― Имей в виду, в следующий раз отвечу.
― Мы с рогами, ― понял Саша. ― Ну ладно, прости. Мне помощь твоя нужна. Штуку одну донести. Была бы левая в порядке, сам справился, а то...
Он продемонстрировал левую. Сгибалась она действительно плохо.
― О чем речь, Саша!
― Тогда пошли.
У будки Саша сказал:
― Подожди меня здесь. И посмотри. Кого увидишь ― свистни. ― И скрылся в проеме. Алик прогуливался, посматривая. Светило низкое-низкое солнце, воздух был неподвижен и по-летнему тепл. В близких зарослях полураспустившейся акации чирикали неизвестные пичуги. Томно было, прекрасно. И безлюдно. Вышел Саша.
― Никого?
― Никого.
Тогда Саша за воротник вытащил из будки тугой мешок.
― Закинь мне его на плечо.
― Что это, Саша?
― Рис.
― Откуда?
― Отсюда.
― А сюда откуда?
― Оттуда, ― раздраженно окончил диалог Саша.
Саша брал чужое, Саша присваивал не свое. Это было ужасно, отвратительно, противоестественно. Алик хотел сказать это вслух, но вдруг поймал мутный Сашин взгляд ― как бы сквозь и мимо.
Ничего не говоря, Алик ухватился за нижние углы мешка. Держась правой рукой за горловину, Саша подсел, и они вдвоем ловко вскинули увесистый мешок на Сашино плечо.
― Порядок! ― одобрил Саша.
― Я тебе больше не нужен? ― холодно осведомился Алик. Саша через левое плечо серьезно посмотрел на него, ответил:
― Нужен. Пока до рынка дойду, раза три плечо менять придется.
А у рынка вовсю шуровал народ: воскресенье, базарный день, барахолка. Раздвигая мешком плотные ряды, порядком взмокший, Саша и идущий следом Алик прорвались наконец к ряду, где царствовал Петро. Саша скинул мешок, достал носовой платок, вытер лицо, высморкался.
― Я тебе больше не нужен? ― опять спросил Алик.
― В баню пойдем.
― У меня тренировка, ― сказал Алик, повернулся и пошел. Саша рассматривал его осуждающую спину, когда подковылял Петро.
― Привет, Сашок, что это у тебя?
Саша лихо хлопнул по упитанному мешочному торсу:
― Почем сегодня рис?
― Красненькая стакан...
Весь мешок оптом за сколько возьмут?
― Любая половина.
― Зови перекупщика, Петро!
Вас не забыть, московские бани военных лет. Гостеприимно принимая в свои жаркие чертоги вечно мерзнувших от постоянной голодухи москвичей, вы вместе с городской пылью и заводской копотью смывали с них усталость и тоску, равнодушие и тревогу.
И вас не забыть, коричнево-зеленые, размером меньше спичечного коробка, кубики мыла, от которых волосы становились легкими, а отмытая кожа чисто поскрипывала под растирающей ее ладонью.
Саша отстоял длинные очереди в Песчаные бани. Очередь за билетами. Очередь за кубиками мыла. Очередь в раздевалку. Он разделся, обнажил молодое, сильное, во многих местах изуродованное железом тело и вошел в мыльную.
Он тщательно мылился большой мочалкой...
Он темпераментно хлестал себя веником...
И опять неистово тер себя грубым лыком...
Он отмывался.
Саша брился, когда отражением в зеркале мелькнуло за серым вечерним окном чье-то лицо. Саша стремительно развернулся. На него грустно и внимательно смотрел Сергей.
― В дверь заходи! ― недовольно посоветовал Саша.
Сергей стоял в дверях.
― Зачем ты это делаешь, Сашок?
― Что я делаю ― поинтересовался Саша, озабоченно оценивая в зеркале качество своей парикмахерской работы и выражение Серегиного лица. С грустным всепониманием старшего Сергей неохотно усмехнулся и прямо спросил:
― Где ты взял этот рис?
― Какой рис? ― Саша решительно захлопнул походное свое зеркало и мокрым полотенцем вытер лицо.
― Хватит придуриваться. Откуда у тебя рис?
Саша налил в ладонь одеколона, зажмурившись, умылся из горсти, охнул, открыл глаза и весело встал:
― Нашел.
― Где?
― Ну ладно, Серега! Был рис и нет риса!
― Ты украл его. ― Сергей сел за стол и стал рассматривать свои руки.
― Я нашел этот рис, ― раздраженно повторил Саша. ― Еще чего?
― Больше ничего.
Накатывала волна командирского гнева, и Саша, не сдерживаясь, жестко и повелительно предложил младшему по званию:
― Тогда вы свободны, сержант, можете идти.
― Я не сержант. Я ― инвалид, ― тихо напомнил Сергей. От этого напоминания нехорошо стало Саше. И он уже попросил, скрывая, что просит:
― Не лезь в мои дела, Серега. Договорились?
