— Снимайте бинты… — прозвучало там. А затем: — Больше света.
— Кларк, ты должен жить, я люблю тебя. — Где-то глубоко в сознании гнездилась уверенность, что он слышит ее. — Держись, Кларк. Я люблю тебя.
Время шло. Карле страстно хотелось отдернуть полог и отдать ему всю свою силу, объединиться с ним в борьбе за жизнь. Но медикам был нужен каждый сантиметр пространства, чтобы делать свою работу. Она знала об этом от Ким.
— Я люблю тебя, я люблю тебя, — твердила она со спокойной силой, понимая, что, если может хоть как-то помочь ему выстоять, другого способа нет.
Он выскользнул из своего тела и теперь поднимался ввысь, озаренный нежными лучами света. Вокруг звучали какие-то неразличимые голоса какие-то протяжные шумы… нет, один слитный шум. ему не было страшно. Тепло и покой наполняли его, когда он скользил все выше — к улыбающимся знакомым лицам, манившим его в свой мир. Как чудесно больше не чувствовать боли, страшной, режущей словно ножом, скручивающей, рвущей тело, обжигающей и ослепляющей. Лица родных, друзей, любимых промелькнули перед его внутренним взором. Хотелось утешить их, найти способ дать знать, что так ему лучше… Там, внизу, уже ничем не могли ему помочь.
Он поднимался все выше и выше, в удивительный, неземной покой.
Но один нежный голос, более настойчивый, чем у тех, кто продлевал мучения, замедлял его движение.
— Я люблю тебя, я люблю тебя, живи для меня, пожалуйста, живи для меня… Я не могу без тебя. Я больше не в силах терять. — И еще более нежно: —Ты должен жить, чтобы жениться на мне, чтобы сделать меня миссис Уайтхед. — И, словно хватаясь за соломинку, более твердо: — Мне все равно, сколько у тебя будет шрамов. Я люблю тебя. Мне неважно, если ты будешь слепой. Ты просто не можешь бросить меня. Ты — все, что у меня есть.
— Показания на нуле! — ворвался мужской голос, заглушив тот нежный, умоляющий. — Он уходит!
Он замер и посмотрел вниз. Вокруг его тела суетились люди, стараясь вдохнуть в него жизнь. Перед ним был выбор: наверх, в вечный, чистый, спокойный мир без боли, или вниз, туда, где этот отчаянный тоненький голосок требует вернуться, шепчет слова, которые заставляют его слушать, собрать всю волю, бороться, тормозят агонию…
— Борись! — едва слышно донеслось с Земли. — Борись, ибо, если ты не захочешь, я никогда не поверю, что ты любил меня. Настало время доказать это. Я помогу тебе, я сделаю все. Не смей уходить! Я еще так мало знаю тебя…
Слова зазвучали громче, и врачи замерли, следя за попытками женщины вернуть жизнь в агонизирующее тело. Ее отчаяние заставляло продолжать надеяться на невозможное. Последовали новые команды, но его уже накрыла волна невероятной силы, освободила от тяжести колебаний и заставила скользнуть вниз, навстречу новым пыткам.
Он хотел закричать, застонать от боли, но не смог. В ту последнюю, микроскопическую долю секунды, когда он соединился со своим телом, желание умереть ушло.
Опять возобновилось равномерное жужжание, и манящие прекрасные лики другого мира исчезли. Но смешной, нежный, уговаривающий голосок все еще был слышен:
— Я дала тебе слово. Ее имя… Карла.
Когда доктор Бартон откинул полог и вытер со лба крупные капли пота, Карла словно остолбенела. Ее глаза были широко раскрыты, от вчерашней элегантной прически не осталось и следа, взмокшие от пота пряди липли к щекам и шее. Она не могла ни говорить, ни двигаться, ни дышать.
— На данный момент кризис миновал, мисс… Карла, — поправился он. — Но вы должны понимать, моя дорогая, что состояние мистера Уайтхеда очень тяжелое.
Карла закрыла глаза и упала в тяжелое кресло у стены, чувствуя себя измотанной до предела.
— Он жив, — вырвалось у нее. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Тяжелое состояние… Ну, с этим она справится. И Кларк справится, лишь бы был жив! — Могу я увидеть его?
— Как только его состояние стабилизируется. Может, выпьете пока чашечку кофе?
— Спасибо. — Она благодарила его за спасение Кларка, но сомневалась, что врач ее правильно понял.
Тем не менее Бартон слегка кивнул; голос у него был усталый.
