– Коля! Не успокаивай меня! Я тебе еще не все сказала. Не Корнилова спасать надо, а моих. На Перейкину-то, наверное, тоже его шакалы наезжали. А он ее от них же спрятал. А теперь им нужны деньги, чтобы тех двоих отмазать. Так он ее сдает! Понимаешь?
– Кого «ее»? – не понял Санчук.
– Да, Боже мой! Свету! Перейкину! А у нее мальчишка маленький, и родители мои там. А я слышала утром – он сказал, что знает, где она прячется. Что сегодня все и решится! Надо же ее перепрятать!
– Подожди, подожди… Не ее перепрятывать нужно, Аня. А оборотней этих брать на месте. Раз мы знаем, что они там будут, значит, их можно взять. Вот только Корнилов…
– Ну что Корнилов? – нетерпеливо спросила Аня.
– Ты сама что, не понимаешь? – медленно сказал Санчук. – Ты же его так сдаешь. Его же посадят, милая ты моя. Разве ты этого хочешь?
Аня остановилась и посмотрела куда-то поверх санчиного плеча. Взгляд ее был таким направленным, что Санчо оглянулся. Но когда он, не увидев сзади никого, посмотрел опять на Аню, то поймал только обрывок ее шепота, обращенного явно не к нему.
– «Любовью»? – не понял Санчо. – Что «любовью»? Ты твердо все решила?
Она кивнула уверенно, послав Коле один из тех женских взглядов, которые мужчины хранят всю жизнь, а в самом конце пути перебирают в памяти, как самое дорогое. Но тут же Аня спряталась за обыкновенные бабьи слова, и прекрасное видение исчезло.
– Боже мой… Коля… Ну не знаю я, что мне делать. Закрыть на все глаза и ждать? Смириться и быть кроткой женой? А Света? Главное, ее отец Макарий на нас вывел. Представляешь? Попала, как кур во щи.
– А Корнилов где, говоришь? – прищурился Санчо.
– На работу поехал. Только на какую?
– Хорошо было бы, если б ты смогла уговорить его остаться в городе. Так, будем спасать. Вот блокнот и ручка. Пиши, как туда быстрее добраться и примерный план дома и участка. Мы ведь сделаем все корректно, правильно я говорю? – не очень уверенно сказал Санчук.
– А что ты вообще собираешься делать? – обеспокоенно спросила Аня.
– Для начала, я запрещаю тебе туда соваться. Аня, послушай, твое появление там может спровоцировать непредвиденную ситуацию. Ведь там твои родители.
– Вот именно, Коля. Там мои родители и Света с ребенком! Как это – не соваться? А что мне, по-твоему, делать?
– Вдыхать через нос, а выдыхать через рот с усилием. И так до окончания операции.
– Коль, ты чудак, ей богу! Ты вот хочешь, чтоб пока ты… так ты не сказал мне, что ты сам-то собираешься предпринять.
– Ты ж мне не очень-то и даешь закончить. Сейчас ты, – медленно начал объяснять ей Санчук, – приедешь домой… кстати, а что это ты в тапках ездишь? Это опасно – давить на педали такими шлепанцами – соскочить могут.
– Да неважно, – отмахнулась она. – Как это домой?
– Давай так: я сейчас еду в управу и, если Мишки там нет, то сообщаю об этом тебе. А ты сейчас едешь домой, и ждешь моего звонка. Вот если он отсутствует, то ты звонишь Корнилову и пытаешься вытащить его в город под каким-нибудь предлогом. Если он отказывается или просит перенести встречу на вечер, то ты мне об этом сразу же, понимаешь, сразу сообщаешь. А там видно будет.
Он успокаивающе погладил Аню по плечу, заглянул ей ласково в глаза и взял под руку.
– Ты где машину оставила?
– Там, во дворе. А что? – Аня показала рукой, в каком именно дворе.
– А ничего, если я тебя провожу? – Санчук развернул ее и повел прочь от памятника советским пионерам-школьникам.
Она посмотрела на вскинутые детские бронзовые руки, на такую же безымянную птичку на одной из бронзовых детских ладоней, на развевающиеся пионерские галстуки и подумала, что памятник тут должен был стоять совсем другой. Совсем не детишкам, а пионерам-покорителям воздушного пространства. Ведь район-то давным-давно назывался Комендантским аэродромом, потом Бывшим комендантским аэродромом. И улицы носят названия испытателей, авиаконструкторов и фамилий летчиков.
– Анна, тебе нужно быть тут, в Питере. Не езди никуда. Не езди, пожалуйста, никуда. Сиди дома, – как дурочке объяснял ей Николай, – так будет лучше.
– Нет, Коля, ты прости меня, но я не могу туда не ехать! Там мама, папа. Мало ли что. И потом если Мишка туда приедет, я попробую с ним поговорить. Чтобы он не наделал глупостей.
– Упрямству женскому споем мы песню. Я выезжаю туда сейчас же с группой ОМОНа. Устроим там засаду. Только, Аня, ведь там стрельба может начаться.