― Не договорились. ― Сергей поднялся. ― Но, в общем, твои дела ― это твои дела. Самому делать, самому и отвечать...
― Извини. Я спешу. Меня девушка ждет, ― прервал его Саша.
Сергей подошел к нему, взял за плечи:
― Не делай этого, Сашок.
― Что не делать-то? С девушкой в ресторан не идти, что ли?
Рассмотрев сердитые Сашины глаза, Сергей засмеялся, ласково толкнул в грудь и решил:
― Ох и дурачок же ты! Мальчишка! Ну, иди в ресторан. Девушка ждет.
Но сначала он ждал девушку, отутюженный, начищенный, надраенный, при всех регалиях лихой капитан. Он стоял посреди двора и, ожидая Ларису, беспрерывно здоровался со знакомыми. Лариса изредка поглядывала в окно на эту прелестную картину, одевалась и причесывалась не торопясь. Последний раз, рассмотрев в зеркале и платье с плечами, и прическу валиком, и себя хорошенькую, яркую, озорную, ― она королевой явила себя двору. И фронтовой принц по достоинству оценил стать и наряд своей королевы.
― Нет слов, ― потрясенно произнес он и от избытка чувств ударил себя кулаком в грудь. Ордена и медали зазвенели.
Музыканты истово играли довоенное танго, и однорукий певец вместе с оркестром душевно рассказывал:
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось,
В этот час ты призналась,
Что нет любви...
Лариса и Саша сидели за отдельным столиком у стены ресторана "Астория" и в ожидании заказа разглядывали танцующих.
― Откуда у людей деньги? ― задумчиво полюбопытствовал Саша.
― А у тебя откуда?
― Ну, у меня по случаю.
― И у них, наверное, тоже по случаю.
― Наверное. Только вот вопрос: по какому?
― Ну, хватит, Саня. Скажи мне что-нибудь хорошее!
Саша откинулся в кресле, слегка опустил веки и начал:
Я вас любил. Любовь еще, быть может,
В моей душе угасла не совсем.
Но пусть она вас больше не тревожит:
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим,
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как, дай вам бог, любимой быть другим.
Он замолк. Лариса погладила его руку, лежавшую на столе.
― Господи, как хорошо! ― И догадалась вдруг. ― Это правда, Саня?
― Нет, ― Саша помотал головой, засмеялся. ― Хотелось бы, но нет.
― И слава богу, ― облегченно решила Лариса. ― Я в этом году медицинский уже кончаю. А что ты в мирной жизни делать собираешься?
― Осенью в педагогический поступать буду.
― А не скучно ― учителем?
― Ты вон как Пушкина слушала.
Заказ все не несли. Опять заиграл оркестр, и опять танго.
― Потанцуем? ― предложила Лариса.
Плотное стадо танцующих прижало их друг к другу, и Саша ощутил рядом с собой женщину, близость которой волновала.
― Нет, все-таки ты мне нравишься, ― шепнул он ей на ухо.
А Лариса ответила громко:
― Тебе сейчас каждая баба с титьками нравится. Пошли на место.
У их столика орудовал официант. Они уселись и дождались его ухода. Саша разлил по рюмкам, поднял свою, посмотрел на Ларису сквозь хрусталь и коньяк. Сказал примирительно:
― Извини.
Лариса улыбнулась и тоже подняла свою рюмку:
― За тебя, Саня. За голодного кобеля, за мальчишку, с которым прошло мое детство, за солдата, который нас всех спас. За тебя, Саня.
Выпила, сморщилась и с удовольствием стала есть хорошую еду. Молодые, здоровые, вечно полуголодные по военным временам, они жадно насыщались, не стесняясь этого. Вновь пришла музыка, и с музыкой пришел элегантный гражданин, который склонив голову, рассеченную косым пробором, перед Ларисой, обратился к Саше:
― Разрешите пригласить вашу даму на танец?
― Вот как надо! ― назидательно сказала Лариса. ― Разрешишь?
― Разрешаю, ― важно ответил Саша.
Красиво танцевали элегантный гражданин и Лариса. Покуривая, сытый Саша благодушно следил за ними. Рядом поинтересовались:
― Гуляешь, Сашок?
На Ларисином стуле сидел мальчик-старичок Семеныч и хихикал. Был он в очень приличной темной тройке, галстуке, брит, мыт, причесан и в обстановке вечернего ресторана вполне мог сойти за пожилого интеллигента.
― Ну-ка встань, фармазон, ― приказал Саша. ― На этом месте хороший человек сидит.
По-прежнему улыбаясь, Семеныч послушно встал.
― Коммерцией занялся, и сразу денежки появились. Но торгуешь ты, Саша, плохо. Разве можно товар за полцены отдавать?
