— Следственная бригада на место приезжала? — хмуро покусывая шоколадный пряник, поинтересовалась баба Надя.
— Приезжала, — кивнула Матрена Пантелеевна. — Но сначала участковый Кузнецов на «газоне» прибыл. Городские, из района, уже потом, часов через восемь, подкатили…
— Какие выводы сделали?
— Простые — убили Федьку.
— Это понятно, — терпеливо согласилась Надежда Прохоровна. — Когда, чем, какие еще телесные повреждения обнаружили на теле, что пропало, следы борьбы в комнате были?
Матрена с уважением поглядела на опытную в милицейских делах родственницу и стала отвечать по пунктам, но с последнего вопроса:
— В доме порядок был. Убили, говорят, где-то в полночь, два раза шилом в спину ткнули. Насчет пропало — не знаю, брать особенно нечего. Мобильный телефон разломанным на полу валялся — может быть, давно раскурочил его Федька, может быть, в ту ночь уронил и разбил… Об остальном лучше у Карпыча спросить, Кузнецов ему велел улицу под окнами сфотографировать, городские в деревню могли только к ночи добраться. Ну, Фельдмаршал и нащелкал дом и Федьку во всех видах.
— Толковый у вас участковый, — задумчиво проговорила бабушка Губкина.
— Это Андрюшка-то?! — неожиданно возмутилась местная жительница. — Лентяй первостепенный! Только с самогонщиками и дебоширами и делает вид, что борется! А как чего пропало — не помню, чтобы и нашел! Вот в позапрошлом годе корову в Сельцах увели… Так если бы хозяева сами ее в приемном пункте мясокомбината не укараулили — пропала бы Буренка! У Кузнецова хозяйство в Сельцах огромное, он больше о своих посевах печется, чем об имуществе соседей!
— Понятно, — вздохнула городская гостья. — Но хоть какие-то выводы он сделал? Подозреваемые есть?
— Алкаши из Красного Знамени, — кивнула Матрена, — собутыльники Федькины. Федька ведь металлом баловался, могли чего-то не поделить…
По лицу Матрены Пантелеевны было видно, что эту версию она считает глубоко неправильной, отдающей ленью и формализмом. Что и подтвердили следующие слова:
— Глупость все это, Надя. Когда к Федьке пьянчуги из Красного Знамени приходят — Полкан их за версту лаем встречает. Они ж прошлым летом умудрились его алюминиевую миску от самой будки утащить. Полкан их на дух не переносит. Да и Гаврош у Карпыча знак бы подал… Соседи они с Федькой.
— А кто вообще мог Федора убить? Кто сейчас в деревне живет?
Матрена сделала большой глоток остывшего чая и мотнула головой в сторону окна:
— Вон видишь наискосок от нас крыша зеленая, черепичная? — Надежда Прохоровна привстала с табуреточки, глянула в окошко. Большой двухэтажный домина под хорошей крышей возвышался над крепким забором, посверкивая чистенькими окнами второго этажа. Помимо флюгера-кораблика верхушку дома украшала тарелка спутникового телевидения. — Сычи. Шесть лет назад переехали, когда узнали, что газ ведут. Почитай, всю землю вокруг деревни в аренду взяли — хозяйствуют. На той неделе видела — плиту газовую на семь конфорок из города приволокли — готовятся к человеческой жизни.
Попивая чай, Матрена Пантелеевна рассказала о том, как отставной прапорщик Тарас Сыч перевозил из города серванты и ковры, жену, мамашу, дочь-невесту. Как кусок за куском отвоевывал бесхозные пахотные земли. И было в голосе Матрены больше одобрения крепкого хозяйственника, чем черной зависти селянина к пришлому богатею, устроившему на родимой улице вольготное поместье.
— Работящий мужик. Сам с утра до ночи ломается и бабам своим спуску не дает. Дочь замуж выдал, сейчас уже двое внуков-погодков по двору бегают.
— Федька, поди, им много бед доставлял? — понимающе прищурилась Надежда Прохоровна.
— Было дело, — согласилась сельчанка. — Но отвадили. Дениска-то, зять Сычовый, поначалу кажную неделю Мухе морду канифолил. Да потом вроде как подружились — рыбаки оба и выпить лишний раз не прочь. Денис мастером на бетонном заводе работает, хорошую деньгу зашибает, Сыч на его загулы сквозь пальцы смотрит, но караулить — караулит. Не позволяет в будние дни лишнего.
— А убили Федора, как я понимаю, в ночь с пятницы на субботу?
— В точку говоришь. Дениска тем вечером домой с работы приехал — от Сычей на той неделе свежей самогонкой через забор тянуло, готовились к выходным, значит.
