– Мне так хотелось поехать в это путешествие, – вздохнула она. – В Венеции мы провели наш медовый месяц, Джонатан вам об этом рассказывал?
– Дорогая, я же тебе сказал, как познакомился с Миханами, и вспомни, что врач тебя предупреждал, чтобы ты благоразумно отказалась от этой поездки, – ласково произнес Джонатан.
Отвозя их домой, Мария внезапно спросила:
– В том круизе, когда вы познакомились с папой, там была Лилиан Стюарт?
Эльвира растерялась, не зная, что сказать. «Не хочу лгать, – подумала она. – И подозреваю, что Мария уже догадалась, что Лили там была».
– Мария, не лучше ли спросить об этом отца? – предложила она.
– Уже спросила. Он отказался говорить, но ваш уклончивый ответ – лучшее подтверждение.
Эльвира сидела на переднем пассажирском кресле, рядом с Марией, и знала, как сидящий сзади Уилли радовался, что не участвует в разговоре. По голосу она поняла, что Мария готова расплакаться.
– Мария, – сказала она, – ваш отец очень любит вашу маму и очень внимателен к ней. Кое-что в жизни лучше не ворошить, особенно если сознание вашей мамы начинает угасать.
– Оно не настолько угасло, чтобы она не помнила, как ей хотелось в это путешествие, – сказала Мария. – Вы же слышали, что они провели в Венеции медовый месяц. Мама знает, что больна. Ей так хотелось поехать, пока она еще в порядке. Но, догадываюсь, ради Лилиан папа попросил врача убедить маму, что для нее это слишком. Иногда это ее сильно расстраивает.
– Она знает о Лили? – прямо спросила Эльвира.
– Вы можете поверить, что отец впускал ее в дом вместе с другими, кто ездит с ним на ежегодные раскопки? Я ни разу не догадалась, что у них отношения, но мама нашла у него в кабинете несколько фотографий, где он с Лилиан вдвоем. Она их мне показала, и я попросила отца больше не пускать эту женщину в дом. Но иногда мама спрашивает меня о ней, и, когда это случается, она сильно злится.
В последние года два Миханы регулярно навещали Джонатана и Кэтлин, и Мария была права, что, несмотря на слабеющую память, Кэтлин еще часто будет вспоминать о несостоявшейся поездке в Венецию.
Обо всем этом думала Эльвира, когда «Куин Мэри 2» вошла в гавань Нью-Йорка. «Джонатан уже в могиле, – подумала она. – Да упокоится он с миром. И помоги, Господи, Кэтлин и Марии. И еще, Господи, помоги доказать, что Джонатан был убит каким-нибудь грабителем», – с чувством добавила она, повинуясь своей непогрешимой способности чуять неладное.
Весь день Грэгу Пирсону не терпелось сообщить Марии, как сильно он понимал ее и что готов разделить ее боль; хотелось сказать, как ему будет не хватать ее отца, как он благодарен Джонатану, научившему его не только археологии, но самой жизни.
Когда коллеги Джона рассказывали о том, как тот всем помогал, Грэгу хотелось поделиться с ними тем, что он рассказывал Джону: каким беззащитным ребенком он был, тощим слабаком, объектом всеобщих насмешек. Он рассказал Джону, что в школе был одним из тех, кто дорос лишь до метра пятидесяти пяти, в то время как другие глядели на него с высоты метр восемьдесят и даже больше. Уже в институте он вытянулся до метра шестидесяти, но было уже слишком поздно.
«Кажется, мне нужно было сочувствие, но я его так и не получил. Джонатан только посмеялся».
– Стало быть, ты все время учился, вместо того чтобы кидать мяч в корзину, – ответил ему профессор. – Ты создал успешную фирму. Посмотри на всех, с кем ты учился в школе, на тех, кому завидовал. Не сомневаюсь, большинство из них едва сводят концы с концами.
Грэг рассказал Джону о тех, с кем успел повидаться, особенно о тех, от кого ему пришлось страдать. Джон оказался прав. Конечно, некоторые из них кое-чего добились, но самые несносные так и остались ни с чем.
Грэгу хотелось сказать, как Джон помог ему полюбить себя. Он не только поделился с Грэгом своими знаниями о древних временах, но заставил уважать самого себя.
Однако на этом его откровения закончились бы. Грэг не счел бы необходимым говорить про то, что, несмотря на успехи, он по-прежнему болезненно застенчивый, не способный поддержать беседу, лишний на празднике жизни; что Джонатан посоветовал ему найти веселую, общительную и болтливую подружку: «Она никогда не заметит твоей застенчивости и на вечеринках будет говорить за тебя. Я знаком по крайней мере с тремя такими парнями. Они прекрасно чувствуют себя рядом со своими женами…»
Обо всем этом Грэг думал, следуя за Марией из банкетного зала. Он дождался, пока администратор подгонит машину отца Эйдена. Сиделка помогла матери Марии сесть в лимузин, предоставленный ей похоронным агентством.
