Алексей Травин - Тигровая балка

Стало быть, каждая коробочка грены при средней сортности может дать тридцать килограммов коконов. Почему же в некоторых колхозах перевыполняется план сдачи коконов, хотя зачастую они низкосортны и каждый кокон в отдельности весит ниже средней нормы? Помимо этого, какая-то часть сверхпланового сырья расхищается? Перед Сангиновым встало много сложных вопросов, на которые нужно было найти ответы.

В разгар этой работы его вдруг вызвал к себе секретарь парторганизации Мирзоахмедов и предложил написать объяснение о взаимоотношениях с Лютфи Рахматовой. Он ознакомил Вахоба с содержанием заявления и сказал, что поведение Сангинова предложено разобрать в партийном порядке.

Вахоб был поражен. Между ним и Лютфи сложились хорошие дружеские отношения, и это ни для кого не являлось секретом. Они вместе ездили на спектакли и концерты в Душанбе, ходили в кино.

Он познакомился с Лютфи в первые дни жизни в Вахшском в библиотеке. Когда он вошел, в профиль к нему стояла девушка и слушала радио. Передавали литературно-музыкальную композицию по поэме Мирзо Турсун-заде «Хасан-арбакеш».

Девушка заметила посетителя, убавила звук и, находясь еще под впечатлением стихов и музыки, тихо проговорила:

— Извините, я заслушалась.

Сангинов попросил включить громче, и они вместе дослушали передачу до конца. Так они познакомились. С тех пор не проходило дня, чтобы они не встречались или не говорили по телефону.

Сангинову нравились плавные, неторопливые движения Лютфи, ласковая, чуть-чуть виноватая улыбка. Но особенно привлекательны были ее глаза. В них жило что-то необыкновенно теплое, как весеннее солнце.

Они никогда не гасли. Даже тогда, когда бледнели от волнения щеки и хмурились от обиды брови, глаза у Лютфи все равно сияли.

Прошло немало времени, прежде чем Вахоб узнал невеселую историю ее жизни.

Родители умерли во время войны. Воспитывалась у родственников. Когда подросла, пошла работать на Ура-Тюбинский винзавод. Вышла замуж за начальника цеха. Запретил ей работать. Не выпускал из дома, не разрешал читать книги. Так она прожила год. А потом взяла и ушла. Дело о разводе находится в Верховном Суде...

Да, Сангинов любил Лютфи, и его глубоко возмутило, что его чувство к любимой женщине было названо грязным словом «сожительство».

Первым движеньем души было сразу же написать рапорт об увольнении. С этой мыслью Сангинов и ворвался в кабинет Кабирова.

Тот спокойно, с ехидной улыбкой выслушав сбивчивый гневный рассказ Вахоба, сказал:

— Успокойтесь, товарищ лейтенант. Письмо поступило в партийную организацию. Дело разбирается по инициативе партийного бюро. При чем же здесь я? Пожалуйста, подавайте рапорт об увольнении. Подпишу... Если сами считаете себя виновным...

Поостыв, Вахоб еще раз произнес про себя последние слова начальника. Нет, он ни в чем себя виноватым не считал. И если Кабирову даже очень хочется, чтобы он, Сангинов, ушел из милиции,— этого не будет. Его место здесь.

А Лютфи ничего не знала о грязной записке, поступившей в милицию. В свободное время она подбирала для Вахоба учебники, справочники и статьи по шелководству. Каждый день ждала его прихода в библиотеку.

* * *

Смеркалось, когда почтальон привез шоферу молочной фермы Ураку заказное письмо. Не заходя в кибитку, Урак распечатал конверт и извлек маленькую записку. Он сразу же узнал почерк Яроцкого. Измазанными в мазуте пальцами шофер расправил листок, сел на землю около дувала и начал, шевеля губами, медленно читать.

Закончив, Урак оглянулся вокруг, яростно выругался, вскочил на ноги и, скомкав листок, с проклятиями бросил его в бурьян, буйно разросшийся около дувала. Конверт изорвал на мелкие клочки и швырнул под ноги. До поздней ночи просидел Урак возле кибитки. В первом часу лег на разостланное в углу одеяло и пролежал, не двигаясь, до утра.

Два дня спустя Урак приехал на ферму с гостем. Доярки видели, как из кабины грузовика вышел красивый молодой узбек, снял с кузова тяжелый оранжевый чемодан и ушел в кибитку Урака. Утром Урак увез в райцентр молоко.

Прошли сутки, вторые, но шофер не возвращался из поездки. Его машину нашли на окраине поселка Вахшский. Урак исчез.

