Погруженная в раздумья, я тем не менее не теряла из поля зрения клиента, находилась всегда рядом, но так, чтобы мое присутствие не выглядело навязчивым, и не наводило на ненужные подозрения окружающих.
– Да не так, опять! – взвизгнул режиссер и топнул своей коротенькой ножкой. – Ну, как ты ее обнимаешь?! – накинулся он на Игната, в исполнении которого Бористр должен был в отчаянии попытаться силой вырвать у Благомилы поцелуй.
– А по-моему, очень даже так! – вдруг огрызнулся Трофимов, не убирая рук с талии актрисы.
– Ты хватаешь ее, как неотесанный мужлан сельскую девку на ярмарке! – вдруг выпалил Остроликий и, похоже, сам удивился сказанному, однако его замешательство длилось недолго. – Ну, да, именно так! – продолжил он упорствовать, нарушая повисшее над площадкой недоуменное молчание. – А что вы хотите, ежели я в данную минуту работаю над сценарием, то я и думаю так, как мыслили в пятнадцатом веке! – в голосе его прозвучало некоторое превосходство, наверное, свойственное многим признанным гениям, но, как я заметила по кислым выражениям лиц, не все были уверены в таланте режиссера, хотя и высказывать мнения никто не спешил. Молчание ведь, как известно, золото. – Уйди, покажу! – сухо распорядился Всеволод, пробираясь через декорации к сжавшейся в комок Вере.
– Ты признаешься ей в любви и одновременно угрожаешь девушке, – принялся он комментировать, попутно демонстрируя, что именно хотел бы увидеть. – Она бесстрашно отказывает тебе, но договорить не успевает, ты дергаешь ее за руку на себя, наклоняешь, укладывая на свое колено, – на этот раз Остроликому удалось проделать силовой прием без конфузного падения, – а потом пылко и в то же время грубо целуешь в приоткрытые уста. – И он с жаром изобразил поцелуй, совершенно не замечая, что Вера при этом дернула головой, видимо, от отвращения, отчего моему клиенту пришлось скомкать финал.
– Севушка, что это тут происходит?! – вдруг раздалось откуда-то за спинами, режиссер вздрогнул, Котова поспешила высвободиться из его объятий, а я лишь ухмыльнулась, поскольку первой заметила приближение Елизаветы Ричардовны.
– Эта… как его… репетиция, – поборов заикание, ответил режиссер.
– А что у нее не получается? – оживилась Елизавета Ричардовна, свысока глянув на бледную Веру.
– Да они все тут хороши! – обреченно махнул рукой в сторону актеров мой клиент.
– Так репетируйте, что же вы остановились, – благосклонно разрешила мадам Остроликая, как мне показалось, старательно демонстрируя свое превосходство.
– Все по местам! – выдохнув с облегчением, что в очередной раз вышел сухим из воды, скомандовал Всеволод и отступил в тень из света софитов.
Меня все сильнее интересовало, что же на самом деле связывает чету Остроликих. Похоже, Всеволод очень боится Елизаветы Ричардовны, и она знает об этом. У меня сложилось впечатление, что режиссер в чем-то зависит от своей супруги. Я решила узнать о них побольше.
«Всеволод Остроликий» набрала я строку в поисковике и замерла, ожидая, пока программа отыщет все сведения, что содержались на бескрайних просторах Интернета. Биография Остроликого открылась сразу же. Понимая, что влезаю без спроса в личное пространство клиента, но оправдывая себя тем, что эти действия – вынужденная мера ради его же блага, я, признаюсь, не без интереса, принялась читать:
Остроликий Всеволод Александрович, настоящая фамилия Огурцов, окончил ГИТИС… – про ученические подвиги я лишь проглядела мельком, однако отметила, что только после встречи с будущей супругой он создал первый фильм, который до сих пор почитаем как критиками, так и зрителями. Мадам Остроликая, урожденная Кивич, оказалась дочерью известного писателя, окончила институт литературы, но была больше известна как автор острых критических статей. Дальше шел перечень заслуг пары, выделялся в этом тандеме Всеволод, а также подробный список нажитого супругами имущества. Детей, если верить журналисту, у них не было.
Про писателя Владимира Кивича я что-то слышала, и даже читала один его исторический роман. В голове тут же зародилось некоторое подозрение, и, дабы сразу его либо развеять, либо подтвердить, я набрала в строке поиска:
«Первый роман Остроликого»
Ответ не заставил себя долго ждать. Роман, как и тот самый, прославивший Всеволода фильм, был исторический, касался времен татаро-монгольского нашествия, прочитав краткий синопсис, я открыла новую страничку, задав другое название.