Надежда Прохоровна пытливо и долго смотрела на родственницу, словно важный вопрос глазами задавала…
— Семья Дениску отмазала, — понимающе вздохнула Матрена Пантелеевна. — Сам Сыч сказал — до поздней ночи в бане парились, потом по рюмочке приняли и на боковую. Мол, дома сидел Дениска, на улицу ни шагу.
— А ты как думаешь?
— А что мне думать? — вздернула плечи золовка. — Федьку заточкой или шилом в спину два раза ткнули, печенку и легкое пропороли… А Дениска мог его одним кулаком зашибить.
— Н-да, — крякнула Надежда Прохоровна. — Удар заточкой — приметный, зэковский…
— Вот-вот! И Карпыч так сказал — урка Мухина прирезал! — Помолчала немного, подумала: — Только где ж его взять, урку этого?
— А кто еще в деревне сейчас живет?
Щурясь и загибая пальцы, Матрена перечислила немногочисленное парамоновское общество:
— Два года назад Герман Павлов у Николаевны дом купил. Сама-то она в город к детям переехала… Прошлым летом Стечкины дом у колодца под дачу купили… Живет там бабушка Капа с двумя внуками… Ну, я, Терентьевна, Карпыч… Остальные дома заколоченные стоят.
— Павлов убить не мог, — пробормотала баба Надя, — он вашего Фельдмаршала в поликлинику возил.
— Не скажи, — усмехнулась Матрена Пантелеевна. — Фельдмаршал рассказывал — когда из поликлиники вышел, машины Аркадича на стоянке не было. Якобы в круглосуточный магазин за продуктами ездил, а на самом деле… — Невестка развела руками. — От нас до райцентра сорок минут езды. А Фельдмаршал два часа в больнице провел — пока врача дождался, пока глаза промывали да укол для дезинфекции делали…
— А продукты, что Павлов покупал, Суворов видел?
— Не знаю, — задумчиво покачала головой Матрена, помолчала, гоняя по загорелому лицу недоуменные морщины. — Странный он какой-то, Герман этот. Вроде образованный. Ходит весь в черном, на пуговицы доверху застегнутый, за два года в огороде клубня картошки не посадил… Приезжают к нему всякие — подозрительные…
— Это какие же?
Матрена склонилась над столом, зашептала:
— А подозрительные. Молодые да стриженые либо патлатые. Ведут себя тихо. Не пьют. С девками не шебуршатся. Мы с Терентьевной думаем — не сектанты ли, а?
«Понятно, — внутренне усмехнулась баба Надя. — По мнению деревни, если мужик не пьет и картошку в огороде не сажает, значит — сектант».
— Я вот за два года ни разу в его доме не была… Не пускает Герман никого… Может, там капище какое, а, Надежда?
Надежда Прохоровна фыркнула. Но комментировать предположение не стала — всякое бывает, на деревне глаз у людей зоркий, а она этого Павлова еще и не представляет. Помнится, несколько лет назад сама своего соседа-профессора Арнольдовича за полоумного чудика принимала.
— Карпыч к нему в дом несколько раз пытался прорваться — все ж образованные мужики, нашли б о чем поговорить, но дальше сеней не попадал. Встает Герман в дверях, за косяки держится… Смотрит, как будто колья в глаза вбивает — бррр! Точно — сектант!
Сказала, откинулась назад, вроде бы добавить чего по делу собираясь, но, бросив взгляд в окошко, пробормотала огорченно:
— О, помяни только черта…
— Павлов? — привставая с табурета и вытягивая шею в сторону окна, предположила баба Надя.
— Как же! — фыркнула золовка. — Фельдмаршал собственной персоной несется! Наверное, доложили уже о твоем приезде…
По полыхающей под закатным солнцем улице торопливо шагал невысокий коренастый субъект в одетой поверх майки распахнутой рубашке, в теннисных туфлях на босу ногу, с фотоаппаратом на груди. Что-то отдаленно знакомое было в его лице, но припомнить Суворова на застольях в этом доме Надежда Прохоровна так и не смогла. На улице мелькал, здоровался важно, но простых сельчан тогда визитами не баловал.
Нынче же, пробегая мимо Полкана, поздоровался даже с собакой. Песик ответил ему ленивым «тяф», из лопухов вылезти и не подумал, постукал по травке жестким хвостом и сонно смежил веки. На улице было все еще жарко.
В сенях забухали шаги, Надежда Прохоровна села прямо, поприветствовать Матрениного соседа приготовилась…
О приезде столичной «знаменитости» никто Фельдмаршалу доклад не сделал. Шагнув через порог, Суворов замер на полуслове с разинутым ртом и так посмотрел на гостью, что Надежде Прохоровне захотелось убедиться, не измазалась ли она ненароком сажей. Не выглядит ли чудищем заморским?
— Здрасте… — выдохнул Суворов. — Это… вы? Уже?!