* * *

У Вахоба вошло в правило не пренебрегать никакими, даже незначительными сообщениями. Он считал необходимым все проверять, уточнять и систематизировать. С выводами он обычно не спешил, а но каждому интересующему его вопросу накапливал факты.

Когда Константин Иванович высказал свои подозрения в отношении Урака, Сангинов запросил о нем Душанбе. Для проверки этого человека у него имелись все основания. Шофер прибыл издалека, его прошлое в колхозе никому не было известно. Настораживали кутежи с городскими жителями, которые он устраивал в Тигровой балке. Это было необычно для колхозников. Участие машины Урака, а возможно и его самого, в вывозе спрятанных в камышах мешков тоже говорило о необходимости проверки.

Подозрения Константина Ивановича были не напрасными. Из управления сообщили, что шофер уже дважды судим за квартирные кражи.

Вскоре у Сангинова появились новые данные об Ураке.

Занимаясь параллельно с расследованием «шелкового дела» проверкой магазинов, как было приказано начальником, он натолкнулся на одно из звеньев интересующего его дела.

На ловца и зверь бежит. Проверяя магазин «Ткани», Сангинов обратил внимание на то, что женщины нарасхват берут красивую радужную ткань. Это был редкий в этих местах, пользующийся большим спросом, знаменитый маргеланский ханатлас.

У Сангинова вызвали подозрения накладные, которые показал растерявшийся заведующий. Вахоб запросил Душанбинскую оптовую базу. Вскоре пришел ответ: ханатлас не направлялся в Вахшский уже более года. Накладные оказались поддельными. Вызванные из Душанбе ревизоры обнаружили в магазине и другие злоупотребления. Заведующий и его сообщники были арестованы. На допросе выяснилось, что «левый» ханатлас привозил в магазин шофер колхоза «Рассвет» Закиров Урак.

Итак, подозрения Константина Ивановича, что Урак занимается нечестными делами, оправдались.

С появлением на сцену ханатласа, «шелковое дело» еще больше усложнилось. До сих пор Сангинову было известно только о расхищении коконов, а сейчас установлены факты хищения дорогой шелковой ткани. Но как ткань попадала в руки воров? Где они ее брали: на базе или на месте производства — в Маргелане? Имеют ли связь расхитители коконов в Таджикистане с работниками Маргеланского комбината или это был одиночный, случайный факт? Как попал маргеланский ханатлас к шоферу Ураку? К серии этих вопросов добавились и новые: Что кроется за внезапным исчезновением Урака? Где он? Жив ли? Эти новые вопросы возникли тогда, когда Вахобу казалось, что он близок к цели, что основные звенья преступной цепи ему уже известны.

Сангинов решил доложить начальнику о последних событиях. Кабиров сидел за столом и чинил разноцветные карандаши. Последнее время среди начальников пошла мода не держать на столе ничего, кроме автоматической ручки и набора разноцветных карандашей. Время массивных чернильниц отошло. А Кабиров от моды не отставал.

Он, наверное, даже перещеголял всех, потому что его обширный стол был пуст, как Казахская степь поздней осенью. Только в центре стола возвышалась автоматическая ручка в форме ракеты на старте. Карандаши Кабиров складывал аккуратным треугольником.

Кабиров не спешил замечать вошедшего и продолжал свое занятие.

Когда последний карандаш лег в аккуратный треугольник, начальник тихо, как будто измотанный непосильным трудом (а говорить тихо, бесстрастно тоже стало модой среди некоторых начальников), прошептал:

— Ну что еще?

— Считаю необходимым, товарищ подполковник, снова вернуться к «шелковому делу»,— начал Сангинов, волнуясь за исход этого разговора.

Начальник протянул руку к карандашам, подровнял их, отодвинул подальше ручку и также, не глядя на Сангинова, еще тише сказал:

— А я не считаю!

— Я думаю, что надо провести обыск в кибитке шофера Урака. Он исчез после того, как передал ханатлас в магазин.

— А что это даст? Может быть, он где-нибудь запил? Если мы будем проводить обыски у каждого мелкого жулика, то нам другим делом некогда будет заниматься. Как-то у вас все просто получается, товарищ лейтенант.— Лениво перелистывая бумаги, поданные Сангиновым, процедил сквозь зубы Кабиров.— Никаких доказательств, одни догадки да предположения и — обыск!

— А показания работников магазина? — возразил Вахоб.

— Вы их не перепроверили. Запомните: нарушать законность я вам не позволю.

Сангинов постоял минуты две, тыча коленкой в свирепую львиную морду на ножке стола, ожидая, что еще скажет начальник. Но Кабиров начал перекладывать карандаши на другую сторону стола — влево и продолжать разговор, по-видимому, не собирался. Сангинов спросил: