— Да понятно тут все, — махнул рукой Прядко, как бы отодвигая в сторону сантименты. — Брать надо!.. Одного не пойму — зачем ей, этой самой Нине, все это было нужно? Было у бабы все, а теперь что? От любовника — слепой обгорелый обрубок, муж в тюрьму на долгие годы сядет…
— Ты ее саму-то видел? — поинтересовался Ледников.
— Так, посмотрел со стороны. Из любопытства.
— Ну и как? Роковая женщина?
— Честно? Не в моем вкусе. Только чувствуется в ней что-то… Какая-то она, понимаешь, неуловимая.
— В смысле?
— Ну, на первый взгляд, тихая, спокойная, а потом вдруг начинает казаться, что способна она на многое.
— И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет?
— Сам придумал?
— Пушкин. Заключительные строки поэмы «Цыганы».
— Класс! — одобрил Прядко.
— А ты думал. Слушай, ты приведи-ка ее ко мне, сию, как выражаются французы, la femme fatale.
— А не опасаешься?
— Чего?
— Что она того — произведет на тебя сильное впечатление? За бомбой не полезешь? — заулыбался Прядко.
— На тебя же не произвела, — отмахнулся Ледников.
— Так то я! А ты у нас впечатлительный. С женщинами у тебя всегда все очень запущено…
— Ладно, разговорился, — проворчал Ледников. — Свободен.
Ледников не стал говорить Прядко, что он задумал лишить его лавров победителя в расследовании покушения в гаражном комплексе.
Прирожденный оперативник, Прядко углядел в Нине Гладыш самое главное — неуловимость. Это была не очень высокая, но стройная женщина со светлыми распадающимися волосами и непроглядно темными за падающей на лоб челкой глазами. На первый взгляд ее лицо могло показаться просто правильным, но будто стертым, невыразительным. И вдруг буквально тут же, улыбнувшись чему-то своему, она превращалась в загадочно-прекрасную женщину, в глазах ясно угадывалась затаенная страстность. И мужчине невольно хотелось этой женщине понравиться. Ибо скользящая по губам усмешка обещала очень многое.
— Нина Владимировна, — сказал Ледников, аккуратно подбирая слова, — у нас есть все основания считать, что взрыв, во время которого пострадал Кирилл Селиверст-вов, организовал ваш муж Николай Гладыш. Мы могли бы арестовать его хоть сегодня…
— Господи, и за что мне это все, — устало, с искренним непониманием произнесла женщина.
— Что именно?
Но она словно не услышала Ледникова и продолжила говорить о чем-то своем, давно наболевшем.
— Подруги крутят романы и — ничего. Все с рук сходит. Отвлеклась, побаловалась — и домой. А я как проклятая — каждый раз такая история закручивается, что хоть вой! Ведь и с ним, Николаем, так же было. Думала, так, интрижка, романчик, ни к чему не обязывает, а он впился в меня насмерть и пока от мужа не увел, не успокоился…
Она покачала головой.
— И с Кириллом тоже сначала ничего серьезного не было — баловство одно, развлечение на скорую руку. А потом и он туда же — уходи от мужа и все. Куда уходи? У меня двое детей! Да и не хочу я с мужем разводиться. А Кирилл как с цепи сорвался! Сам развелся, мне ничего не сказав, планы стал на наше общее будущее строить… Я уже прятаться от него стала, на звонки не отвечала. Так он заявил, что сам встретится с Николаем и все ему объяснит по-мужски. Бред! Я уже просто не знала, что делать…
— Видимо, Бог наделил вас способностью вызывать в людях глубокие чувства.
— Да? А меня он спросил — нужно мне это?
Ледников не стал объяснять ей, что Бог не спрашивает чьего-либо разрешения. У него иные резоны.
— По-моему, вы сразу догадались, что взрыв устроил ваш муж, — сказал он.
— Догадывалась. Но старалась не думать.
— То есть вы с ним об этом не говорили?
— Нет, конечно.
— Ну и как вы живете после этого?
Она непонимающе посмотрела на него.
— Нормально. Делаем вид, что ничего не случилось. Что ничего не было.
Ледников ясно видел, что женщина действительно способна все забыть и жить так, словно ничего и не было. И уверена, что слепой обрубок, оставшийся от здорового красивого мужика, полного надежд и страсти, не имеет к ней никакого отношения…
Ледников вздохнул.
— Нина Владимировна, вам надо убедить мужа прийти к нам и во всем признаться. Иначе мы придем за ним сами. Я кое-что узнал о нем. Он приличный человек, но… Видимо, буквально ослеплен страстью, которую вы ему внушаете. У него чистое прошлое, прекрасная репутация, есть государственные награды… В случае явки с повинной все это будет учтено. Да и Селиверстов все-таки остался жив. Хороший адвокат способен многого добиться при таком раскладе. Срок может быть вполне терпимый. К тому же чистосердечное признание значительно облегчит его участь… И потом, судя по всему, если вы его дождетесь, он вам все простит.
