Почему-то мне казалось, что если результат и будет получен, то он придет через Юрия Васильевича. Я ошибся — победила жадность! То бишь баба Валя. Баба Валя позвонила на следующий день и сказала, что, мол, знает человека, у которого есть часы Худокормова.
— Есть, — сказала она, — часики, есть. Но меньше чем за четыреста зеленых он не отдаст… Нет, не отдаст.
— А кассеты? — закричал я в трубку. — А кассеты-то?
— Вот насчет кассет не знаю…
— Я сейчас к вам приеду, Валентина.
И я поехал к бабе Вале. Было совершенно очевидно, что часы находятся не у какого-то мифического человека, а у самой бабы Вали. А попасть к ней часики могли только из рук того урода, что напал на Яна… Я помчался к бабе Вале. Это так говорится: помчался. На самом-то деле я добирался до нее почти час. Я материл пробки на Невском и на мосту Лейтенанта Шмидта. Я материл себя, гаишников, светофоры. Троллейбусы и пешеходов…
Баба Валя первым делом спросила про деньги. Я показал. Она внимательно осмотрела все купюры и сказала:
— Вот эта старая… не возьму.
Я заменил купюру. И только после этого один из бабы-Валиных отпрысков — толстенький, с хитрыми глазами, весь в мать — принес часы. На донышке была гравировка: «Яну на память от Б. К., февраль 1996 г.». Вот все и срослось.
* * *
Капитан Петренко сказал:
— Вы что, Обнорский? Вы что же делаете?
— Кажется, я делаю за вас вашу работу.
— Тьфу ты, блин! — Петренко хлопнул ладонью по столу. — Тьфу ты… Изъятие нужно было оформить с понятыми.
Ну нормально. Нормально, да? Я делаю за оперуполномоченного Петренко его работу, а он мне выговаривает.
— Капитан, — сказал я. — Ты не борзей, капитан. Я сейчас могу развернуться и уйти. И, кстати, рассказать на страницах «Явки с повинной» историю о том, как журналист раскрыл дело, которое целый капитан Петренко…
— Ну ладно, — перебил меня Петренко, — ладно… Ты тоже, знаешь, не это самое типа… Поехали к твоей бабе Вале.
И мы поехали к «моей» бабе Вале.
* * *
— Господи! — всплеснула баба Валя пухлыми ладошками. — Да разве ж я знала?
— Мецоева! — сказал Петренко. — Закрою на хер.
— А что я? Я, блядь, одна троих детей рощу. Мне их кормить-поить надо? Путин их кормить будет, да?
— Ты мне мозги не еби! Детей она, видишь ли, ростит… Наркотой, падла, торгуешь и краденое скупаешь.
— Да я… — хотела что-то сказать баба Валя, но капитан перебил:
— Закрою на хер. Дети в интернат пойдут.
Было видно, что баба Валя не сильно-то испугалась угрозы. Тертая бабенка, ушлая… и подлая.
— Короче, — сказал Петренко, — садись и пиши: от кого, когда, при каких обстоятельствах получила часы. Тогда оставлю в покое… до следующего раза.
Баба Валя покорно написала объяснение, что часы Худокормова «дватцатьвасьмого» августа ей принесли Скандал и Лешка Хитрый. О том, что часы краденые, она не знала… но часы ей понравились, и она купила их ко дню рождения Костика… за двести рублей…
— Вот ты тварь какая! — сказал Петренко. — Наркотой, блядь, расплачивалась! А пишешь: двести рублей…
— Да я…
— Не еби мозги! — сказал Петренко. — Пока дыши. Но учти: кислород я тебе, блядь, перекрою. Где живут Скандал и Хитрый?
* * *
Скандал, он же Селезнев Игорь Матвеевич, жил в соседнем доме. Мы туда и пошли. Позвонили участковому и пошли. Когда дошли до подъезда, участковый уже стоял возле, покуривал и кормил голубей, отщипывая кусочки от батона. Голуби бросались на булку, как камикадзе на штурм.
— Знаю обоих, — сказал участковый Фомин, когда Петренко объяснил ему суть дела. — Шпана… наркоманы. Но не думал, что они уже до разбоев доросли. Вот засранцы. Пошли, что ли?
— Пошли, — решительно сказал Петренко. Теперь, когда дело закрутилось, он стал не в меру активен. То ли азарт в нем проснулся, то ли слова мои про «Явку с повинной» подхлестывали…
Мы зашли в подъезд, поднялись на второй этаж. На площадке было шесть квартир. Двери пяти — добротные, стальные, обшитые вагонкой. «Наша» дверь выделялась убогостью, отсутствием глазка и надписью фломастером: «Скандал — козел!»… Ну все ясно.
Участковый нажал на кнопку звонка, но из-за двери не раздалось ни звука. Тогда он начал молотить по двери кулаком. Долго молотил… Наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла нетрезвая тетка лет тридцати пяти в грязном халате, пялилась бессмысленно.
