Марина молчала. Вместо нее подал реплику следователь:
— Не думаю, чтобы это было очень смешно, гражданин Зотов. Убийство — не такая уж веселая шутка.
— Извини, Мариша. Я неудачно выразился, — виновато сказал Зотов, даже не посмотрев в сторону Куликова.
Куликов попросил Зотова сесть напротив Мухиной, провел обычный опрос взаимного опознания, и потянулась цепочка ранее обдуманных, тщательно отработанных вопросов задержанному и свидетельнице, свидетельнице и задержанному, вопросов нехитрых, но точно нацеленных.
Ездили ли вы вместе в Быково, шел ли разговор о браке, грозили ли вы? На все эти вопросы следовали утвердительные ответы, без колебаний, раздумий.
— Зачем вы поехали на квартиру к Мухину?
— Хотел объясниться, поговорить.
— Но вы же знали, что это безнадежно.
Молчание.
— Гражданка Мухина, Зотов знал, что его приезд к вашему отцу бессмыслен? Как вам это кажется?
— Конечно, знал. Я ему десятки раз говорила, что отец и слышать не хочет, чтобы мы поженились, да я и сама ни за что бы за него замуж не вышла. Тоже мне муж нашелся!
— Это к делу не относится, — остановил ее Куликов. — Кто вас впустил в квартиру, гражданин Зотов?
— Какая-то гражданка. Видать, живет там. А впрочем, не знаю. Она была в пальто и косынке. В черном, как монашка.
— Это Клавдия Ивановна, наша соседка, — пояснила Марина, — она, наверное, только что вернулась из церкви.
— В комнате у Мухиных никого не было?
— Никого.
— Гражданка Мухина, когда вы уходили, ваш отец никого не ждал?
— Никого.
Вопрос — ответ. Вопрос — ответ, и все бесспорнее устанавливается тяжкая вина Андрея Зотова, в слепой ярости поднявшего руку на старика Мухина.
С особой тщательностью расспрашивал Николай Петрович о вероятном орудии убийства, тяжелом пресс-папье, загадочно исчезнувшем из комнаты. Однако ничего нового по этому вопросу он от Зотова не услышал.
— Да, было такое, — как заведенный твердил Зотов.
И снова повторял о том, что старик схватил пресс-папье, замахнулся, хотел ударить им его, Зотова, что он вырвал тяжелый предмет, швырнул в сторону, а самого хозяина тряхнул за грудки и оттолкнул к подоконнику. На этом, со слов Зотова, все кончилось. Он бросился бежать из комнаты, из квартиры, ничего не видя, не слыша.
— Но вот что странно, гражданин Зотов, пресс-папье в комнате нет, точно его никогда в комнате и не было. Куда оно делось? Вспомните, может, вы не бросили его, а прихватили с собой. С перепугу, так сказать. Ударили старого человека, схватили пресс-папье и побежали…
На этом месте очную ставку пришлось прервать. Марина как бы вновь увидела и пережила случившееся: занесенное рукой убийцы тяжелое пресс-папье, разбитая голова отца… Заливаясь слезами и показывая на побледневшего как полотно Андрея, она закричала, запричитала:
— Это он, он убийца! Папа, дорогой, прости меня! Я, я одна виновата!
Пока Куликов отпаивал Марину, уговаривал и успокаивал ее, с Зотовым происходило что-то странное. Поначалу согнувшийся под градом упреков, проклятий и обвинений, он постепенно выпрямлялся, расправлял плечи, на лице появлялась глумливая улыбка. Когда через минуту-другую следователь хотел о чем-то спросить его, Зотов, махнув рукой, не меняя выражения лица, сказал:
— Ладно, ваша взяла. Пишите, я убил. А пресс… выбросил.
— Куда?
— В окно. Хватит. Точка!
— В окно? — переспросил Куликов.
— А то куда же, проглотил, что ли?! — грубо отрезал Зотов.
В часы, когда Николай Петрович Куликов доводил до логического конца разработанную им версию, на другом конце города происходило следующее.
Виктор Лунев, щупленький парнишка с невыразительными чертами лица и коротко остриженной головой, проснулся в самом радужном настроении. И хотя спал он мало и плохо — заночевал у сестры, — все равно настроение было праздничное. Похоже на то, что жизнь наконец-то улыбнулась ему. Сегодня он должен получить еще десятку. Итого двадцать рублей за два дня. Ого! Недурно!
Виктор стал не спеша собираться, чтобы успеть к восьми часам по знакомому адресу.
И до чего же быстро он профинтил зарплату плюс отпускные! Нет, теперь он будет умнее. Хватит рублевки раскидывать. На работу можно сейчас не устраиваться. Не к чему спешить. Да и некуда пока. Ведь это он только так, для фасону говорит, что не поладил с нормировщиком, на самом деле захотелось ему пожить вольно, чтобы каждое утро не топать на завод. Работа что, в лес не убежит. Как это в картине один хохмач говорит: «Где бы ни работать, лишь бы не работать». Точно! Тем более что мать в санаторий уехала. Легче Витьке без нее. А то пристает: «Витя, зачем пьешь!» Да еще всплакнет.
