– А как дела в твоей скучной бухгалтерии? – Дочь смешно наморщила нос, всем своим видом давая понять, что она и дня бы не выдержала в подобном месте.
– В моей скучной бухгалтерии Марина уходит в декрет, Светлана Андреевна собирается на пенсию, а Ольгу бросил муж, – пустилась я в фантазии, придумывая, как могла бы сложиться жизнь моих бывших коллег из душной комнатки на третьем этаже заводоуправления.
– Бедная ты моя. – Она потерлась щекой о мое плечо. – Какая у тебя жизнь унылая!
Я улыбнулась, коснулась губами Элькиного носа и согласно кивнула.
Москва, 1952 год
– Котик, не отставай! Мы опаздываем!
Мама дернула Котю за руку и прибавила шагу. До красивого дома с просторным палисадником и белым гипсовым горнистом в самом центре двора они шли всегда пешком. Можно было от метро доехать на автобусе, но ждать автобуса еще дольше, чем идти. Галоши то и дело сваливались, мама останавливалась и, ругаясь на бестолкового сына, снова и снова вдевала валенок в галошу. Когда остановились в очередной раз, мама строго посмотрела на Котю, как будто это он сам скидывал калошу, вдела в нее валенок, поправила висевшую на плече холщовую сумку и, не оглядываясь, устремилась вперед, к дому, где жила Королева Ведьм. Котя громко икнул и, оскальзываясь на ледках, припустил за мамой бегом.
Он всегда икал, если долго плакал. А плакал Котя всю ночь, потому что боялся страшную ведьму, у которой они теперь жили. В ее жилище пахло пылью – как на чердаке барака в гарнизоне, где служил Котин отец. Подниматься на чердак Коте строго-настрого запрещали. Но отец уходил на службу, мать отправлялась в гарнизонную прачечную, заперев Котю в их тесной комнатке, и соседский Андрейка сразу же стучался в заклеенное синей изолентой оконное стекло.
– Малой! – звал он с улицы. – Айда с нами на чердак!
Интерес старших товарищей к маленькому Коте был не случаен. Все дворовые мальчишки знали, что вечно пьяный Котин папа оставляет початые пачки «Казбека» на серванте. И подбивали Котю воровать отцовские папиросы, но аккуратно, не наглея, так, чтобы не вызвать у родителей ненужных подозрений. Краденые папиросы полагалось отдавать дворовым приятелям. Набив карманы картонными гильзами с табаком, Котя подтаскивал к окну отцовскую гантель, забирался на стул, со стула переползал на подоконник, кряхтя, замахивался чугунной чушкой и с силой ударял по оконному шпингалету. Шпингалет опускался, открывая путь на улицу. Распахнув обе створки, Котя торжественно слезал прямо на руки мальчишек.
Сбившись в стайку, ребята бегом огибали барак, заходили с черного хода и, поднявшись по скрипучей лестнице на чердак, просачивались сквозь прутья заграждения, на которых покачивался увесистый замок. И, расположившись на перевернутых ящиках от снарядов, выкуривали добычу, щекоча нервы страшными историями. Истории бывали разные – про черную руку, про дьявольский автобус с номером, состоящим из трех шестерок, про женские ногти в мясных пирожках и парикмахера-убийцу. Ну и, конечно же, про ведьм и колдунов. В благодарность за оказанную услугу Коте предоставлялось право выбора, и чаще всего мальчик просил рассказать какую-нибудь историю про ведьму.
На ведьмах специализировался Андрейка. Старший товарищ обставлял рассказы с театральной пышностью, и Котя трепетал и боялся гораздо больше, чем во время других повествований. Когда глаза привыкали к полумраку чердака, куда сквозь заколоченные досками окна с трудом пробивался солнечный свет, ребята занимали привычные места. Андрейка неизменно усаживался на место вожака у пыльного окошка. Подождав, когда мальчишки устроятся кто где, рассказчик раскуривал папиросу и, указывая на сухие белесые метелки пахучей травы, развешанные на вбитые в балки гвозди, небрежно вопрошал:
– А знаете, ребя, для чего здесь полынь?
– Ну, для чего? – хмыкал Макс, с восхищением глядя на кольца дыма, медленно выплывающие из округленного Андрейкиного рта.
– Чтобы отвадить ведьм! – понижал голос рассказчик, выпуская очередное неровное кольцо и передавая папиросу следующему курильщику.
– Да ладно, Дрон! Откуда здесь ведьмы? – кривил тонкие губы, неумело затягиваясь, Васек.
– Знаешь горбатую бабку, которая живет у развалин старой церкви? – прищуривался Андрейка, четвертый год ходивший в сельскую школу и знавший окрестности как свои пять пальцев.
