Фигура Ани стала совершенной.
Юрка засопел и, шмыгая носом, стал расстегивать штаны, что-то бормоча под нос. Аня, которая еще четверть часа назад смотрела на него с плохо скрываемым омерзением, внезапно улыбнулась: нет, этот человек не был страшен, он был смешон.
Из-под сытой маски самодовольного зятя преуспевающего банкира проглянул прежний Юрка – глуповатый и… дешевый сопляк, который, пыхтя от желания и подогреваясь юношеской гиперсексуальностью, шарил шершавыми потными ладонями по ее телу и предлагал смотреть на закат с сеновала.
Тогда она уклонялась от его назойливых рук, не говоря уж про иные конечности, и предлагала ему, коли уж так приспичило, обратить внимание на доярку Верку, которая, несмотря на то что находилась в состоянии перманентной беременности, давала встречному и поперечному, правому и виноватому, кривому и косому.
Теперь же Аня уклоняться не собиралась. Да и не было у нее этой прежней возможности перевести стрелки на ударницу сельского полового фронта Верку-доярку.
И когда Юрка стащил наконец штаны и стянул смешные трусы в цветочек, обнаружив под ними не бог весть какое хозяйство, Аня медленно освободилась от лифчика и трусиков – плавными, хищными движениями, скопированными у моделей «Пентхауза» – и вытянулась на спине через весь траходром, как она именовала это роскошное ложе в апартаментах для интимного общения с особо желанными клиентами.
Юрка похотливо замычал, когда она по-кошачьи выгнула спину, выставив грудь, и заученно-обворожительно улыбнулась красивой неестественной улыбкой. А-ля Джулия Робертс в фильме «Красотка».
Боевой орган г-на Кислова стремительно набирал обороты, переходя в рабочее состояние.
Он промычал что-то, вероятно, предлагая ей перейти на ковер и сделать ему минет, но она поманила его к себе пальцем, выгнув бедро, и он сорвался с места, забыв о предварительном оральном разогреве.
– А-а-а, бля-а…
Его рука скользнула по ее обнаженной груди, короткие влажные пальцы сжали дерзко торчащий сосок, но, несмотря на то что ей не могло быть не больно, Аня засмеялась журчащим звонким смехом и произнесла преувеличенно низким, бархатным голосом:
– Презерватив не забудь натянуть, герой.
– Вот так, хорошо! – пропыхтел он, хватая ее за бедра и переворачивая, а потом грубо – с Ани от боли на мгновение слетела вся наигранная масляная сладострастность, профессиональное качество, так сказать – входя в нее сзади. – Ага! А мы с пацанами спорили, кто из нас тебя первый… трахнет. И я… я… я… выигра-а-ал!
При каждом «я» он совершал сильное, упругое, резкое движение, отчего Аню сильно подавало вперед с угрозой стукнуть головой о стену.
На слове «выиграл» он утробно завопил, а потом крик сполз в скулеж, а вслед за ним сполз и сам Юрка – сполз по Аниной спине, держа девушку за бедра.
– Быстро ты отстрелялся, – иронично произнесла она и, дотянувшись до водки, налила себе и выпила одним глотком. Без закуски, как воду.
Кислый полежал три минуты и снова потянулся к ней, и она вздрогнула, почувствовав на себе прикосновение его дряблого, несмотря на молодость, мокрого волосатого живота.
– Еще! – бухнул он и, встав на колени, снова грубо схватил Аню, на этот раз за шею, и развернул к себе лицом. – Соси… давай! Э-э-э… только зубами не… ага… да-а-а…
Несмотря на то что Кислов стал зятем банкира Вайсберга, он не сменил своего пренебрежительного отношения к элементарным нормам гигиены, которое он показательно демонстрировал еще в Текстильщике, но там хоть уважительная причина была – не было горячей воды. Это Аня почувствовала тотчас же, едва приблизив свое лицо к члену Кислова. От гениталий Юрки несло чем-то протухшим. Весь он кислый, что ли?
Аню едва не стошнило, но снова спасла предусмотрительно выпитая водка. Господи, думала ли она, что встреча с этим уродом, то есть другом детства, будет такой… любвеобильной?
Минетом Юрка забавлялся недолго. Он стащил Аню на пол, к самой двери, а потом взгромоздился на нее всем телом и, пыхтя, как пожилой боров на случке, начал двигаться взад-вперед, грозя расплющить Аню своей потной тушей. Впрочем, вес – это еще ничего: как-то раз Дамир подложил ее под какого-то узкоглазого… кажется, крупного казахского бизнесмена, который имел не только значительный финансовый, но и чудовищный личный, в килограммах, вес. Чуть ли не два центнера.
Помнится, Аня тогда долго отмокала в ванне и посещала массажиста, чтобы снять последствия этого приятного общения.