– Зачем стрельба?
– А ты как думала? Они оборотни, а значит вооружены. Не рогатками же они Перейкину пугать собрались…
Аня ехала по шоссе и думала, как делал это Штирлиц в любимом фильме. Первым делом Свету с Ванечкой и родителей надо отвести к Риткиным родителям на другой конец поселка. А тут и ОМОН подъедет. Те сунутся и их возьмут. А Мише она сейчас позвонит, чтобы не ездил. Чтобы не впутывался в это дело по уши. Чтобы можно было вытащить.
– Ей пришлось остановиться, чтобы позвонить по телефону. На курсах вождения им несколько раз говорили, что на большой скорости по мобильному лучше не говорить. Отвлечешься на секунду и – в кювет. И это еще хороший вариант.
Она встала у обочины и набрала корниловский номер.
Он ответил сразу. Резко. Таким голосом, каким говорил со своими шакалами в «Шаолине». Интересно почему? Не успел посмотреть, что это звонит она? Значит, занят? Или за рулем?
– Миша! – ей никак было не сделать над собой усилие и не назвать его ласковым прозвищем. – Миша! Ты где?
– Что за вопрос, Аня? – сдержанно ответил он. – На работе. Или тебе репортаж из прямого эфира сделать?
– Миша, мне очень нужна твоя помощь. Мы могли бы встретиться через полчаса в центре?
– А что случилось? – обеспокоенно спросил Корнилов.
– Зуб болит. А одна я идти к врачу боюсь, – соврала Аня на самой жалостливой ноте, на которую только была способна в этот момент.
– Поезжай сама, Аннушка. Ты же взрослая. Я сейчас никак не могу. У нас очень плотный график. И анальгин прими. На машине не езди!
– Ты точно не сможешь? – она вложила в голос всю мольбу, на которую была способна.
– Я вечером приеду. Раньше не смогу.
Ей опять показалось, что всю эту ситуацию она придумала. И даже на сердце стало легче. Почему она так быстро решила, что он предатель? Ведь может же он отправить их по ложному следу, а вовсе не в ее родительский дом.
Она немного успокоилась и подумала, что, может, напрасно всех переполошила. Но потом опять вспомнила, как страшно менялся ее муж, когда к нему приезжали тренироваться. За такого Корнилова она бы и замуж никогда не вышла. Он как будто бы породу свою менял – из дружелюбного лабрадора превращался в кавказскую овчарку. А может быть, так оно всегда и происходит, когда женщины не видят. Всегда и со всеми. Просто раньше она никогда не подслушивала и не подсматривала. Когда королевы не было рядом, король приказывал отрубать головы. И у тиранов были любимые женщины, рядом с которыми они казались нежными. Как все относительно… И она опять вспомнила слова, сказанные ей отцом Маркелом: «Муж через жену спасается». Еще утром у них с Мишей все было хорошо… Так хорошо… А если все, о чем с Колей они говорили, правда, сможет ли она его любить, как прежде? Она вздохнула. Она еще сама этого не знала.
Так долго вести машину она не привыкла. Заныла напряженная шея. Даже руки устали находиться в одном положении. Но когда Аня уже осторожно проезжала по колдобинам родного поселка, усталость разом прошла – она увидела, что вдалеке рядом с тупичком возле родного дома криво стоят несколько машин.
Опоздала!
Она взяла телефон и опять позвонила Санчуку.
– Они уже здесь, Коля.
– Уезжай оттуда! Аня! Ты меня слышишь?
– Нет, Коля. Никуда я не уеду. Жду тебя.
– Мы едем.
Она подъехала поближе к дому и позвонила Корнилову.
– Твои псы уже здесь. А тебя я что-то не вижу.
– Зато я тебя, Аня, вижу. Можешь зайти.
– Спасибо. Ты разрешаешь зайти мне в мой дом? А вот кто тебе разрешил туда войти! – она вышла из машины и бегом побежала в дом.
У дверей топтался один из самых здоровенных корниловских кабанов, который бесцеремонно остановил Аню и прокричал куда-то вглубь дома:
– Михаил! Корнилов! А жена твоя что, с нами?
– Пропусти, – коротко распорядился тот.
Аня с опаской заглянула в комнату. Корнилов спускался со второго этажа и в руках у него был громадный пакет с чипсами.
– Зуб уже не болит? Хочешь, – он протянул ей пакет, не глядя в глаза. – Угощайся.
– Спасибо, – бесцветно ответила она. – Сыта по горло.
– Ну скажи мне, кто тебе эта Перейкина? Никто, – он говорил очень тихо. – Зажравшаяся, избалованная дамочка. Одной крошкой с ее стола мы могли бы питаться всю жизнь. Богатые тоже плачут. Не станем же мы ссориться из-за какой-то Перейкиной?
– Я не ссориться с тобой приехала. Это уже бессмысленно, Миша. Только объясни мне, пожалуйста, одну вещь – где мама?
– С мамой все в порядке. Мама на вокзале.
