В дни, которые последовали потом, я везде видел его портреты. Его лозунг «Бетьюн лучше. Отдайте ему ваш X», то есть поставьте крестик в избирательном бюллетене, вызывал усмешку.
А меня так просто заставил смеяться. Неужели он собирал под свои знамена разведенных дам?
Но в первый вечер я узнал о нем немного. Оказалось, что он местный советник и теряет волосы. Начинавшаяся лысина могла стоить ему места в парламенте. О его умственной пригодности вроде бы и не упоминали. Америка после солдата-героя Эйзенхауэра ни разу не выбирала лысого президента. И сегодня мало кто называет своих сыновей Дуайтом.
Я узнал, что голоса завоевываются хохотом и теряются от догмы. Я узнал, что жизненная сила Джорджа Джулиарда действует как целебное растирание на порозовевшие лица его помощниц.
— На обед сегодня вечером со мной пойдет сын, — объявил отец. — Он может занять место Мервина. — Мервин Тэк, объяснил он, его агент, шеф персонала, вынужденно задержался в Мидленде.
Три возбужденные леди снова посмотрели на меня и кивнули.
— Обед состоится в «Спящем драконе», — коротко бросил мне отец. В отеле напротив, только перейти площадь. — Он показал через окна в эркерах на фасад дома с множеством башенок едва ли в ста ярдах от нас. Еще его украшали бесчисленные корзины с геранью, вывешенные из окон. — Мы выйдем отсюда в семь тридцать. Короткий прием. Обед. Встреча с избирателями в холле. Если получим несколько острых вопросов, она может продлиться за полночь.
— Ты хочешь полнить острые вопросы? — удивленно спросил я.
— Конечно. Они подливают масла в огонь. Иначе очень скучно.
— Что мне надеть? — вяло пробормотал я.
— Только выгляди аккуратным. Приедет Босс с передней скамьи парламента. Центр подтягивает тяжелую артиллерию, чтобы поддержать кандидата.
Дополнительные выборы на переходящее место очень важны для партии. Для начала я надену смокинг, но позже сниму черный галстук. Может быть, чуть расстегну рубашку. Посмотрим, как пойдет. — Отец улыбнулся почти спокойно. Но я чувствовал, что он возбужден до глубины души. Он борец, подумал я. Он растоптал мои мечты и толкает меня в мир, который мне не очень нравится. Но в течение месяца, как он и просил, я буду с ним. И сделаю все, что в моих силах, а там видно будет. «Посмотрим, как пойдет», — так он сказал.
В семь тридцать мы перешли площадь. На мне серые брюки и темно-синий блейзер (новый, купленный в Брайтоне). На нем черный костюм, сшитый на заказ. Костюм не из магазина готового платья — еще один шаг в моем образовании.
Его встретили одобрительными криками и стопками. Я стоял чуть позади и улыбался, и улыбался, и старался быть ужасно милым с каждым, и, как требовалось, пожимал одну руку за другой. Никаких малышей (чтобы чмокнуть) на глаза мне не попалось.
— Мой сын, — жестом показывал на меня отец. — Это мой сын.
На приеме и обеде собралось, наверно, человек восемьдесят. Одни, как и отец, одетые по протоколу. Футболки под пиджаками и льняные платья с крупными пуговицами демонстрировали политический демократизм других.
Босс с передней скамьи парламента пришел с туго завязанной черной бабочкой, его жена умеренно сверкала бриллиантами. Я наблюдал, как она себя вела. Без претензий и бесконечно очаровательно с незнакомыми. И когда подошла моя очередь быть представленным ей, она тепло пожала мне руку и улыбнулась, глядя в глаза так, будто встреча со мной самое главное событие вечера. Мне еще долго придется учиться, подумал я, прежде чем я сумею в каждое приветствие вкладывать столько искренности и ненатужного дружелюбия. Я заметил, что у миссис Босс вызвала улыбку избирательная урна, полная плакатами господина, призывавшего дать ему "X".
Пока гости собирались в комнате, я постепенно понял, что обед устроен в складчину. И все, кроме Босса, его жены и отца, заплатили за свое присутствие. Отец, как выяснилось, заплатил за меня. Один из членов комитета, организовавшего вечер, сказал ему, что он не должен платить.
— Никогда не принимай подарков, — предупреждал меня отец, когда мы ехали из Брайтона. — Подарки выглядят вроде бы безобидными, но они могут вернуться и поймать тебя в ловушку. Решительно отказывайся. Всегда сам плати за себя.
— Да. Я тоже так думаю.
— Никогда не ставь себя в положение, которое обязывает отплатить за солидную любезность, вдруг тебя попросят о деле не очень хорошем.
— Не бери у незнакомых дядей конфеты?
— Именно так.
Леди-организатор сообщила отцу, что, если бы с ним была жена, ей бы полагался бесплатный билет.
