- Считаешь, Голубев не справится?
- Мне легче, чем ему. В Серебровке ж мои земляки Живут...
- Да! - словно вспомнил подполковник. - Ты ведь родом из Березовки, а от нее до Серебровки - сущий пустяк. Родителей попутно проведаешь. Давно у них был?
- В прошлом году.
- С отцом-то твоим, Игнатом Матвеевичем, я часто вижусь. Председательствует он в колхозе славно, на здоровье сильно не жалуется. Рассказывал, что даже дед Матвей и тот еще бодро себя чувствует. Сколько лет твоему деду? - Как он сам говорит, давно уже со счета сбился. - Геройский старик! - Подполковник обернулся к прокурору. - Представляешь, в империалистическую войну всех четырех Георгиев заслужил, а за гражданскую - орден Красного Знамени имеет. - Так ведь и Игнат Матвеевич с Отечественной вернулся полным кавалером "Славы"... Бирюков встал. Подполковник живо спросил: - Значит, едешь? - Прежде переговорю с Козаченко к Розой. - Возьми нашу машину. - Не стоит, Николай Сергеевич, в Серебровку мне лучше на попутной добраться. - Ну, как знаешь, - Гладышев протянул руку. - Желаю успеха. Когда Бирюков вышел из кабинета, подполковник сказал прокурору: - Мировой парень! В свое время я его через год после института в старшие оперативники выдвинул, и он ни одного дела не завалил. - Голубев слабее? - спросил прокурор, - Голубеву подсказывать надо. Вот с Бирюковым у него прекрасно получается: Бирюков - голова. Голубев - ноги.
5. ВОЖАК И РОЗА
Сутулясь на стуле, Козаченко исподлобья смотрел на Бирюкова и молчал. Боковой свет из окна делил угрюмое лицо и окладистую бороду цыгана на две симметричные половины. Затененная левая сторона казалась сизовато-черной. На ней выделялся лищь выпуклый злой глаз да под ухом золотилась круглая серьга величиною с металлический рубль. Поверх атласной желтой рубахи на цыгане была замшевая черная жилетка. Брюки из зеленого вельвета с напуском на хромовые сапоги. Плечи широкие, крепкие. Руки с крапинками въевшегося металла. По паспорту цыгану было за пятьдесят, но выглядел он моложе. - Почему нам де разрешают уехать из райцентра? - наконец хрипло выдавил Козаченко. - Мы не совершили никакого преступления... Бирюков облокотился на стол: - Подозрение, Николай Николаевич, на ваших людей легло. - Подозрение - не обвинение. - Да вас ведь и не обвиняют. Но пока обстоятельства дела выясняются, придется вам побыть в райцентре. - Больше десяти суток ждать не будем. Не предъявите за это время обвинение - уедем. - Думаю, что за десять суток все выяснится, - сказал Бирюков. - Вам доводилось отбывать наказание? - Нет. Я не нарушаю закон. - Откуда же знаете уголовно-процессуальный кодекс? - Я старший в таборе, мне все надо знать. - Почему, как старший, не хотите отвечать на вопросы, касающиеся убийства пасечника? - Потому что не убивали его, Я прокурору уже отвечал... - Неубедительно отвечали. Сами, Николай Николаевич, посудите: разве взятое у пасечника колесо может послужить поводом для обвинения цыган в убийстве? Уезжая из Серебровки, вы чегото другого испугались... Чего? Не отводя от Бирюкова немигающих глаз, Козаченко словно воды в рот набрал. Светлая половина лица его нервно вздрагивала, как будто ее кололи иголкой. Чтобы не играть в молчанку, Бирюков заговорил снова: - И еще неувязка, Николай Николаевич, получается... Никто из находившихся в таборе не видел, как угнали вашу лошадь. А ведь прежде, чем угнать, лошадку запрягли в телегу... - Ромка, сын мой, запрягал кобылу, - неожиданно сказал Козаченко. - В