Энн Грэнджер - Убийство в приличном обществе

Я села в заднем ряду, решив понаблюдать за происходящим.

— Миссис, вам лучше сесть поближе! — настаивала Бесси.

Я поблагодарила ее, но сказала, что мне и здесь хорошо. Бесси приуныла. По-моему, она хотела мной похвастаться.

Постепенно зал наполнялся народом. В первый ряд посадили группу малолетних абстинентов; ими командовал коренастый мужчина среднего возраста с одутловатым лицом. Твидовый костюм в мелкую ломаную клетку был ему маловат. Мне показалось, что он преждевременно облысел; оставшиеся пряди он зачесал с макушки на лоб и очень старательно уложил, намазав помадой.

— Это и есть мистер Фосетт? — ошеломленно спросила я у Бесси.

— Нет, что вы! — презрительно ответила Бесси. — Это всего лишь мистер Причард!

По рядам стал ходить мрачного вида субъект с бакенбардами-«котлетками». Он раздавал присутствующим сборники гимнов с закладками. Бесси представила его мне как мистера Уолтерса. Похоже, недостатка в помощниках здесь не наблюдалось.

Общее возбуждение нарастало; к негромкому гулу голосов примешивалось шипение настенных газовых светильников. На всех лицах было написано предвкушение. Очевидно, многие приходили сюда специально, чтобы послушать мистера Фосетта.

Однако он пока не показывался. На возвышение поднялся мистер Уолтерс; он попросил всех встать для исполнения первого гимна. Когда мы повиновались, он сел за пианино и взял первый аккорд. Я поняла, что пианино нужно не только отполировать, но и настроить. Однако запели все с готовностью.

Затем мы сели. Мистер Причард поднял своих малолетних воспитанников, поставил их лицом к залу, и они под его руководством проскандировали стишок о том, что они не будут пробовать «ни вина, ни пива, ни даже яблочного сидра».

Потом дети расселись по местам, а мистер Причард, раскрасневшись от волнения, вытер пот со лба и поклонился. Ему вежливо похлопали. Я присоединилась к остальным. В конце концов, дети старались, хотя стишок мне не понравился, как не понравилось и то, что детей втягивают в такую кампанию.

Кульминация вечера приближалась. На возвышение снова поднялся мистер Уолтерс и попросил собравшихся поприветствовать мистера Фосетта, который сегодня будет выступать перед нами.

Все вновь зааплодировали, Бесси с особенным рвением, и на помост вышел преподобный Джошуа.

Надо сказать, что я понятия не имела, чего ожидать. Мне не хотелось сомневаться в словах Бесси, потому что она принялась бы расхваливать преподобного Фосетта с удвоенным пылом. Должна признаться, проповедник оказался гораздо моложе, чем я ожидала. На вид ему можно было дать не больше тридцати — тридцати двух лет; мне показалось, что если он и принял духовный сан, то не в англиканской церкви. Высокий и стройный молодой человек был облачен в хорошо сшитый темно-синий сюртук и темно-серые панталоны. Рубашка на нем была белоснежной, черный шелковый галстук украшала бриллиантовая булавка. Лицо у него было выбрито, зато волосы длинные, как у поэта. Словом, выглядел он куда щеголеватее обычных священников. Я поняла, почему большую часть аудитории составляли дамы. Когда Фосетт появился на кафедре, вокруг меня послышались одобрительные вздохи.

— Дорогие друзья! — начал Фосетт, вцепляясь в кафедру руками и сияющим взором оглядывая наши ряды. — Мои дорогие, дорогие друзья… Какое огромное удовольствие видеть здесь сегодня всех вас! Сердце радуется, когда я понимаю, сколь многим не терпится поддержать наше поистине благородное дело. По вашим лицам я вижу, что вы уже подчинили ваши сердца и умы нашей великой цели!

Голос у него был сладкозвучный, но взгляд — острый и цепкий. Я не сомневалась, что он отлично разглядел в последнем ряду меня, новенькую.

Затем он произнес проповедь, резко изменив ритм и стиль изложения. Надо отдать ему должное, он оказался великолепным проповедником — именно так я потом сказала Бену. Фосетт то понижал голос до шепота, то возвышал почти до крика. Он рассказал нам притчу о Ное, который разбил виноградник, выпил вина и опьянел. Напомнил, что вино и крепкие напитки притупляют чувства, служат причиной всевозможных физических недугов (включая потерю зубов) и преждевременного старения. Спиртное толкает людей на насильственные действия и ужасные просчеты. Но, главное, пристрастие к алкоголю — первый шаг на скользкой дорожке, ведущей к всевозможным грехам: от грубых выражений и неприличного поведения на публике к запретным желаниям и тайным изменам; пьянство ведет к жадности, зависти, преступным умыслам и убийству.