— Здорово, Селезнева, — сказал Фомин. — С утра квасишь?
— Чиво? Ты чиво?
— Болт через плечо. Сынок-то дома?
— Чиво?
Фомин отодвинул бабенку в сторону, и мы вошли в квартиру. В одной комнате никого не было, только диктор с экрана «Радуги» рассказывал о поиске «Ан-12» в Хабаровском крае… Зато в другой храпели на диване два молодых парня.
— Во, — сказал участковый, — и Хитрый здесь… на ловца и зверь.
* * *
При обыске у Скандала нашли наркотики и самодельную дубинку. У Хитрого дома не нашли ничего. Когда они прочухались, то нагло пошли в отказ: не знаем никакого режиссера. Мы чего? Мы ничего… А часы на улице нашли. Но у Петренко были на руках показания бабы Вали, и он уверенно сказал:
— Закроем. Куда они, блин, денутся?
И ребятишки приземлились в ИВС. Что ж, подумал я, на этом, пожалуй, можно поставить точку…
* * *
Я приехал в Агентство, поймал Зудинцева и сказал:
— Размотал я это дело-то, Михалыч.
— Ну, Андрей Викторович, — развел руки Зудинцев, — снимаю шляпу. Только вот не факт, что твои наркоты долго на киче пробудут. Плавали, знаем.
Я спорить с Зудинцевым не стал. Я только подумал: как миленькие сядут… Потом пришел пьяный Родя. Совсем мужик от своего наследства с ума съехал. Я ему так и сказал. А он мне:
— Я, Андрей, теперь другой жизнью живу. Полной, блин, и насыщенной… Но щеки не надуваю. Не такой я человек. Я, хоть и миллионер, но остаюсь простым и скромным. Вот хочешь, я для Агентства спонсором стану?
— Хочу, — ответил я.
— Я, блин, новейшими компьютерами Агентство обеспечу. Нормальный шаг, Андрей?
— Нормальный, Родя. Компьютеры нам нужны.
— Э-э, да что там компьютеры. Я для Агентства комплекс построю: бетон, сталь, стекло. Двенадцать… нет, двадцать этажей. Нормальный ход, Андрей?
— Замечательный, — говорю, — ход, Родя. Но двадцать, пожалуй, маловато… Двадцать пять не слабо?
— Запросто.
— И подземный гараж?
— Легко.
— Бассейн?
— Без проблем.
— А зимний сад?
— Как же без него! С пальмами и попугаями.
— Ну уж тогда и вертолетную площадку на крыше.
— И вертолет в придачу, — сказал миллионер, глубоко задумался, восхищенный дерзостью проекта, и — упал со стула. Да, не дай Бог получить наследство. Родя сунул кулак под щеку и засопел.
Ну что ты будешь делать? Я приказал миллионера-спонсора не будить, а сам поехал к Худокормову в больницу. Порадовать Яна Геннадьевича тем, что часы нашлись, да и преступники получат по заслугам.
Я совершенно искренне был уверен, что в деле поставлена точка, но…
Рассказывает Алексей Скрипка
«Скрипка Алексей Львович, 31 год, заместитель директора Агентства по административно-хозяйственной части. Убежден, что обладает врожденными талантами не только в области коммерции, но и в сфере журналистики. Требователен к соблюдению сотрудниками „Золотой пули" правил внутреннего распорядка. Семейное положение — холост. Сверхкоммуникабелен. Внеслужебные отношения с сотрудницей Агентства Горностаевой В. И. довольно запутанные…»
Из служебной характеристики
Высунув язык, я прилежно рисовал на листе ватмана угрожающий плакат: отвратительная скрюченная «беломорина» перечеркнута красным крестом наподобие знака «Остановка запрещена». Рядом стоят: румяный я, нарисованный очень любовно, и румяный же Спозаранник, выписанный… ну, скажем, реалистично. Они оба провозглашают: «Черт с вами, курите! Но не отравляйте жизнь пока еще здоровым людям!» Внизу приписано черным: «В соответствии с Указом президента курить на территории Агентства категорически запрещено!»
Отступив на шаг, я осмотрел свое произведение. Потом подошел и приписал к нижней надписи еще два восклицательных знака. Достали они меня, эти отравители атмосферы в Агентстве. И больше всех, между прочим, сам Обнорский, который упорно не желал расстаться с пагубной страстью и подписать многократно подпихиваемый мною приказ о материальной ответственности за курение в Агентстве. Потому что понимал, что больше всех платить придется ему.
Закончить свой труд я не успел, потому что в мой кабинет вошла Горностаева и, не успел я ее удержать, как она со стоном рухнула в кресло. Махнув рукой, я продолжил рисовать. А она немного последила за мной странным взглядом (у нее в последнее время все чаще какой-то странный взгляд) и сказала низким голосом (который тоже отчего-то стал низким только в последнее время):