столовку с братом хотел съездить... - Столовой в Серебровке нет. - В Березовку хотел ехать. Пока братана будил - кобылу угнали. Сказанное могло быть правдой, однако чувствовалось, что Козаченко боится запутаться в своих показаниях. - Кто избил Розу? - спросил Бирюков. - Гришка-пасечник. - За что? - Пьяный, собака, был. Кнутом хлестал. - У него не было кнута. Козаченко напружинился: - Кобылу Гришка на пасеке держал... Как без кнута с кобылой?.. - Не было у Репьева кнута, Николай Николаевич. Козаченко хотел что-то сказать, но передумал. Чуть приоткрывшись, он тут же замкнулся, как испуганная улитка. Проводив его, Бирюков снял форменный пиджак - появляться в цыганском табора в милицейской форме не имело смысла. Заглянувший в кабинет Слава Голубев спросил: - Что толкует Козаченко? - Ничего конкретного. У тебя какие успехи? - Больницы обзвонил - никаких раненых за последние двое суток. Сейчас начну по фельдшерским пунктам шерстить. - Давай, шерсти. А я попробую встретиться с Розой. Три серых цыганских палатки пузырились за домом прокуратуры, на опушке соснового бора, рассеченного широкой лентой шоссейной дороги, уходящей из райцентра на восток, У обочины шоссе, метрах в двадцати от палаток, пустовал синенький летний павильон автобусной остановки. Бирюков подошел к павильону и присел на скамью. Будто дожидаясь автобуса, стал присматриваться к табору. У крайней от дороги палатки старая цыганка в пестром наряде сама себе гадала на картах. Чуть подальше от нее молодой чубатый цыган медленно перебирал струны гитары. Рядом с ним худенькая цыганочка кормила грудью ребенка. За палатками двое шустрый цыганят бросались друг в друга сосновыми шишками. Старшему, видимо, надоело это. Он проводил завистливым взглядоц промчавшегося по дороге мотоциклиста и вдруг направился к Бирюкову, Не дойдя метра три, остановился. Почесал одна о другую пыльные босые ноги, спросил: - Куда едешь? - Пока не еду - автобус жду, - ответил. Антон. - Дай пятак - на пузе и на голове спляшу. Бирюков подмигнул; - Сам умею плясать. - А дым из ушей пускать умеешь? - Нет. - Дай сигарету - покажу. - Рано тебе курить, - Антон достал из кармана гривенник.- Держи без пляски и курева, - Обманываешь? - Ну, почему обманываю? - Бесплатно деньги отдаешь. - Не хочешь так брать, расскажи что-нибудь или спой. - Чего рассказать? - Как тебя зовут, например. - Ромкой зовут... А спеть чего? - Цыганское, конечно. Мальчонка живо схватил монету и, притопывая изо всей силы пятками, зачастил;
А ручеечек-ручеек, А брала воду на чаек, А вода замутилася, А с милым разлучилася-а-а-а..,
- Хорошая песня, - сказал Антон. - Кто тебя научил? - Сеструха батькина, Розка. - Пригласи ее сюда. - Зачем? - Чтобы она сама мне эту песню спела. Ромка насупился: - Нельзя. - Почему? - Батька в палатку ее засадил. - За что? - Рыжих цыганят хотела в таборе расплодить. - Чего?.. - За медом к пасечнику повадилась, вот чего. - А кто Розу кнутом исхлестал? - Твое какое лело? - огрызнулся Ромка. - Давай еще деньги - сразу две песни про любовь спою. - Лучше расскажи, кто у тебя лошадь угнал. - Я это знаю, да? - Расскажи, что знаешь. - Хитрый ты... Ромка разжал кулак, будто хотел убедиться - на месте ли монета, и внезапно со всех ног стриганул к палаткам. Бирюков пошел следом. Вызвать из палатки Розу оказалось не так-то просто,. Старая цыганка, раскладывающая карты, прикинулась, непонимакицей порусски, а чубатый гитарист отрицательно покрутил головой. Пришлось