– Не делайте этого, Виктор! Умоляю… Я очень много знаю. Я готов вам помочь немедленно.
– Говори… Ты, Федя не убивай его пока.
– У Сытиных есть знакомая девушка Оксана. Она им как родная сестра единоутробная. Они как тройняшки…
– Понял. Давай дальше.
– Так вот эта Оксана живет теперь на моей даче… У меня какой план, Виктор – Сытины приедут ее навестить, а мы их цап и поймаем.
– Давай адрес дачи.
Дрожащими руками Другов вытащил из кармана блокнот и начал писать. Сначала почтовый адрес, потом удобную схему проезда…
Оставшись один, Милан минут десять полежал в пыли и по результатам размышлений стал даже гордиться собой. Как ловко он обманул Виктора. Он же не сказал ему, что кроме Оксаны на даче сидит бригада Егора Зубкова из трех человек. Надо только предупредить их. Сегодня же… Или завтра, после совета с Сытиным…
Встав и отряхнувшись, Другов почувствовал себя героем. Фактически он совершил подвиг. Рискуя жизнью, он направил бандитов в засаду… «Они приедут на дачу, а мы их цап и поймаем».
* * *
Выйдя из заброшенного особняка, Другов не пошел в ресторан. Он поймал такси, приехал домой, принял ванну и к шести уже был на работе.
В восемь к нему в офис влетел Сытин.
– Вот хорошо, Милан, что я тебя застал! События развиваются, как снежный ком… Там у тебя в приемной клетка с канарейкой стоит.
– Стоит.
– Я возьму ее временно.
– Зачем?
– Для пользы дела… Потом расскажу. Мы сейчас на одну встречу спешим. Возможно, достанем те камушки, что ищет твой Виктор. Возьмем их и всё порешим миром. Будешь свободен…
– Спасибо, но мне надо кое в чем признаться.
– Давай завтра, Милан. До завтра это терпит?
– Терпит.
– Вот и хорошо! Мы очень спешим. Сегодня премьера. Скоро второе действие начинается.
Сытин выскочил в приемную, схватил клетку и убежал…
Эта канарейка давно уже своим чириканьем раздражала Другова. Её в тюрьму посадили, а она поет, как сумасшедшая. Сплошное неадекватное поведение и шведский синдром – это, когда заложники радуются, что их захватили… Пусть бы Сытин и вовсе не возвращал эту дебильную птаху… Пусть она сдохнет вместе с Виктором, Федором и всеми остальными…
* * *
Аркадий стоял перед ним с поникшей головой. Он полностью был в его власти…
На Чуркина опять накатила знакомая волна остервенения. Он вспомнил гогот «дедов» за своей спиной. Вспомнил боль и состояние опущенности в момент, когда они насиловали его на складе…
Особенно злило, что Аркадий ни в чем не признавался… Да, актриса Заботина жива, но он говорил об этом… Да, он дал ей денег и предложил убраться к теплому морю. Но он и об этом говорил… Возможно эта дикая Вера не уехала. А он, Аркадий, в чем тут виноват? Нет его вины… А про заговор с адвокатом и с отбиранием квартиры – вообще чушь собачья.
Зря Аркадий это сказал! Ну, это – про чушь собачью. Именно эти слова привели Чуркина в состояние озверения. Он выдвинул нижний ящик стола, где лежал его старый армейский ремень, и туманным взглядом посмотрел на того, кто подчиняется его власти. На этого салагу, на сопляка, на первогодка…
– Снимай штаны!
– Как?
– Совсем снимай. Повернись ко мне задом и наклонись.
– Зачем?
– Буду жизни тебя учить… Чтоб служба медом не казалась.
Он намотал ремень на руку так, что тяжелая медная пряжка болталась на коротеньком остатке… Удар, и на розовой заднице остался красноватый отпечаток со звездой в центре… Еще удар! И еще, еще, еще…
Наконец он устал. Прошла злость, забылись ребята на складе, и даже стало жаль Аркадия. Похоже, что он не врет…
– Одевайся и иди вон.
– Какие задания будут?
– Найди эту актрису и пригрози так, чтоб она и думать забыла об этой квартире… Можешь выпороть ее, как я тебя.
– Понял.
Аркадий ловко натянул джинсы и, почесывая зад, поскакал к выходу. В голове прыгала одна, но приятная мысль: «Легко отделался».
* * *
Она вошла, как королева по зеленым лугам… Чуркин едва успел подхватить накидку, соскользнувшую с плеч мадам Коган.
Её шофер скромно стоял в дверях, держа в руках клетку с куцым кенаром.
Она отпустила охранника чисто тургеневской фразой. Что-то из тех времен, когда мирно жили баре и холопы:
– Спасибо тебе, голубчик. Давай-ка мне кенара, а сам ступай вниз. В машине меня подожди.
Сытин поклонился, осторожно передал клетку и попятился к лифту.