«Все романы Владимира Кивича»
Перечень вышел не очень большой, поскольку знаменитый отец супруги Остроликого, похоже, подходил к делу написания основательно, не частил, тщательно собирал материал, и, по единодушному мнению критиков, книги его представляют собой добротные произведения, к тому же и написаны хорошим языком. Что ж, к моему разочарованию, пробежав содержание романов, я поняла, что Кивич «болел» лишь единственной темой – темой дворцовых переворотов, и ни в одном интервью нет и упоминания о его интересе к татаро-монгольскому нашествию.
И все-таки версия с позаимствованными Остроликим у тестя идеями показалась мне интересной. И, если только расследование явит такую надобность, я готова была посвятить больше времени ее проверке.
Наблюдая за съемками, я удивлялась, что с появлением в павильоне Елизаветы Ричардовны работа пошла настолько споро, что до конца дня сняли целых пять эпизодов. Всеволод ни к кому особенно не придирался, а возможно, это связано с тем, что любовных сцен у Котовой больше не было, по крайней мере, в ближайшие несколько дней, если верить сценарию.
– Может быть, вечерком сходим куда-нибудь? – легко касаясь дыханием моего уха, наклонившись, прошептал Полоцкий. – Я на сегодня свободен, – с многообещающей улыбкой добавил он.
– Предложение заманчивое, – лениво протянула я, как бы в раздумье, – но я не свободна.
– Сегодня? – Голос его заметно сник.
– Боюсь, что всегда, – честно ответила я и посмотрела ему в глаза.
– Но мне казалось… – растерялся Максим, и я заметила, что смятение и даже выражение боли в его взоре было очень похоже на настоящее.
– Неверно казалось, – с некоторым усилием подавив неожиданно вернувшуюся в душу симпатию, очевидно, вызванную его неподдельным расстройством, все же немного резко ответила я.
«Нечего таять, он прекрасный актер, вот и применяет ко мне весь спектр своего таланта! – зло отчитала я себя мысленно. – И не смей сейчас поддаться!» – добавила я для надежности.
– Но почему? – похоже, он был намерен расставить все точки над «i».
– Я не завожу романов на работе, это может помешать делу, – вполне откровенно ответила я.
– Неужели у консультанта по оружию такой строгий контракт? – недоверчиво усмехнулся он.
– В моем случае, да, – я уже начала раздражаться, но виду не подавала, чтобы не привлечь ненужного внимания назойливой Марии.
– Что ж, как знаешь, – после продолжительной паузы, смерив меня вмиг похолодевшим взглядом, коротко обронил Максим, резко повернулся, и, нацепив на лицо обычную свою маску доброжелательности, направился избавляться от средневекового грима. Мне показалось, что слова его тяжелой гирей упали под ноги, столько в них звучало горечи, но изменить ничего было нельзя. Избранная специальность давно приучила меня к дисциплине и, несмотря на то что начальников надо мной не было, добросовестное отношение к делу, от результата которого зависела человеческая жизнь, – являлось лучшим, и самое главное, отлично отрезвляющим от романтических эмоций, средством.
Объяснение и реакция Максима, конечно, слегка выбили меня из колеи, но лишь на тот короткий период, что мы разговаривали. Стоило мне, наконец, предельно ясно высказаться, как я довольно быстро изгнала все посторонние мысли из головы, чтобы они не мешали моей концентрации.
– Пожалуй, успеем и четырнадцатый сегодня отснять, – посмотрев на часы, решил режиссер. – Давайте Вера, Игнат, и кто там из массовки, – защелкал пальцами он, отчаянно жестикулируя. – Вы репетируйте! – скомандовал он актерам. – А вы, – перевел он взгляд на администраторов и декораторов, – с кустами и стеной разберитесь, да поживей! – дирижировал он всей съемочной группой. – Максим?! – позвал он, сверяясь с листками текста. – Где Полоцкий?! – выпучил глаза Остроликий. – Он же должен эффектно войти в кадр в самом конце эпизода!
– Он… э… переодевается, – заикаясь от страха, выдавила гримерша Катя, пожалуй, единственная из участников вчерашней вечеринки, кому похмелье продолжало отравлять существование.
– Как это переодевается?! – воскликнул он.
– В… э… обычную одежду, – опасаясь расправы, как гонец с неприятной вестью, вжав голову в плечи, тихо прошелестела сухими губами Катя.
– А кто его отпускал?! Нет, я спрашиваю?! – загремел что есть силы режиссер и обернулся, взывая к свидетелям, то есть ко всем нам.