показать служебное удостоверение. Глядя в раскрытые корочки, цыган не столько читал, что там написано, сколько сверял фотографию с оригиналом. Убедившись, кто перед ним, ей, нехотя проговорил что-то на своем языке, сидящей рядом цыганке, только что прекратившей кормить ребенка. Та поднялась и вместе, с ребенком скрылась в одной из палаток. Прошло не меньше десяти минут, пока появилась Роза. Бирюков узнал ее по синякам на смуглом лице. В отличие от своих соплеменниц, одетых в крикливо-пестрые наряды с длинными, юбками, Роза была в светленьком современном платье, обнажающем до колен загоревшие стройные ноги, исполосованные синяками. Густые смоляного цвета волосы были откинуты за спину. На шее - бусы из разноцветных крохотных ракушек, в ушах клипсы-висюльки. Особенно Бирюкова заинтересовали Розины глаза. Большие, с сизоватым отливом, они были переполнены ужасом. Едва Бирюков заговорил о пасечнике, Роза прижала маленькие ладони к ушам: - Не знаю! Ничего не знаю! - Вы послушайте... - начал было успокаивать Антон. - Не буду слушать! Ничего не буду слушать! - Кто вас так напугал? - Кровь! Кровь! Кровь! - истерично раз за разом выкрикнула Роза и убежала к палатке. Чубатый парень с силой ударил по струнам гитары. - Что это с ней? - сумрачно спросил Бирюков. Лицо цыгана нервно передернулось: - Собака-пасечник до крови изувечил. - За что? - Спроси собаку! Бирюков повернулся и зашагал к райотделу. Слава Голубев к этому времени успел обзвонить все фельдшерские пункты, расположенные вблизи Серебровки и в райцентре. Ни в одном из них медицинскую помощь подозрительному раненому не оказывали. Решив немедленно ехать в Серебровку, Антон надел форменный пиджак и фуражку.
6. НА ОСНОВЕ ФАКТОВ
В разгар уборочной страды поймать попятную машину легче всего у районного элеватора. Именно туда и "подбросил" Бирюкова шофер ровдовского "газика". От ворот хлебоприемного пункта тянулся чуть не километровый хвост груженых "Колхид", самосвалов, бортовых автомашин, армейских трехосок и "Беларусей" с прицепными тележками. Бирюков показал вахтеру удостоверение, прошел на территорию элеватора, тоже забитую машинами, и огляделся. У весовой площадки, в кузове очередного ЗИЛа, пухленькая лаборантка в белом халате, запуская длинный металлический зонд в золотистый ворох зерна, брала пробы. Подойдя к ЗИЛу, Антон спросил: - Девушка, с кем бы мне в Серебровку уехать? Лаборантка, стрельнув подкрашенными глазами, оглядела с высоты многочисленные машины и звонко крикнула: - Тропынин!.. Иди-ка сюда, родненький! - Поцеловать на прощанье хочешь? - послышалось издали. Лаборантка, как пикой, погрозила блеснувшим на солнце зондом: - Вот этим поцелую - долго помнить будешь. - Ради этого не пойду. - Иди, родненький, попутчик тебе есть. - А не попутчица?.. - По-пут-чик! - Я больше попутчиц уважаю, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба, - Болтун, человек тебя ждет. - Скажи, чтобы пятерку готовил. - Не дороговато ли? - Овес, Верочка, ноне подорожал... Из-за кузова ЗИЛа вышел веселый парень в нейлоновой куртке на многочисленных замках-молниях. Увидев одетого по форме Бирюкова, он опешил: - Здравия желаю, товарищ капитан! - Здравствуй, земляк, - улыбнулся Антон. - Может, скидку с тарифа сделаешь? - Об чем речь! - Парень смутился, но не стал ронять марку перед улыбающейся лаборанткой: - Членов профсоюза, участников войны и сотрудников милиции вожу бесплатно... Вам куда? - До Серебровки. - С ветерком прокачу!