Видя все это, Чуркин совершенно не знал, как себя вести. По дороге в кабинет, он семенил за Верочкой, как лакей за княгиней. Более того – и на языке его стало крутиться что-то лакейское. Буковка «с» сама предательски прилипала к словам:
– Вот-с, это мои апартаменты. Кабинет-с… Извольте садиться. Милости прошу, госпожа Коган.
– Кончай, Чуркин, кривляться. Показывай побрякушки, которые Лилька Мамаева заказала.
Сразу же на стол была выложена черная бархатная салфетка, открыт сейф, и перед Верочкой засверкало бриллиантовое чудо. Весь комплект – серьги, перстень, брошь, кулон… Она сразу поняла, что это точная копия того, что лежит в ее сумочке. Только в том нет такого радужного блеска, нет завораживающего сверкания на полтора миллиона долларов. В сумочке – хрустальная дешевка на пять тысяч баксов.
– Неплохо, Чуркин… Сам делал?
– Избави бог… Из Амстердама прислали. Вот и проба с их заводика.
– Знаю я, как эти пробы ставят… Но бриллианты настоящие. Тут меня не проведешь… А вот что, Чуркин. Мог бы ты сделать точную копию этого за десять дней. Плачу два лимона.
– Надо у мастера узнать. Оправа у него точно найдется, а алмазов таких поискать еще надо… Только не понял, госпожа Коган, зачем вам дубликат?
– Пошутить хочу… Скоро у нас прием. Мамаева будет. Так я нацеплю все это на свою служанку, и пусть возле Лильки крутится… Смешно, Чуркин?
– Очаровательно! Но дороговато для шутки… А кто там у нас в клеточке сидит?
То, кто сидел в клетке, уже охрип, привлекая внимание. У Другова был необученный кенар, и он пел, как хотел. Как деревенская певунья в весеннем лесу. А птахи Чуркина голосили, как солистки из Большого. Чувствуете разницу?
– Это, голубчик, настоящий кенар. Прямо оттуда, с Канарских островов… Вот ты, Чуркин, ел когда-нибудь бананы прямо с пальмы?
– Не приходилось.
– А мне приходилось. Совсем другой вкус. Не зелень, дозревшая в дороге, а нечто сказочное… Так и здесь. У меня певец дикого леса, а твои вылупились в тесных клетках… А как он летает! Как бабочка.
Верочка вскочила, зачем-то распахнула дверь в коридор, а затем дверцу в клетке. Кенар выпорхнул, сделал два круга по кабинету и рванулся вглубь квартиры. А за ним Чуркин с криком: «Что вы, блин, наделали! У меня форточка на кухне открыта».
Через минуту, завершив подмену драгоценностей, Верочка тоже влетела на кухню… Чуркин стоял растерянный и какой-то плаксивый.
– Не успел я. В форточку, гад, упорхнул… Жалко птичку.
– Жалко. Это же я тебе подарочек принесла. Мне донесли, что ты пернатых любишь… Но не горюй, Чуркин. У меня дом на Канарах, обслуги дюжина. Позвоню, и наловят тебе птичек… Там все воробьи – канарейки.
Они вернулись в кабинет, и осторожный Чуркин специально прошел рядом со столом, чуть задержался и пересчитал вещи. Серьги – две штуки, перстень, кулон и замечательная брошь с цветочками из маленьких рубинов и листочками зеленой эмали…
Верочка взяла с дальнего кресла свою сумочку и направилась на выход.
– Значит, мы договорились, Чуркин? Ты провентилируй вопрос со своим мастером, а я через пару дней тебе позвоню.
– Я постараюсь.
– Уж постарайся… Два лимона – хорошие деньги. Но комплект мне нужен через десять дней. Максимум – две недели… Ох, и засмеют Лильку Мамаеву. Вот умора будет…
Последние слова она говорила уже в лифте… Мадам Коган даже не оглянулась посмотреть, как ее провожает хозяин.
Даже, когда лифт закрыл двери и нырнул вниз – Чуркин стоял в дверях, глупо улыбался и махал ручкой. Вяло махал, как Брежнев на мавзолее.
* * *
Ромашкин был доволен своей работой. Из простого будильника он сделал установку с дистанционным пультом управления.
Часы стояли наверху, на полочке. Идущие от них провода прятались в пучках кабелей от других приборов… Если отбросить все технические сложности, то все сводилось к одной кнопке за тумбочкой. Одно нажатие, и будильник начинал тикать. А ровно через пять минут взрывалось спрятанное в тумбочке устройство – два кило взрывчатки в банке от ананасового компота.
Теперь оставалось ждать удобного момента… Ромашкин, конечно, продолжал опыты, но без прежнего азарта. Он был поглощен своим будущим. Тех алмазов, что зашиты в воротнике его куртки хватит на всю оставшуюся жизнь.
Он всегда удивлялся людской жадности. Зачем богатый олигарх стремится из своего миллиарда сделать два? А из двух – три? Зачем эта гонка за призраком? Много ли надо для счастья?