– Ну? – неуверенно отзывался Васек, и по голосу было понятно, что бабки он не знает. – И че?
Андрейка подавался вперед и, тараща честные глаза, понижал голос до свистящего шепота:
– Я сам видел, как она на кладбище покойника жрала!
– А где она его взяла? – недоверчиво интересовался Котя, на всякий случай пересаживаясь поближе к лестнице. А вдруг полынь не подействовала и ведьма притаилась где-то на чердаке?
Чувствуя сомнения товарищей, Андрейка, чтобы поддержать авторитет, принимался живописать картины одна кошмарнее другой. Но с вариациями, чтобы не надоесть слушателям.
– Пока вы, мелюзга, в кроватках своих спали, мы с Володькой прошлой ночью на кладбище пошли. Идем и, это, видим – перед нами по дороге шкандыбает скрюченная седая карга с выкаченным глазом, затянутым бельмом.
Мальчишки слушали, разинув рты, и ни у кого не возникал резонный вопрос – как смельчаки темной ночью сумели рассмотреть не только седину в старухиных волосах, но и бельмо на ее глазу?
– Когда мы только на дорогу выходили, – продолжил рассказчик, добивая первый бычок, вернувшийся к нему по кругу, – не было бабки, вот честное пионерское! А потом, гля, перед нами тащится. Подошла, значит, старуха к воротам кладбища, и, гля, она уже с другой стороны ограды! Только что была на дороге – и уже бредет среди могил! А ворота-то на замок закрыты! Мы пролезли в дырку и видим – склонилась она над свежей могилой и землю руками, вот как собака, разрывает. Володька хотел убежать, но я ему не дал. Пионеры должны быть смелыми. Раз уж пришли – надо остаться до конца и посмотреть, что будет дальше.
– И чего было? – испуганно пискнул белобрысый Макс.
– Могилу она разрыла, вот чего, – еще больше выкатив глаза, прошептал Андрейка. – Потом затрещали доски, и мы с Володькой догадались, что это старуха ломает гроб. Володька чуть было не обделался от страха. Прикиньте, ребя, какая силища нужна, чтобы выломать крышку гроба и вытащить покойника за ноги из могилы? Мертвяки же после смерти тяжеленные и весят, наверно, как сто тыщ гаубиц! А может, даже больше…
– А потом чего? – нетерпеливо перебил его Васек.
– Ну, чего-чего? Проволокла старуха покойника через могилы, перекинула через кладбищенские ворота и вытащила на дорогу, – нагнетал обстановку «очевидец». – Мы тихонечко двинулись за ней. Остановилась бабка на перекрестке, оторвала у мертвяка руку, как если бы это была вареная куриная ножка, и стала жадно глодать. Идет по дороге и хрустит косточками. Идет и хрустит. Обглодала и кости выкинула. Потом оторвала ногу. И тоже сожрала. Пришла к развалинам церкви, разбежалась и врезалась лбом в кирпичную стену. Обернулась собакой, втащила в зубах остатки трупа на паперть, а там ее уже дожидалась целая стая черных псов.
– Ну а потом-то чего? – теребили Андрейку ребята, ожидая необычной развязки.
– Чего-чего! Растерзали они остатки мертвяка, и всех делов, а мы с Володькой вернулись домой, – скомкал концовку рассказчик, давя о деревяшку перекрытия последний окурок и поднимаясь с перевернутого ящика.
Одноклассник Володька был неизменным участником Андрейкиных приключений. Особая ценность его состояла в том, что ни опровергнуть, ни подтвердить слова Андрейки его дружок не мог, и не только потому, что жил далеко от гарнизона в частном доме на окраине села, а еще из-за того, что был немой. Иногда повествование принимало другой оборот, и колдунья, учуяв на кладбище человечину, бросала недоеденного мертвеца и, скаля окровавленный рот, пускалась за смельчаками в погоню.
– Мы с Володькой пулей забегаем в заброшенную церковь – больше-то спрятаться негде! – страшным голосом вещал Андрейка. – А там целая свора черных сук. Морды злющие! Рычат! Клыки скалят! Глазищи полыхают зеленым огнем! А вожак ихний – здоровущий такой кобель – на алтаре лежит и ждет, когда его прислужницы нас загрызут, чтобы первому отведать нашего мяса. И тут в церковные двери входит старуха. Уставилась на Володьку своим сизым бельмом и идет прямо на нас. Вытянула руки, зубы выставила, из угла рта кровавая слюна стекает. Володька как рванется, чтобы сбежать! И тут петух прокукарекал, и разом все исчезло. Смотрим мы по сторонам – ни старухи, ни собак, ни вожака ихнего на алтаре. Только кирпичные стены, размалеванные голыми тетками, да обломки иконных досок под ногами хрустят.