— Драгоценная Полли, не спорьте, — сказал он с ласковой улыбкой, завершая разговор. — Я заплачу за своего сына.
— Ваш отец. Что за человек! — С шутливым возмущением драгоценная Полли повернулась ко мне. Взгляд скользнул мимо, а лицо и голос изменились так, будто на безоблачном небе разразилась гроза.
— Шельма, — пробормотала она.
Конечно, я обернулся, чтобы увидеть причину такого почти космического неодобрения. Причиной оказалась худая, словно высушенная на летнем солнце, женщина лет сорока, с горящими глазами. Белое платье без рукавов эффектно подчеркивало загар. Блондинка. Плюс жизненная сила.
— Оринда! — прошипела себе под нос драгоценная Полли.
Оринда, обойденный кандидат, изо всех сил старалась затмить предпочтенного соперника. Она носилась по комнате, трагически обнимая каждого, одновременно громко вещая:
— Да-а-а-а-агуша, мы должны сделать для партии все, даже если избиратели допустят страшную ошибку...
— Будь она проклята, — фыркнула драгоценная Полли и сообщила мне, что эта особа сама себя выдвинула в кандидаты.
Конечно, Оринду все знали. Она ухитрилась заставить операторов местной телевизионной компании ходить за ней по пятам. Так что, когда отснятый материал попадет на экран, ее стройная фигура в белом платье будет «аппаратной свиньей»[2]. Драгоценная Полли спокойно курила и шипела, бросая мне под ноги обрывки сведений, точно она бы взорвалась, если бы хранила их в себе.
— Знаете, Деннис был очень приятный. Не могу понять, почему он женился на этой гарпии.
У драгоценной Полли, наделенной своеобразной угловатой приятностью, было одно из тех удлиненных лиц, которое явно излучало сконденсированную доброту и благожелательность. Она, как и обычно, накрасила губы темно-малиновой помадой, которая не шла ее желтоватой коже.
— Деннис говорил нам, что хочет, чтобы мы выбрали Оринду. Она заставила его сказать это. Он знал, что умирает.
Оринда сверкнула белыми зубами перед камерой очередного фотографа.
— Он из «Газеты Хупуэстерна», — негодующе сообщила драгоценная Полли. — Она попадет на первую страницу.
— Но она не попадет в парламент, — заметил я. Взгляд Полли сфокусировался на мне. В нем мелькнуло нечто вроде проснувшегося интереса.
— Да, вы сын своего отца! Именно способность Джорджа определять существенные моменты склонила нас в его пользу. В избирательном комитете нас было семнадцать. И вначале большинство думало, что очевидный выбор — это Оринда. Я знаю, она считала вопрос решенным...
И недосчиталась драгоценной Полли, подумал я. Полли и других такого же склада ума.
— Не понимаю, как у нее хватило отваги привести любовника! — проворчала Полли.
— М-м-м, — промычал я. — Что?
— Мужчина, который стоит сзади. Он был лучшим другом Денниса.
До меня не дошло, почему, если человек лучший друг Денниса, то он автоматически становится любовником Оринды. Но прежде чем я успел спросить, Полли отозвали по какому-то делу. Лучший друг Денниса, ухитрившийся даже в смокинге выглядеть неприметным, казался скорее рассеянным, нежели внимательным. Но он, словно приклеенный, преданно стоял за спиной Оринды. Он был больше похож на телохранителя, чем на любовника.
Немного позже я сообразил, что и мистера Босса тенью сопровождал телохранитель, но на сей раз настоящий. Внимание молодого, мускулистого на вид парня было сосредоточено на толпе, а не на хозяине.
Интересно, сознает ли отец, что ценой успеха, когда он поднимется по выбранной им лестнице, будут телохранители.
А тем временем отец стал обходить собравшихся, жестами показывая, чтобы я присоединился к нему. Так я начал практиковаться в мастерстве миссис Босс. Но мне было далеко до нее. Я мог играть, а она жила в своей роли.
Началось общее движение к столовой, куда из холла вела соседняя дверь. Там стояло слишком много столов, каждый на десять персон, в слишком маленьком пространстве. Место каждого определяла карточка с именем. Мы с отцом вошли почти последними. И тут меня ждал сюрприз, хотя мы и не предполагали, что будем сидеть за одним столом. Отца, естественно, поместили с Боссами и председателем избирательного комитета. Меня оттеснили к дальней стене между миссис Леонард Китченс и Ориндой. Обнаружив, какое ей отвели недостойное место, Оринда запылала яростью, словно факел, горящий белым пламенем. Вся дрожа, она стояла и пыталась привлечь общее внимание, постукивая ножом по бокалу. Но звук терялся в общем гуле восьмидесяти человек, разговаривавших и стучавших, занимавших свои места. Взрывы злости Оринды едва ли распространялись дальше ее вилок и ножей.