Кончить второй раз Юрке долго не удавалось. Он пыхтел, кряхтел, бормотал, что много выпил, – одним словом, вел себя не как двадцатичетырехлетний парень, у которого вроде бы все должно быть нормально, а как переваливший через «полтинник» полуимпотент, сидящий на «Виагре» и всяких там вытяжках из акульего хряща.
Аня почти заснула, тепля в сознании только одну мысль: когда же эта потная гора жира отвалится от нее, как насосавшаяся крови пиявка? Конечно, она не прекращала постанывать в такт его неуклюжим движениям, как это предписано профессиональными канонами; но, конечно, ничего такого, что могло бы вызвать эти стоны, она не ощущала. Было просто неприятно, и в низу живота уже начинало разгораться жжение – тусклая, рассеянная, но все укрупняющаяся боль.
Аня закрыла глаза и, совсем перестав стонать и двигать бедрами, попыталась погрузиться в полузабытье под волны расслабляющей чувственной музыки из колонок СD-плейера. Да еще уклониться от капель едкого пота, текущих с Юрки и грозящих перерасти в целые потоки.
Ей уже не было противно. Просто устала. Скорее бы он это… скорее бы.
Но вот у Юрки, кажется, пошло на лад. Он запыхтел с удвоенной силой, движения его набрали большую амплитуду, став куда порывистей и резче. Аня застонала и, не открывая глаз, рассчетливым движением закинула руки за спину, уставив сосок левой груди прямо в нос Кислову и думая, что, быть может, это подогреет Юрку на долгожданных подступах к честному трудовому оргазму.
Расчет оказался верным: зятька банкира задергало, заколыхало, как блоху на накаленной сковородке, он заверещал и, испустив длинный протяжный вой, выхлестнувшийся в какой-то щенячий визг, вдруг обмяк и расплылся по Ане горячим, потным и соответственно отнюдь не ароматным студнем.
Все.
Аня откинула голову, чувствуя, как его натруженное естество в ней обмякает и становится похожим на выжатую тряпочку.
Слава богу.
Кислый меж тем, кажется, на самом деле перетрудился. Он не шевелился, похоже, он даже затаил дыхание, чтобы успокоиться и прийти в норму.
Аня попыталась оттолкнуть его, но он был слишком тяжел. Впрочем, ей все-таки удалось несколькими движениями выползти из-под сомлевшего клиента и, подойдя к кровати и взяв сумочку, вынуть из нее сигарету и нервно закурить.
– Ну что, очухался? – спросила она, не поворачивая головы.
Юрка молчал.
Аня наконец-то удосужилась посмотреть на него и…
Сигарета выпала из ее пальцев.
Господи!!!
Кислов все так же лежал на животе, но теперь Аня увидела его с другого ракурса. С ракурса, который беспощадно давал понять: Юрка никогда не очухается после этого сексуального опыта.
Потому что он, этот опыт, оказался последним.
В голове Кислова зияла кровавая рана. Маленькая, совсем маленькая, крови почти не вышло – но ее с лихвой хватило, чтобы через эту дыру вышла и улетучилась душа детского приятеля Ани.
Его застрелили.
Застрелили, наверно, тогда, когда он… когда он кончил и испустил этот финальный стон.
Аня лихорадочно выхватила из сумки сотовый телефон и трясущимися пальцами, с трудом попадая в кнопки, набрала номер Дамира.
– Ну заговори же, заговори, – бормотала она, когда гудок за гудком уходил в пустоту и терялся, не выуживая спасительного баритона Дамира на том конце связи.
На десятом гудке он все-таки ответил:
– Да, слушаю!
– Дамир, это я, – быстро заговорила она, боясь, что он перебьет ее гневным окриком. – У меня тут…
– Я же тебе сказал: работай, и никаких порожняковых базаров! – рявкнул он.
– Да ты не… У меня… Дамир… Дамирчик! Кислова тут… убили Кислова! Только это не я… я его не… не убивала! А то подумают, что это я… что… на меня подумают… Дамирчик!
Дамир, уже раскативший было первый звук яростной отповеди, осекся. Помолчал. Потом тихо спросил:
– Что?
– Нет, я развлекаюсь! – с истерическими нотками выкрикнула Аня. – Натрахалась и прикалываю тебя!
– Ты во второй кабинке?
– Да… приходи.
– Сейчас, – коротко сказал он. – Буду через минуту. Ничего не трогай, с места не сходи. Ляг на пол, даже головы не поднимай. Все.
* * *
Дамир вошел в сопровождении своего личного охранника Вадима. Вошел и тут же плотно закрыл за собой дверь.
Его руки были в перчатках: вероятно, не хотел наследить и перекрыть возможные отпечатки пальцев своими.
