместе пошли к Мелл-стрит. Норман заторопился вперед, уверенный, что женщины направляются в сторону Бейкер-стрит и Уэст-Энда, однако же, обернувшись через плечо, увидел пару в каких-то сорока футах за своей спиной. Мужчина быстро нырнул в переулок и переждал, пока они уйдут.
