– Вы ведь мне поможете? – Фима стиснул его руку. – Завтра прения. Вы обещали, что Рара не сядет в тюрьму! Пусть осудят, но условно. Я найду работу. Какую-нибудь обязательно найду. Не кончился еще Фима Раевич! Или нет… Мы уедем. В деревню, в глушь. Займемся сельским хозяйством… – фантазировал Фима.
Журавушкин чуть не рассмеялся. Еще один! Так же как он плохо представлял себя в костюме официанта, так же с трудом он мог поверить в Фиму, сидящего за рулем комбайна. Или в Фиму с вилами в руках. Раевич, поправляя сползающие очки, метает стог!
– Чему вы улыбаетесь? – сообразил тот. И сердито спросил: – Вы мне не верите?
– Ефим Иванович, успокойтесь.
– А гараж у вас есть?
– Гараж? – удивился он.
– Где вы держите машину?
– На подземной стоянке.
– А нельзя там переночевать?
– Не думаю. Там вам будет неудобно.
– Хорошо, я что-нибудь придумаю. Подвезите меня до ближайшего метро.
Журавушкин надавил на газ. Его мучила совесть. Нельзя отпускать Фиму в таком состоянии. Ну, куда он пойдет?
– У меня с собой телефонная книжка, – похлопал тот по карману, словно прочитал мысли адвоката. – Я куда-нибудь приткнусь, не беспокойтесь. А потом вернется моя жена… Она ведь вернется?
Не в силах ничего сказать, Журавушкин лишь молча кивнул.
– Мне главное – дожить до завтрашнего дня, – бодро сказал Фима. – Я слышал, освобождают прямо в зале суда.
– У вас ведь есть квартира в Кузьминках, – напомнил Журавушкин. – Поезжайте туда.
– Видите ли, я не знаю, где лежит ключ. Ремонтом занималась Рара. Возможно, ключ все еще у строителей.
– Должен быть второй. Ломайте дверь, в конце концов! Это же ваша квартира!
– Как ломать? – озадаченно посмотрел на него Фима.
– Да вызовите слесаря из ЖЭКа!
– Простите, кого? И где это находится? Как вы сказали? ЖЭК?
– Разве можно быть таким беспомощным, Ефим Иванович!
– Но она мое все, вы понимаете?
– Нет!
– Значит, вы не понимаете… Остановите, пожалуйста, здесь.
– Вы уверены, что не заблудитесь в метро?
– Не беспокойтесь обо мне, – грустно улыбнулся Фима. – Увидимся завтра. Я очень на вас надеюсь, Аркадий Валентинович.
Журавушкин сидел и смотрел, как Фима бредет к метро. И чуть было не кинулся за ним. Но потом одумался.
«В конце концов, он должен когда-то повзрослеть! И я ему никто! Не родственник, не друг, даже не приятель, не сослуживец. Я просто адвокат его жены. Который провалил процесс, и не по своей вине. Меня подставил человек, которого сам же Фима, по его словам, поднял из грязи на самый верх. Он все это терпел тринадцать лет! Делал вид, что проблемы не существует, все в порядке вещей. Спрятался за своего Бодлера, а фактически за жену. Вот пусть теперь и расхлебывает…»
Журавушкин все пытался найти себе оправдание. Он уже сделал выбор. Фима шел к метро, а он, Аркадий Журавушкин, его не остановил.
«Я ничуть не лучше Ромашова», – подумал он, сворачивая к дому.
День шестойОн все-таки наступил, этот день. После прений обеих сторон оставалось только дождаться вынесения приговора.
«Это будет не сейчас», – подумал Журавушкин, выезжая из дома. «И не сейчас», – утешал он себя, входя в здание суда. «Еще не сейчас», – попытался унять он дрожь в коленях, когда на трибуну поднялся государственный обвинитель.
– Ваша честь, господа присяжные… – прокашлявшись, начал тот.
Журавушкин почти не слушал. Но на словах:
– …таким образом, действия подсудимой подпадают под статью 105, часть вторая, пункт «г», и я требую для Раисы Гавриловны Раевич пятнадцать лет лишения свободы, – он вздрогнул и поднял голову. Ну, это уж чересчур!
Журавушкин встрепенулся.
– Вам слово, адвокат, – вздохнула судья.
Поднимаясь на трибуну, Аркадий Валентинович поймал насмешливый взгляд Ромашова. Фимы Раевича в зале не было, или он прятался за спинами других: народу сегодня было полно. Все ожидали еще одного сюрприза, и Журавушкин вполне мог бы такой сюрприз преподнести. Ведь имя настоящего убийцы ему было теперь известно. Журавушкин пережил бессонную ночь, и теперь чувствовал себя разбитым. Рядом посапывала жена, ни о чем не подозревая.
«Я делаю это ради них, – убеждал себя он. – Ради нее и Маши».
