Еще несколько минут петляния по магистралям, и вот впереди блеснула полоска реки.
Сосредоточенный Довженко смотрел прямо перед собой, изредка бросая взгляд в зеркальце — нет ли «хвоста». Но если хвост и был, то наблюдатели меняли машины несколько раз. Я заметила, что сначала за нами трусил мотоцикл, потом дважды мелькнула на поворотах «Волга». Вроде бы все. Во всяком случае, явного преследования не было. Если нас кто-то и вел, то делал это очень тактично и аккуратно, не привлекая к себе внимания.
Строение в районе набережной — объект номер три — оказалось обыкновенной гостиницей. Ну, не совсем, конечно, обыкновенной, по меркам провинциального города. Две-две с половиной звездочки как минимум. Но выстроенный недавно турками отель в зеленой зоне недалеко от центра быстро стал серьезным конкурентом. Отсюда неизбежно пустовавшие номера и сдача таковых в аренду.
Довженко не стал отгонять автомобиль на стоянку, он бросил свою «Мазду» возле входа и, протянув сотенную купюру подскочившему швейцару, сквозь зубы попросил «окатить свою малышку теплым душем».
Швейцар вопросительно посмотрел на меня, кумекая, что бы могла значить фраза клиента, но, когда я ткнула недогадливому служителю пальцем в автомобиль, он весело закивал и начал тотчас же вызванивать парней с парковки.
В холле гостиницы толкались какие-то подозрительные кавказские личности с чемоданами.
Возле лифта в холле тоже толпился народ, окружавший пару молодоженов — прыщавую беременную девицу с огромным букетом красных роз и сосредоточенного парня с татуировками на правой руке.
Я решила, что нам безопаснее будет пройти по лестнице, и, не без труда продравшись сквозь вспышки фотоаппаратов и шумную компанию, распивавшую шампанское пополам с водкой прямо в холле, мы быстро поднялись по мраморным ступеням на третий этаж.
Довженко все это время, словно месячного младенца, прижимал к груди коробку из-под испанского печенья, держа сей предмет обеими руками. Даже нашаривая в кармане ключ, он не выпускал из рук свою «Гранаду».
Быстро войдя в номер, он сразу же подбежал к сейфу — тайник был спрятан за картиной над искусственным камином — и, только лишь заперев свой сверхценный груз, рухнул в кресло и тяжело выдохнул:
— Все-е-е…
Нацедив в стакан из сифона газировки, он выпил содержимое одним глотком, а потом окатил себя струей шипучей воды и весело рассмеялся.
— Господи, как все просто… Ну, Женя, ты была молодцом. Хотя…
«Неужели не заплатит?» — мрачно подумала я, стоя возле его кресла.
— …в общем-то, ничего не произошло, — поджав губы, продолжил Довженко.
«Сейчас произойдет, жадюга, — мысленно пообещала я, нашаривая незаметно в сумочке флакончик из-под „Шанели“. — Хорошая доза нервно-паралитического аэрозоля, вот что ты у меня получишь!»
— Но, — снова словно бы прочитав мои мысли, спохватился Довженко, — наверняка ничего не произошло именно потому, что вы были рядом.
Он достал из кармана пачку стодолларовых, стянутую резинкой, и протянул мне.
— А сейчас вам пора, — проговорил он, глянув на часы. — О, да вам давным-давно пора! Ну-ка быстренько выметайтесь! Я звякну как-нибудь…
Последнюю фразу он произнес уже вполне отсутствующим голосом. Его мысли теперь были явно направлены на предстоящую встречу с кем-то.
Я даже слегка обрадовалась, что рябой Василий Иванович не стал сразу же клеиться ко мне, и, забрав деньги, вышла из номера.
Лифта долго не было, и я снова воспользовалась лестницей. Когда я спустилась на один пролет, до меня донесся звук разъезжающихся створок лифта на третьем этаже, а потом тихие шаги по коридору.
Я невольно остановилась и прислушалась. Впрочем, какое мне дело до проблем Василия Ивановича Довженко с его испанским печеньем?!
Ведь он ясно сказал мне: «Ваша работа будет закончена, когда груз уляжется в сейф». Так что я могу тратить полученный гонорар с чистой совестью.
Что я и принялась делать с удвоенной энергией весь остаток дня.
* * *
Едва я зашла домой, с трудом втискивая в дверь коробки с новыми видеокассетами, свертки с одеждой и кое-каким оборудованием (пришлось прикупить биперы новой модели, позволяющие «читать» чужие разговоры с расстояния до пяти километров), как сразу же зазвонил телефон. Казалось, аппарат поджидал, когда я открою дверь.
Но нет, кто-то меня разыскивал всю вторую половину дня! Любопытно…
— Каждые полчаса звонил приятный мужской голос, — успела сообщить мне тетя, пока я, свалив свою поклажу в прихожей, бежала к «Панасонику».
