Гранская вспомнила статью в «Литературной газете», где рекомендовалось супругам отдыхать отдельно, ездить на разные курорты. Разлука-де обостряет любовь, привязанность, обновляет чувства.
По мнению Гранской, автор статьи в какой-то степени был прав. Но, с другой стороны, сама курортная обстановка толкала, создавала условия для флирта, а возможно, и для более серьезных отношений. Безделье, раскованность, прогулки по романтическим местам, танцы, наконец, ненароком вырвавшееся нежное слово, прикосновение…
«Да, слаб человек. И мужчина, и женщина», — должна была с грустью констатировать Гранская. И почему-то подумала о Кирилле. Он рассказывал, что изредка с товарищами по экспедиции ездит в Пицунду, Гудауту, Новый Афон или Сухуми, чтобы немного встряхнуться, отвлечься от своих пещер.
Хорошо, если эти «встряски» не кончаются любовными похождениями…
От этих мыслей Инге Казимировне стало не по себе. Но она решила не давать воли подозрениям. И снова вернулась к размышлениям об Измайлове, о приключившейся с ним истории, связанной с женщиной. Причем она вспомнила, как год назад Захар Петрович намекнул Гранской, что знает о ее отношениях с Кириллом. Не обсуждая тогда этого вопроса, Измайлов только заметил: пусть она не забывает о том, что работает в прокуратуре, ибо это ко многому обязывает…
«Неужели Измайлов из тех, кто проповедует воду, а сам пьет вино?» ужаснулась Инга Казимировна, потому что считала ханжество отвратительнейшим из пороков.
Эта мысль, как нудная, утомляющая душу и тело зубная боль, не покидала ее. Когда Инга Казимировна ехала с пляжа в гостиницу, когда сидела в номере, время от времени звоня домой Марчуку (ей по-прежнему никто не отвечал).
Нелегко было вот так, как говорится, в один прекрасный день переменить в корне мнение о человеке, с которым связано семь лет совместной службы и, сказать откровенно, дружбы и доверия. Все ее существо протестовало против этого. В конце концов, она сама за полтора десятка лет следственной работы научилась разбираться в людях. И опыт давал ей основания предполагать, что услышанное сегодня от Грача — просто сплетня.
Инга Казимировна предположила, что кто-то хотел оболгать Измайлова преднамеренно, из чувства мести. И сделал это, видимо, человек, преступивший закон и поплатившийся за это. Преступники способны и не на такое. Сколько раз ей самой угрожали по телефону, в подметных письмах…
У Гранской разболелась голова. То ли от этих невеселых мыслей, то ли от того, что перегрелась на пляже. Добравшись до гостиницы, она прилегла на постель и незаметно задремала. А когда проснулась, вспомнила: по плану у нее было намечено зайти сегодня в прокуратуру города, поставить отметку в командировочном удостоверении, поговорить с коллегами…
Там она познакомилась с прокурором Южноморска Вадимом Лукьяновичем Труниным. Загорелый, как, впрочем, почти все жители этого южного города, с бородкой и густой каштановой шевелюрой, Трунин, узнав, что она из Зорянска, поинтересовался:
— Как там поживает Измайлов?
— В трудах и заботах, — ответила Гранская. — Уж вам этого объяснять не надо…
— Да уж знаю, — кивнул Вадим Лукьянович. — Интересный он человек, своеобразный. Мы познакомились в Москве, в Институте усовершенствования…
Трунин был одних лет с Гранской. Правда, в его петлицах сверкали две звезды советника юстиции, а у нее лишь четыре звездочки юриста первого класса.
— Впервые в Южноморске? — неожиданно спросил прокурор.
— Впервые, — подтвердила Инга Казимировна.
— Нравится?
— Еще бы! — воскликнула Инга Казимировна.
— Я очень люблю наш край, и особенно весну. Сколько у нас птиц! Лебеди, гуси, цапли, утки. Сонмы! Между прочим, водится здесь интересная птица. Утка-пеганка. Знаете, где она выводит птенцов?
— Понятия не имею.
— В лисьих норах.
— В заброшенных, что ли?
— Да нет. Вместе с хозяйкой, рыжей проказницей…
— Ну и ну! — покачала головой Инга Казимировна. Она все больше удивлялась тому, что сообщал ей Трунин. — Так ведь даже дети знают, что лисичка-сестричка особо охоча до курочек и уточек…
— А вот пеганок и ее детишек почему-то не трогает. — Вадим Лукьянович развел руками: — Загадка природы. Ученые ломают головы, а понять сей парадокс не могут…
Гранская, как зачарованная, смотрела в распахнутое окно, на лиманы, которым, казалось, не было конца и края, и, думая о чем-то своем, вдруг резко повернулась к Трунину и спросила:
— Вадим Лукьянович, а что можете сказать о вашей сувенирной фабрике?