– Мария, это был ужасный день для тебя. Надеюсь, ты понимаешь, как нам всем будет не хватать Джонатана, – произнес он, подходя к Марии.
Она кивнула.
– Знаю, Грэг. Благодарю.
Ему хотелось добавить: «Давай поужинаем вместе в ближайшее время». Но слова застыли у него на губах. Он начал ухаживать за ней несколько лет назад. Но стоило ему проявить настойчивость, она сразу намекнула, что с кем-то встречается, и он понял, что она пытается избавиться от него.
Теперь, видя в ее глазах глубокую боль, любуясь тем, как закатное солнце золотит ее дивные волосы до плеч, Грэгу захотелось сказать ей, что он все еще любит ее и готов пойти за ней даже в ад.
– Позвоню тебе на следующей неделе, узнать, как мама.
– Это будет мило с твоей стороны.
Пока она садилась в машину, он придержал дверь и неохотно ее захлопнул. Когда машина медленно тронулась по овальному проезду, он внимательно за ней наблюдал, не зная, что за ним тоже следят.
Ричард Каллахан стоял среди шумных гостей, поджидавших свои машины. Он замечал, как светилось лицо Грэга, когда на ужинах у Джонатана появлялась Мария, но он также почуял, что интереса к нему она не проявляла никакого.
«Конечно, теперь, когда отца не стало, все может измениться. Возможно, она станет более снисходительной к тому, кто готов на все ради нее. Особенно если все услышанные за столом сплетни – правда», – подумал Ричард, когда камердинер подогнал его восьмилетний «Фольксваген» к обочине. Из собранных сведений он понял, что сиделка может многое рассказать соседям о том, как злится Кэтлин, вспоминая об отношениях Джона и Лили. Но это не касается ни их, ни Рори.
«В ночь, когда застрелили Джонатана, Кэтлин была с ним, и Мария должна знать, что ее мать под подозрением, – подумал он. – Следователи собираются вызвать для допроса Лили и Грэга, а также Альберта и Чарльза, и меня тоже. Что мы должны им рассказать? Они точно уже знают, что Лили и Джонатан были любовниками и что Кэтлин страшно расстроилась из-за этого».
Ричард дал камердинеру чаевые и сел в машину. На мгновение ему захотелось заехать к вдове и дочери и посмотреть, как чувствуют себя женщины, но, подумав, решил их не беспокоить. Направляясь домой, он вспомнил напряженное выражение лица Марии, когда отец Эйден разговаривал с ней сразу после поминок.
«Что такого сказал ей святой отец? И теперь, после похорон, не будут ли следователи настаивать на том, что именно Кэтлин нажала на курок в ту ночь?»
Чарльз Михаэльсон и Альберт Уэст вместе ехали с Манхэттена почтить память старого друга и коллеги Джонатана Лайонса. Они были специалистами по древним рукописям. На этом их сходство заканчивалось. У нетерпеливого от природы Михаэльсона на лбу пролегли глубокие хмурые морщины, а его внушительные размеры вселяли страх в сердца неподготовленных студентов. Саркастичный до степени жестокости, он доводил многих соискателей до слез во время защиты диссертаций.
Альберт Уэст был невелик ростом и худощав. Студенты шутили, что его галстук протирается о шнурки на ботинках. Голос его, на удивление мощный и вечно страстный, завораживал аудиторию, когда он вещал о чудесах древней истории.
Михаэльсон был давно разведен. За двадцать лет его несносный характер так измучил жену, что она от него сбежала. Но никто так и не понял, огорчило ли его это событие.
Уэст был вечным холостяком и страстным спортсменом. Он любил походы весной и летом, а поздней осенью и зимой увлекался лыжами. Все свои выходные он проводил, занимаясь этими видами спорта.
Основой общения этих двоих, как и общения с Джонатаном Лайонсом, была их страсть к древним рукописям.
Альберт ломал голову над тем, стоит ли ему сказать Чарльзу про звонок от Джонатана полторы недели назад. Он знал, что Михаэльсон считает его соперником и обидится, если узнает, что Джонатан консультировался с Альбертом первым по поводу рукописи двухтысячелетней давности.
Возвращаясь с поминок, Уэст решил задать ему этот вопрос напрямую. Он ждал, пока Михаэльсон свернет на Западную пятьдесят шестую с Уэст-сайд-хайвей. Через несколько минут Михаэльсон высадит его у его дома возле Восьмой авеню, а затем поедет через город к себе домой в Саттон-плейс.
– Чарльз, Джонатан говорил тебе о вероятности того, что он обнаружил Аримафейское письмо?
