- Адмирал Тернер - старый маразматик и дурак. Если бы Хью был сейчас здесь, он мог бы защитить себя...
- В том-то и дело. Но его здесь нет.
- Я должна его найти, - она направилась к двери.
- Возможно, это будет не так просто.
Мэри гневно взглянула на меня, выставив вперед свой круглый подбородок:
- Вы тоже его подозреваете?
- Вовсе нет. Но совершено преступление, не забывайте. А преступления часто тянут за собою цепь последствий.
Она повернулась ко мне, взгляд расширенных глаз потемнел.
- Вы действительно думаете, что с братом что-то случилось?
- Я ничего не думаю. Но если бы я был уверен, что с ним все в порядке, то сейчас уже ехал бы в Сан-Франциско.
- Вы полагаете, все так плохо? - спросила она шепотом. - Я пойду в полицию.
- Это ваше дело. Но, мне кажется, не стоит впутывать полицию, если есть хотя бы малейший шанс...
Она закончила за меня:
- Что мой брат вор? Этого не может быть! Но я скажу вам, что мы сделаем. Хью, наверно, в своей хижине, в горах. Он и раньше уезжал в горы, никого не предупредив. Отвезите меня туда. - Она тихонько дотронулась до моей руки. - Я, конечно, могу и сама поехать, если вам нужно уезжать.
- Я пока остаюсь. А вы сможете договориться на работе?
- В любом случае я уеду. Самое худшее, что они могут сделать, это уволить меня. А здесь не так уж много хороших специалистов. А потом - вчера я переработала три часа. Подождите, вернусь сюда через две минуты.
Когда мы выехали за город, горный воздух и свежий ветер сорвали с Мэри покров деловитости, которым она себя окутала, щеки ее порозовели, волосы распушились.
- Вы должны делать это чаще, - сказал я.
- Делать что?
- Выезжать за город и расслабляться.
- Расслабиться? - она горько улыбнулась. - Моего брата обвиняют в воровстве, да к тому же он и сам пропал...
- Что бы там ни было, но вы сейчас не работаете. А вам не кажется, что работаете вы слишком много?
- А вам не кажется, что кто-то в семье должен работать? Иначе нечего будет есть. У вас с Хью больше общего, чем я подумала сначала.
- В какой-то мере это комплимент. Но из ваших уст это звучит как оскорбление.
- Я не хотела вас обидеть. Но мы с Хью такие разные. Я признаю, он много работает над своими картинами. Но у него нет постоянного заработка, и он к этому не стремится. Сразу же после окончания школы я вынуждена была следить за тем, чтобы у нас были деньги на жизнь. Того, что он зарабатывает в галерее, хватает только на его краски, кисти и холсты...
- А я считал, что он процветает. Его выставка широко рекламировалась в Лос-Анджелесе.
- Критики не покупают картин, - сказала она резко. - Он решил устроить выставку, чтобы продать свои работы и иметь возможность жениться. Хью вдруг понял, что деньги - это тоже важная вещь. - И с некоторой горечью она добавила: - К сожалению, с некоторым опозданием.
- Но он ведь не только рисовал картины? Кажется, был еще и агентом по продаже картин?
- Да, он работал для Хендрикса. - Она произнесла эту фамилию как ругательство. - Лучше бы он не связывался с этим человеком и не брал у него денег.
- А кто такой Хендрикс?
- Человек.
- Это я понял. А что с его деньгами?
- На самом деле я ничего не знаю о его деньгах, откуда они у него. Но деньги у него есть.
- Вы его не любите?
- Нет. Не люблю его и не люблю людей, которые на него работают. Мне они напоминают банду разбойников. Но Хью этого не замечает. Он очень плохо разбирается в людях. Я не говорю, что Хью сделал что-то плохое, - добавила она поспешно. - Просто он купил несколько картин для Хендрикса и получил за это комиссионные.
- Понимаю. - Мне было неприятно говорить это, но я все же сказал: Адмирал что-то говорил о том, будто Хью предлагал свое посредничество, чтобы продать Шардена какому-то покупателю, который предпочел остаться неизвестным. Это мог быть Хендрикс?
- Вполне возможно, - ответила она.
- Расскажите о Хендриксе поподробнее.
- Я о нем ничего не знаю. Видела его всего один раз. И этого достаточно. Я знаю, что он ужасный старик. И у него есть охранник, который на руках носит его вверх по лестнице.
- Носит на руках?
- Да. Он инвалид. Кстати, Хендрикс предлагал мне работу.
- Носить его вверх по лестнице?
- Он точно не сказал, что я должна буду делать. До этого мы с ним не дошли. - Ее голос был настолько холоден, что беседа наша заморозилась. Давайте не будем об этом говорить, мистер Арчер.
Дорога стала подниматься в гору. По обочинам стояли знаки: скользкая дорога. Чтобы ехать на скорости пять-десять километров в час, мне пришлось жать на педаль изо всей силы.