— Он уже простил, — грустно улыбнулась женщина.
Гладыш пришел на следующий день. Написал явку с повинной, из которой следовало, что он решил убрать Селиверстова вовсе не из ревности, а потому, что тот преследовал его жену своими гнусными домоганиями. И что его жена была только ни в чем не повинной жертвой, которую он должен был спасти от преследований… Сам он это придумал или ему подсказал хороший юрист, Ледников уточнять не стал. Срок за покушение на убийство и незаконное изготовление самодельного взрывного устройства Гладыш получил минимальный. Из колонии, как рассказал однажды Прядко, писал жене письма, полные любви и страсти. Чуть ли не каждый день. А как вела себя она в это время, Ледников не интересовался. Хотя его не удивило бы ничего — ни известие, что она закрутила новый роман, ни сообщение, что она живет только семьей и ждет мужа…
Остается надеяться, что Олег Георгиевич Альмезов лучше владеет собой и не способен на те же подвиги, что безумно влюбленный в свою жену подполковник Гладыш.
Глава 4
Sibi bene facit qui facit amico
Кто помогает другу, тот помогает себе
Мысленно воссоздавая событие преступления, следователь должен допускать самые разные варианты поведения преступника.
До Берна он решил добираться на поезде и потому отправился к железнодорожному терминалу, расположенному прямо в аэропорту. Там он приобрел Swiss Pass, специальный билет для иностранцев, по которому можно ездить на чем угодно — поезде, троллейбусе, автобусе — и сразу сел в вагон, потому что до отхода поезда оставалось несколько минут.
Поезд незаметно тронулся, за окном замелькали нереально красивые швейцарские виды. Ледников прикрыл глаза…
В Берне был уже поздний вечер. Устроившись в гостинице «Bellevue», Ледников позвонил в Москву. Он знал, что отец будет ждать его звонка.
— Я устроился, — сообщил он, глядя в окно на нервно пульсирующую рекламу ресторана «Casino» на другой стороне улицы.
— Будь очень осторожен. Тебе надо было взять какое-нибудь командировочное удостоверение на всякий случай.
— Взял. Я тут как специальный корреспондент популярного еженедельника, занимающийся подготовкой материала о русских эмигрантах.
— Это хорошо.
— Наверное. Только вряд ли спасет в случае заварухи.
— Что ты имеешь в виду? — насторожился отец.
— Ничего конкретного. Извини, это была неудачная шутка. Больше не буду.
— Чем собираешься заняться?
— Тут, как ты понимаешь, есть мини-бар, и я намерен изучить его содержимое. А потом познакомиться с ним поближе.
— Не увлекайся.
— Торжественно клянусь. А потом завалюсь спать, сегодня уже поздно что-либо делать.
— Позвони завтра, я постараюсь раздобыть какую-нибудь информацию.
— Договорились.
Изучать содержимое мини-бара Ледников даже не стал. У него осталась бутылка Chivas regal, приобретенная еще в самолете. И этого было вполне достаточно. Однако он сначала занялся делом — набрав телефон госпожи Абрамовой, он сухо представился и сказал, что будет у нее завтра утром. Говорил он тоном строгого следователя, и госпожа Абрамова, на которую это явно произвело впечатление, обещала никуда не отлучаться.
Разбудил Ледникова стук в дверь. Накинув гостиничный халат, он подошел к двери и, прежде чем открыть, на всякий случай спросил по-немецки:
— Was ist los?
— Именем революции — откройте! — гаркнул вдруг за дверью чей-то наглый голос. — К вам ЧК! У нас мандат.
Шутить так в швейцарской гостинице мог только один человек. Он и стоял в коридоре.
Юрка Иноземцев, дворовое прозвище Немец, лучший друг детства. Когда-то он важно объяснил Ледникову, что старинный род их идет от некоего рыцаря-иноземца, который вышел из варяжской земли и поступил на службу к князю московскому. Немец поразил тогда каким-то особым, удивительным взглядом на мир, с которым до этого Ледникову приходилось сталкиваться только в книгах. Но Немец был вполне реальным, дерзким, до крайности самоуверенным доказательством того, что мир этот с его законами вовсе не пропал бесследно, не развеян во прахе и тьме времен и с такими наследниками, как Немец, продержится еще долго. С юности у Немца было множество подруг, но почти не было друзей. Ледников был один из очень немногих. А может, и единственный.