А десять рублей — вещь хорошая. Приятно подойти с независимым видом к стойке, заказать стопку, две кружки пива, пяток бутербродов и, не считая сдачу, сунуть ее в карман. Потом небрежно дружку, собутыльнику: «Угощайся…» Затем, приняв таинственный вид, коротко: «Да, тут одно дельце сварганил…»
Житуха!
Надев свой черный парадный костюм с немного короткими рукавами, лихо заломив кепку ядовито зеленого цвета, с таким маленьким козырьком, что на голове она превратилась в нечто среднее между блином и беретом, Лунев вышел на улицу.
Сначала на метро, потом автобусом, он доехал до Октябрьского поля. Знакомым проходным двором вышел на тихую, тенистую улочку, пересек ее и пошел вдоль низеньких заборов, за которыми бурно росли кусты смородины. Пройдя шагов двадцать, Виктор увидел нужный ему дом. И сразу же остановился как вкопанный. Странное и непривычное оживление. Две девочки пытались заглянуть в одно из окон. То одна, то другая подтягивались на руках. У входа стояла уже знакомая Луневу женщина, та самая, что вчера открывала дверь.
Неподалеку от домика, за деревьями, Виктор приметил молодого человека в белой рубашке. Тот внимательно посмотрел на него и сразу же отвел глаза. Худо. В то же мгновение обостренный слух уловил чьи-то слова: «Всю ночь милиция работала. Шутка ли, такое преступление…»
Смутно, потом все отчетливее росло ощущение еще не распознанной опасности.
Нужно тикать… Виктор резко повернулся и пошел от дома, невольно ускорив шаг. Он прошел мимо проходного двора, мимо нескончаемых палисадников, маленьких домишек. «Скорее, скорее!» — торопил он себя.
Оглянулся. Вдали, мягко ныряя на ухабах, шла легковая машина. «В чем дело? — стал корить себя Лунев. — Чего я испугался?»
И снова в памяти всплыл внимательный молодой человек в белой рубашке. Почему? Виктор не смог бы объяснить. Пристальный, мгновенно отведенный взгляд. Все настораживало, все было подозрительно. Нет, правильно сделал, что смотался, пока тетка, открывавшая ему вчера дверь, не заметила. Правильно…
Мягкое шуршание шин заставило оглянуться. Серая «Волга» обгоняла его, держалась впритирку к тротуару, по которому он шел. Виктор хотел было рвануться в сторону, но не успел. Из медленно идущей машины выскочили два человека, один из них — тот самый, в белой рубашке, и взяли его с двух сторон под руки.
— Без паники, парень, спокойно. Вот так, по-хорошему, — негромко сказал один из них.
Попытка упереться ногой в подножку машины ни к чему не привела. Тот, кто был в белой рубашке, легонько приподнял его ногу, и через мгновение Лунев полулежал на мягком сиденье.
Шофер рванул с места, не обращая внимания на ухабы немощеной улицы.
— Проверь, нет ли оружия? — и руки одного из молодых людей умело ощупали пиджак и брюки Виктора.
— Ничего нет.
— В чем дело? — голос Лунева звучал тихо и хрипло. — В чем дело, ребята?
— Все в порядке. Мы из уголовного розыска. Приедем на место, разберемся.
Ясно. Влип. Но в чем дело? В доме Мухина что-то произошло. Но что? И почему эта история касается его? Что он сделал? Непонятно. Может, схватили потому, что вчера был у Мухина? Так разве это преступление?
Немного успокоившись, Виктор осмотрелся. За окнами мелькали дома, зеленая листва Ленинградского проспекта, прохожие, встречные машины. На площади Маяковского ненадолго задержал светофор. С Пушкинской машина свернула влево. Все ясно. Как говорится, вопросов больше нет: едем в гости на Петровку.
Машина остановилась у дверей желтого здания.
— Прошу… приехали.
Молодой человек в белой рубашке вышел первым и, стоя на тротуаре, стал ждать, когда, наконец, выйдет Лунев. Второй сопровождающий последовал за ними. «Волга» отъехала.
— Вот это я понимаю! — прикинулся довольным Лунев. — Езда с ветерком, жалко выходить, спасибо за проезд. А то возьмешь такси, тянет, тянет. А почему? Деньгу́ нагоняет.
— Пошли.
Они шли садом по асфальтированной дорожке вдоль аккуратно подстриженных газонов. Справа тянулось большое здание, выкрашенное в беловато-желтый цвет. Окна многих комнат были открыты, на ветру трепетали полуспущенные занавески. Поднялись по ступенькам мимо колонн и очутились в узком, длинном коридоре. Почти в самом конце остановились. Молодой человек тихо приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