— Как и вы, мы легко не сдаемся. — Затем он с грустной улыбкой вернулся к пациенту. В эту минуту доктор еще больше напоминал ей знакомого профессора…
Она не отпустила его. Он видел ее, когда плыл к потолку комнаты. Это была Карла. А он был Кларк, и она была его невестой…
Он все яснее понимал, что только этот нежный настойчивый голос смог отвлечь его от полета в благословенную, безболезненную темную бездну. Теперь он знал, кому принадлежит этот голос, и был уверен, что скоро вспомнит, как это было — любить ее и быть с нею вместе…
— Ты сказал, что починил свой тахометр и теперь сможешь вернуться ко мне на целый день раньше. Как ты назвал его? «Бегущая мельница»?
«Бегущая мельница»? Конечно, он знал, что именно имел в виду. Разве их отношения не были безумной смесью его безрассудной преданности и ее неумения видеть в нем хоть что-то плохое?
— Эй, Уайтхед! — Карла легко коснулась тыльной стороны его ладони — единственного неза-бинтованного места, к которому вели трубочки с лекарственными растворами и болеутоляющим, которое ему давали в строго отмеренных дозах. — А ты хорошо выглядишь!
— Ты шутишь, правда? — молча ответил он. — Милая, ты либо слепа как летучая мышь, либо тебе слишком легко угодить.
— Чувствуешь мою ладонь? Как приятно тебя касаться! — Карла погладила его по руке, стараясь не задеть вставленные в вены иглы.
— Конечно, чувствую. Все болит. Послушай, я вернулся из мертвых. Этого достаточно? Тогда оставь меня в покое и дай поспать.
Нежные пальцы Карлы продолжали поглаживать его, но оживленный голос не давал утонуть в темноте.
— Знаешь, я должна сообщить тебе хорошую новость. У тебя не будет пролежней.
— Едва ли я их замечу, милая.
— Эта кровать, на которой ты лежишь… Ким сказала, что она двигается, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы изменить точки давления на твоем теле и не дать образоваться этим ужасным болячкам!
— Потрясающе.
— А вчера мне кто-то сказал, что после трех дней лежания в постели мышцы начинают атрофироваться. Как странно! Неужели всего через три дня?
— А почему это должно меня волновать?
— Ну, раз ты здесь уже две недели, так, может, стоит начать их разрабатывать?
— Обязательно. Если ты принесешь мне гантели, я хорошенько покачаюсь… Неужели две недели? Честно?
— Но это совсем немного. Помнишь первый по-настоящему теплый день в этом году, когда мы ездили к водопаду? Мне нравится это место. Там так спокойно… — Она помолчала, вспоминая подробности поездки. — Вода была не очень теплая, правда? — Карла негромко засмеялась. — Мне ужасно понравилось, как ты грел меня.
— Леди, конечно, я без сознания, но, может, расскажете подробности? Как это я грел вас?
— Когда на следующий день я пришла на работу, Ханна спросила: «Что это, Карла? У тебя вроде болел живот, а сыпь выступила на шее». Я вылупила глаза как идиотка, а она показала на мой воротник. Он был маленький и не смог скрыть синяк от твоего поцелуя. Как же мне было стыдно! Когда мы снова надумаем куда-нибудь сбежать, надо будет взять отгул. — И опять раздался легкий смешок. — Конечно, ты подаешь мне плохой пример, Уайтхед, но что делать? Уж очень ты зажигательный…
— Похоже, я вел себя как мальчишка. Настоящее животное. — Будь у него силы, он отреагировал бы сильнее. — Синяки от поцелуев? Ты не шутишь? Думаешь, я совсем лишен чувства ответственности? А может, мы оба потеряли голову от любви? Как ты назвала меня? Зажигательный?
— Я хочу рассказать тебе, как я прощалась со своей холостой жизнью…
Карла пригубила стакан, и он подумал: «Пожалей меня, пожалуйста». Но ее уже нельзя было остановить. Все равно расскажет, хочет он этого или нет, поэтому он просто ответил:
— Хорошо. Надеюсь, мне не придется услышать про мужской стриптиз…
— Когда ты позвонил мне тогда, рано утром, чтобы убедиться, что девчонки с работы не совратили меня, я мучилась от похмелья. Сьюзи принесла бутылку вина, и мы придумывали мой свадебный наряд. Было так весело…
— И так ты провела свою последнюю вольную ночь? На мой вкус, пресновато.
Улыбка Карлы сменилась смехом.
— Ты бы видел, как девчонки вырядили меня… — Она помедлила, и он почему-то почувствовал раздражение.
— Ну давай, выкладывай.
— На мне была черная, расшитая блестками штука типа корсажа, ужасно тесная, потом шелковая юбка с разрезами доверху, черные чулки… — Она снова расхохоталась; от воспоминаний на щеках заиграл румянец.
— У вас весьма своеобразный вкус, леди…
— А еще фальшивые драгоценности, огромные серьги в виде колец, высоченные каблуки, на которых невозможно стоять, и ужас сколько косметики!
— Оказывается, я помолвлен с классной малышкой.