- У вас было очень напряженное утро, - сказала вдруг Мэри. - Вы познакомились с Тернерами и все такое прочее.
- Общаться с людьми - моя профессия.
- И вы Элис видели тоже?
Я ответил утвердительно.
- И как она вам показалась?
- Мне не хотелось бы говорить это девушке, но она довольно миленькая.
- Тщеславие - не мой порок, - сказала Мэри. - Она просто красавица и очень привязана к Хью.
- Я это понял.
- Не думаю, что Элис раньше была в кого-нибудь влюблена. И живопись для нее значит почти так же много, как и для Хью.
- Он счастливчик. - Я вспомнил его разочарованные глаза на автопортрете и подумал, что, возможно, на этот раз ему повезло.
Дорога вилась между откосами из красной глины и сухим колючим кустарником.
- И сколько нам еще ехать?
- Около двух миль.
Еще десять-двенадцать минут мы серпантином поднимались в гору. Наконец дорога выровнялась. Я так внимательно следил за краем дороги, чтобы через кустарники не свалиться в пропасть, что не заметил хижины, пока не подъехал к ней почти вплотную. Это был маленький деревянный домик, стоявший на небольшой лужайке у подножия горы. Сбоку дома был пристроен навес, под которым стояла серая машина. Я посмотрел на Мэри.
- Это наша машина, - сказала она с облегчением.
Я остановил свою машину перед домом и выключил мотор. Наступила полная тишина. Одинокий ястреб летал над нами кругами, словно привязанный к невидимому столбу невидимой проволокой. Кроме ястреба никого не было видно. Мы пошли к дому по дорожке, посыпанной крупным гравием, и я удивился, как громко скрипит он под ногами.
Дверь не была заперта. Это было холостяцкое убежище, которого многие месяцы не касалась женская рука. Кухонные принадлежности, замазанные краской рабочие брюки, кисти и краски валялись на полу и на стульях. В углу комнаты на кухонном столике стояла полупустая бутылка виски. Но это было нечто и вроде ателье художника: на стенах висели акварели, напоминавшие маленькие красочные окна; через настоящее большое окно видно было бескрайнее небо.
Мэри подошла к окну и выглянула наружу. Я встал рядом. Перед нами до самого моря и дальше до горизонта простиралось голубое пространство. Сан-Маркос и его пригороды между морем и горами выглядели как географическая карта.
- Где же он? - удивленно сказала Мэри. - Может быть, пошел погулять? Ведь он не знает, что мы его ищем.
Я посмотрел на горный склон, почти отвесно спускающийся вниз со стороны окна.
- Нет. Он не гуляет, - сказал я.
На склоне из красной глины то тут, то там были разбросаны валуны. На нем ничего не росло, кроме горных кустов цвета пыли. В расщелине между двумя скалами торчала нога в мужском ботинке.
Я вышел, ничего не сказав Мэри. От дома к склону вела тропинка. Я спустился по ней. Это действительно была нога Хью. Он лежал или, вернее, висел головой вниз футах в двадцати от края обрыва. Лицо его было измазано в глине. Одна нога подогнута, вторая зацепилась между двумя валунами. Я спустился к нему и посмотрел в лицо. Правый висок разбит. Лицо тоже. Я поднял его застывшее тело. Он был мертв уже несколько часов; от него все еще исходил сильный запах виски.
Послышался звук падающих камешков. Мэри стояла на краю обрыва.
- Не спускайтесь сюда.
Она не послушала меня. Я остался стоять, где стоял, наклонившись над телом, стараясь закрыть собой его размозженную голову. Она наклонилась и посмотрела вниз. Ее глаза потемнели от боли, лицо сделалось серым и усталым. Я отодвинулся. Она обняла голову своего мертвого брата.
- Если вы потеряете сознание, я вряд ли смогу вас вынести наверх.
- Я не потеряю сознания.
Она подняла тело за плечи, чтобы заглянуть брату в лицо. Я был несколько неприятно удивлен, как много в ней неженской силы. Она осторожно пощупала пальцами раненый висок.
- Вот что его убило. Похоже, это удар кулаком.
Я наклонился и увидел округлые впадины на его черепе.
- Он, вероятно, упал, - сказала она, - и ударился головой о камни. С такой силой его никто не мог ударить.
- Боюсь, что кто-то ударил его, - заметил я. - Кто-то, кто оставил также впадины на дверной раме в его студии...
* * *
Два часа спустя я остановил машину перед художественным салоном на Рубио-стрит. Его витрины были заставлены репродукциями произведений импрессионистов и постимпрессионистов. В одной из витрин была выставлена очень плохая картина, нарисованная маслом и изображавшая прибой, застывшая и статичная, как взбитые сливки. Над салоном красовалась витиеватая вывеска "У Хилари". На двери висела более прозаичная табличка: "Закрыто".