Он искал и находил для себя массу оправданий. От «семья дороже всего» до «Рара сама во всем виновата, и она это знает». И не мог признаться даже себе, наедине с самим собой, что он просто струсил. Когда на кон легла такая привычная, налаженная жизнь, со всеми ее приятностями и удобствами, понятия «совесть» и «честь» как-то потеряли свою привлекательность.
– Ваша честь, господа присяжные! – преувеличенно бодро начал он. – Да, моя подзащитная виновна… – При этих словах Рара понимающе улыбнулась и кивнула: я так и знала. – Но не будем забывать, что послужило тому причиной. Орудие преступления все-таки принадлежало потерпевшей. Именно она, Стейси Стюарт, строила планы, как ей разделаться со своей соперницей. Это Стейси назначила встречу в саду моей подзащитной. Рисунок из учебника по анатомии принадлежал тоже Стейси, я на этом настаиваю… – «Еще не сейчас…» – Она поняла, что теряет Андрея Ромашова, и решила пойти на крайность. Все говорит о том, что потерпевшая была близка к нервному срыву. Убедившись, что ее жених спит, она тайком взяла из сейфа оружие и первой вышла в сад. Там, у беседки, она стала ждать свою жертву. – «И не сейчас…» – Что касается беременности, то я напоминаю вам, ваша честь, и вам, господа присяжные, что на деле никакой беременности не было. Было лишь предположение, основанное на ошибочном тесте. Когда моя подзащитная вышла в сад, она даже не подозревала о том, что ее ждет. Увидев в руках у Стейси пистолет, она, само собой, насторожилась. Возможно, между двумя женщинами состоялось короткое, но бурное выяснение отношений. И моя подзащитная, защищаясь (я на этом настаиваю: защищаясь), в пылу борьбы, случайно нажала на курок. – «Неужели я это сказал?!» – он внезапно замолчал.
В зале повисла напряженная пауза.
– Что с вами, адвокат? – удивленно спросила судья.
– Нет, ничего. Так, случайно, моя подзащитная нажала на курок еще два раза. – По залу прошел смешок. Журавушкин увидел, что и Ромашов улыбается. Таким идиотом Аркадий Валентинович еще никогда себя не чувствовал. Его ведь недаром считали одним из лучших адвокатов по уголовным делам. И он заговорил сбивчиво, глотая окончания слов: – Это убийство никак нельзя считать преднамеренным и запланированным. Ну, в общем, это была самооборона. Статья 108 УК. Не 105, и уж тем более, не часть вторая. И я прошу условный срок для моей подзащитной!
Судья удивленно вскинула брови. Что это происходит с Журавушкиным? Нелепость за нелепостью! Такое ощущение, что господин адвокат не в себе.
– Аркадий Валентинович, вы не больны? – заботливо спросила она. – Мы можем перенести заседание.
– Нет! – вздрогнул он. «Второй раз я этого не смогу!» – Со мной все в порядке.
– Ну, что ж…
Рара от последнего слова отказалась. Она просто признала себя виновной, без всяких объяснений.
– Вы раскаиваетесь в содеянном, подсудимая? – спросила ее судья.
– Да. Но что толку? Если бы тогда, тринадцать лет назад, я просто прошла бы мимо вот этого человека… – она с усмешкой кивнула на Ромашова. – Меня погубила жалость. Когда подбирают в джунглях раненого львенка, совсем не думают о том, что будет, когда звереныш залечит раны и вырастет. Лёвушка был очаровательным зверьком. Он бы любую уговорил. Мне надо было просто пройти мимо, – повторила она и замолчала.
– Суд удаляется на совещание! – стукнул молоток.
Журавушкин сидел в гордом одиночестве. К нему никто не подходил, а к Раре он сам не подходил. Даже смотреть в ее сторону не мог. Время тянулось медленно. Наконец, присяжные вынесли вердикт.
«Виновна!»
Другого никто и не ожидал. Прокурор был гораздо убедительнее адвоката. А самым убедительным оказался Андрей Ромашов. Его выступление у всех еще было в памяти. Рару единодушно осудили. Журавушкин, замирая, выслушал приговор:
– …согласно статье 105 УК, части второй, и пункту «г» этой статьи, этой части, с учетом того, что подсудимая признала свою вину, с учетом ее раскаяния, а также того, что ранее судимости она не имела, Раиса Гавриловна Раевич приговаривается к десяти годам лишения свободы…
«Все-таки десять, не пятнадцать!» – выдохнул он.
В зале загудели. Как всегда, единства не было. Кто говорил много, кто мало.
«Я подам на апелляцию! – встрепенулся Журавушкин. – Рара может попасть под амнистию! Да не будет она сидеть десять лет!» – и тут же: «Все ж, не пятнадцать».
Выйдя на улицу, он все крутил головой: где же Фима? Куда исчез Раевич? Объяснений Журавушкину не хотелось, мысленно он придумывал обходные маневры. Дела мол, дочь приезжает…