Звонил Симбирцев — я поняла это еще до того, как сняла трубку — на табло высветился номер моего бывшего босса, а теперь — просто приятеля.
— Алло?
— Господи, ты жива! — выдохнул Симбирцев. — Я уж думал, что и тебя…
— Что значит «и тебя»?
— Ну как же, вместе с Довженко! — как нечто само собой разумеющееся, пояснил Симбирцев. — А трупа нет. Я прямо и не знал, что думать…
— Чьего трупа? — рявкнула я в трубку. — Что с Довженко?
— Как чьего? Твоего, разумеется, — уже успокоившись, втолковывал мне Симбирцев. — А Васю того… Двумя выстрелами. В грудь и в голову.
Я сжала губы и пододвинула к себе ногой табурет. Усевшись у телефона, включила записывающее устройство и попросила Симбирцева повторить все, что он только что произнес, внятно и четко.
— Ну какая же ты непонятливая! — зудел Симбирцев. — Васю убили в гостиничном номере. Какой-то тип вошел в абонируемый им люкс и пальнул в Васю из «браунинга». В правое легкое и в лоб для верности.
Пленка медленно крутилась, а я вспоминала звук раздвигающихся дверей лифта и тихие шаги, доносящиеся до меня, спускавшейся в это время по лестнице. Выходит, задержись я немного у лифта, столкнулась бы лицом к лицу с убийцей. Жаль, что я так поспешила!
— Что еще? — хрипло спросила я. — Какие-нибудь подробности известны?
— Да нет, ничего особенного, — теперь уже совсем обычным, спокойным голосом произнес Симбирцев. — Никаких свидетелей. Коридорная, само собой, никого не видела. Да и трудновато засекать посетителей, сейчас же гостиницы, сама знаешь — проходной двор.
Я вспомнила сутолоку в холле, брачующихся, водку с шампанским и утвердительно хмыкнула в трубку. Меня, однако, интересовала судьба коробки с печеньем «Гранада». Осталась ли она лежать в сейфе?
— Так что я за тебя ох как переволновался, — меланхолично продолжал Симбирцев. — Надеюсь, ты ни при чем во всей этой истории…
— Как ты мог подумать?!
— А что такого?! — цинично усмехнулся Симбирцев. — Всякое бывает, иной раз сам себя не узнаешь. Смотришь в зеркало и думаешь: разве ты способен на такое? И ничего, выясняется, что способен…
— Я честно выполнила свою работу, получила гонорар, и мы расстались!
— Н-да? — недоверчиво отозвался Симбирцев. — А я, грешным делом, подумал, что ты сплоховала и Васю пришили, несмотря на то, что ты сопровождала его.
— Что-что?!!
— Ты знаешь, это… Не переживай особенно. С кем не бывает… — подавил зевок Симбирцев. — Ну оплошала, ну не уберегла… Главное — что у самой руки-ноги целы. Так что не бери в голову.
— Я тебе русским языком повторяю, — начала я нервничать. — Я провела с Довженко первую половину дня и рассталась с ним только после…
А что это я, собственно, разоткровенничалась? Не верит Симбирцев — и не надо. В конце концов, какое мне дело до того, что он подумает?
Ба, Женечка! Да откуда у тебя такие жлобские мысли? А как же честь фирмы? Как же честь мундира? В переносном смысле, конечно, но все же мундира! Нет уж, я должна доказать свою правоту.
Но посвящать Симбирцева в подробности мне не очень-то хотелось. Лучше пусть поможет мне выйти на нужных людей. Раз Васю убили, так его должны и похоронить, правильно? Значит, я должна попасть на это скорбное мероприятие. И неплохо бы вместе с Симбирцевым.
— Слушай, голубчик, — сменила я тон, — мне очень неприятно, что все так произошло. По-моему, тут какая-то темная история…
— Только давай ты не будешь мне ничего рассказывать, хорошо? — попросил Симбирцев. — Знаешь, у меня от своих проблем голова пухнет.
— А я и не собираюсь ничего рассказывать, — тут же успокоила я его. — Просто давай как-нибудь пересечемся. Скажем, на похоронах Василия Ивановича. Идет?
Каким-то внутренним зрением я увидела, как Симбирцев на том конце провода пожал плечами. Наверное, я немного ясновидящая.
— Идет, — неуверенно процедил он. — Тебе, кстати, очень к лицу черное…
* * *
Хоронили Довженко на третий день. Вынос тела был назначен на два часа пополудни из городской квартиры моего покойного клиента.
Я поднималась по лестнице под руку с Симбирцевым. Мой приятель нацепил ради такого случая на свое пройдошливое лицо пристойную маску скорби и старался держаться соответствующим образом.