Фосетт объяснил, что нет ни одной из десяти заповедей, которые не нарушают те, кто употребляют спиртные напитки. Что же касается семи смертных грехов, пьяницы с легкостью совершают их все.

— Вожделение! — воскликнул Фосетт, и его голос эхом прокатился по залу.

Все дамы затрепетали и с благоговейным восторгом посмотрели на проповедника. Никто не шевелился, не скрипел ни один стул, никто даже не закашлялся. Мне казалось, что малолетние абстиненты в первом ряду начнут капризничать, но и их мистер Фосетт как будто околдовал. У сидевшей рядом со мной Бесси сияли глаза. Мне стало не по себе.

— Выйдите на улицы! — вскричал Фосетт, указывая холеной рукой на мир, окружавший молитвенный зал. Взметнулись его длинные черные волосы, и он вдруг напомнил мне архангела Михаила с церковного витража, который вот-вот пронзит копьем дракона. — Вы найдете там гнезда разврата, друзья мои, вместилища всевозможных пороков! Вы увидите мужчин, опустившихся на дно. Безработные, утратившие остатки всякого самоуважения, попрошайничают на улицах! Вы увидите женщин, которые не стесняясь торгуют своим телом! Вы увидите молодых транжир из хороших семей, которые растрачивают фамильное состояние! Вы увидите голодающих матерей, которые, качая больных детей, стоят у дверей пивных и зовут своих мужей, умоляют их уйти, пока те не пропили последний пенни. И что же довело их до такого состояния? Пьянство! — прогремел он.

Его слова были встречены молчанием. Все ждали. После паузы Фосетт заговорил более сдержанно, но не менее выразительно. Он поведал нам поучительную историю о пьянице, который управлял лошадью и повозкой. Одурманенный, он не смотрел по сторонам и потому задавил добродетельную молодую особу, которая переводила через дорогу своего пожилого больного отца.

Фосетт сложил руки, как для молитвы.

— Дорогие друзья, вы только представьте себе эту сцену! «Моя милая дочь! — вскричал бедный старик, бросаясь на колени рядом с ней. — Поговори со мной!» Его дочь лежала бездыханная на мостовой и не могла вымолвить ни слова, а пьяный возчик стоял рядом, охваченный ужасом при виде того, что он совершил. Но было уже поздно!

Несколько дам зарыдали в голос, утирая слезы кружевными платками.

К сожалению, на меня проповедь не произвела сильного впечатления. Разумеется, рассказанная им история была ужасной; я знала, что подобные трагедии действительно не редкость. Мой отец был врачом; его довольно часто вызывали осматривать жертв уличных происшествий или несчастных случаев на работе. Причиной многих трагедий действительно служит пьянство. Я своими глазами видела несчастных женщин и полуголых детей, поджидавших своих мужей и отцов у дверей питейных заведений, хотя и знали: когда отец семейства, пошатываясь, выйдет к ним наконец, он, скорее всего, наградит их тумаками. Стыдно признаться, но, как только звенящий голос мистера Фосетта умолк, он приложил руку к вспотевшему лбу и отбросил назад длинные пряди волос, я едва не хихикнула. Пришлось быстро перевести взгляд вниз, на колени. Отец наверняка объяснил бы, что моя реакция вполне естественна, поскольку я поняла, что оратор, не церемонясь, играет на чувствах своих слушателей. Потом мне стало стыдно, и я велела себе успокоиться. Я подняла голову, и оказалось, что мистер Фосетт смотрит прямо на меня. Мне показалось, что он все понял. К собственному унижению, я густо покраснела.

— Тем, кто находится в лучшем положении, — вкрадчиво продолжал мистер Фосетт (клянусь, при этом он по-прежнему смотрел на меня), — не нужно думать, будто они не рискуют. Какой джентльмен не видит вреда в стаканчике-другом портвейна после хорошего ужина? Какая во всех отношениях почтенная дама откажется в гостях от рюмки хереса?

Фосетт энергично тряхнул головой, отбросив назад непокорные пряди волос.

— Не успеваем мы оглянуться, как джентльмен выпивает уже не стаканчик, а целый графин портвейна за вечер и почти всю ночь лежит бесчувственный, как бревно! Ну а его жена… добродетельная женственность скоро покидает ее. Лицо идет красными пятнами, она перестает следить за своим гардеробом и прической. Слугам недостает твердой руки; они начинают пренебрегать своими обязанностями. Проходит совсем немного времени, и весь дом разваливается.

Мне показалось или Фосетт в самом деле многозначительно смотрел на меня? Может быть, Бесси рассказала ему о том, что Бен время от времени выпивает бутылку пива за ужином, а когда к нам приходят гости, мы пьем рейнвейн? Мое замешательство постепенно сменялось гневом.