Трунин рассмеялся.
— Что в этом смешного? — спросила Гранская.
— Следователь есть следователь, — продолжал улыбаться прокурор.
— Я понимаю, может быть, не к месту… — оправдывалась Инга Казимировна.
— К месту, — серьезно сказал Трунин. — Знакомо. Сам начинал в прокуратуре со следственной работы… Значит, подцепили кого-то из зарембовских?
— Подцепили. Но рыбка с крючка сорвалась. Впрочем, может, это вообще ложный ход…
И она коротко рассказала об истории обнаружения в Зорянске чемодана с дефицитом, гибели радиомастера Зубцова и непонятном поведении Марчука.
— Понимаете, пока что бесспорно одно: целлофановые сумки, найденные в том чемодане, производятся на вашей сувенирной фабрике, — закончила Гранская.
— Ну, что я могу сказать о фабрике, — выслушав следователя, сказал прокурор города. — На всех совещаниях, собраниях и заседаниях Зарембу хвалят.
Инга Казимировна вспомнила по ассоциации: у них, в Зорянске, говоря о машиностроительном заводе, тоже прежде всего называют директора. Самсоновский завод, самсоновские рабочие…
— Даже ставят в пример другим, — продолжал Трунин. — И дисциплина на высоте, и культура производства. Пьянства вообще не наблюдается. Не говоря уже о том, что план перевыполняется ежемесячно.
— А хищения, мелкое воровство?
— Насколько я знаю, в этом отношении спокойно. Никаких сигналов от ревизоров, народных контролеров… Впрочем, я бы посоветовал вам поинтересоваться в городском управлении милиции. Может быть, что-то прошло мимо нас…
— Да, — заметила Инга Казимировна, — прямо идеальное предприятие…
— Наверное, свои проблемы есть. И нарушения тоже, уверен. Только их меньше, чем на других. Буквально в прошлом месяце с администрацией фабрики конфликтовал один рабочий. По поводу незаконного увольнения. Обратился к нам. Предъявили иск… Суд восстановил его на работу. — Вадим Лукьянович помолчал и добавил: — Но самое странное, после восстановления он вдруг сам ушел с фабрики, по собственному желанию…
— Главное, доказать свое, что ли?
— Не знаю, что произошло. Может быть, понял, что лучше уйти. Насильно, как говорится, мил не будешь…
Из дальнейшего разговора Гранская поняла: ничего конкретного из того, что ее интересует, Трунин сообщить не может…
Вернувшись в гостиницу, Инга Казимировна еще долго сидела на балкончике, овеваемая бризом, настоянным на запахах моря, смотрела на лунную дорожку и слушала шелест прибоя.
* * *
— Час от часу не легче, — сказал Зарубин своему помощнику Авдееву, когда тот вошел в кабинет прокурора области, и протянул бумагу. Ознакомьтесь.
Владимир Харитонович хотел было тут же ее прочесть, но Степан Герасимович спешил куда-то и попросил забрать бумагу, а мнение доложить потом.
Вернувшись в свой кабинет, Авдеев бегло просмотрел написанное. Затем прочитал еще раз — теперь уже с напряженным вниманием.
Это было новое заявление Федора Белоуса в обком партии, пересланное оттуда в облпрокуратуру.
Белоус гневно возмущался тем, что до сих пор к Измайлову не принято никаких мер. Сразу видно, что начальство покрывает своего…
В выражениях Белоус не стеснялся.
Но главным в жалобе было то, что против зорянского прокурора выдвигались обвинения куда более серьезные, чем прежде.
Белоус писал:
«Измайлов скрыл от всех, что в свое время постыдно бросил соблазненную им девушку, оставив в беременном положении. В дальнейшем его совершенно не интересовала судьба собственного ребенка. Дочь Измайлова выросла, не зная ни ласки, ни внимания отца. За всю свою жизнь она не получила от него ни копейки денег на содержание. Воспитали и вырастили ее с помощью честных других людей. Я не хотел бы ворошить эту историю, если бы чувство возмущения и гражданской совести против несправедливости не заставило меня пойти на этот шаг. Измайлов нанес мне непоправимый урон в семейной жизни. Это мне-то, который долгое время поддерживал его дочь материально, даже помогал внуку Измайлова…»
Когда Владимир Харитонович прочел эти строки, первое, что пришло ему в голову, — Белоуса занесло. Пахло явной клеветой.
Авдеев мог многое предположить, но чтобы Захар Петрович соблазнил и бросил девушку…
