— Пока их бригадира допрашивал, они как испарились. Вахтерша говорит, через проходную не выходили.
— Здесь через забор в любом месте можно выйти, — сказал Шехватов.
Моисеев вскинул на него глаза:
— Надо, Виктор Федорович, немедленно разыскать плотников и выяснить их алиби, — проводив взглядом торопливо поднявшегося Шехватова, подполковник посмотрел на старшего инспектора ОУР горуправления капитана Беляева: — Валентин Петрович, проверили судимости сотрудников хлебокомбината?
Беляев раскрыл записную книжку:
— Судимостей, Геннадий Федорович, не много. В основном хулиганство, мелкие хищения и тому подобное. Заслуживают внимания, на мой взгляд, двое: кочегар Обручев и шофер Шурыгин. Обручев первый раз осужден в феврале шестьдесят первого года. Наказание отбыл в шестьдесят четвертом году и вернулся в Новосибирск.
Здесь схлопотал вторую судимость. В апреле шестьдесят пятого года, будучи в нетрезвом состоянии, за оперным театром вырвал у гражданки Лариной сумочку с двенадцатью рублями и пытался скрыться, но был задержан. Суд Центрального района определил Обручеву меру наказания в полтора года лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима. По имеющимся сведениям, находясь в следственном изоляторе, Обручев трижды нарушал дисциплину. Грешил этим и при отбытии наказания. Как не вставший на путь исправления к условно-досрочному освобождению представлен не был, а следовательно, наказание отбыл сполна. Освободившись, поступил кочегаром на хлебокомбинат имени Якушева, что в Октябрьском районе Новосибирска. Проработал там около года, затем устроился вот сюда. Живет в доме отчима на улице Собинова. Это здесь недалеко, за улицей Демьяновской. По работе замечаний не имеет, к своим обязанностям относится добросовестно. Жена работает здесь же, на комбинате, техничкой.
— Давно женился? — спросил Моисеев.
— Около года.
— Дети есть?
— Дочурка маленькая.
— Может, заведя семью, исправился…
— Возможно, — Беляев перевернул листок в записной книжке. — О шофере Шульгине таких подробных сведений в нашем информцентре нет, так как он был осужден на семь лет лишения свободы Пермским областным судом по статье девяностой УК РСФСР. Статья, как знаете, серьезная — хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем грабежа.
— Не беседовал с ним?
— Нет. Шурыгин уже четвертый день на комбинате не работает. Живет на улице Троллейной в частном доме. Любопытно, что вчера, в конце рабочего дня, он появлялся здесь. Вместе с рабочим комбината Бухтарминым прошел через проходную на территорию, а обратно, как уверяет вахтерша, не выходил…
Подполковник Моисеев повернулся к Ницаку:
— Дайте своим сотрудникам задание, чтобы самым тщательным образом проверили Шурыгина и Обручева. За хлебокомбинатом установите круглосуточное наблюдение, досконально разбирайтесь со всеми, кто пытается проникнуть на территорию или уйти с нее через различные лазейки, минуя проходную. Ясно?
Ницак утвердительно наклонил голову. Моисеев обвел взглядом присутствующих и заговорил снова:
— Просьба ко всем: приложите максимум усилий к собиранию доказательств. Каждого подозреваемого надо проверять, проверять и еще раз проверять…
Перед самым концом оперативного совещания пришел инспектор Шехватов. По подсказке дежурного охранника он отыскал плотников в новом, еще недостроенном складе. Расположившись на свежеструганных плахах, два дюжих молодца спали богатырским сном. Когда Шехватов их разбудил, они спросонья долго не могли прийти в себя и путанно, перебивая друг друга, кое-как рассказали, что всю прошлую ночь рыбачили на Обском море. Ни одного убедительного факта, подтверждающего их алиби, плотники привести не смогли.
Обедали участники оперативной группы, точнее сказать, ужинали в хлебокомбинатовской столовой. Шехватов оказался в очереди последним. Несмотря на то, что за весь день во рту, как говорят, маковой росинки не было, есть совсем не хотелось. Пожилая, раскрасневшаяся от кухонной жары повариха хлебосольно наливала каждому по полной тарелке густых наваристых щей. Шехватов, когда подошла его очередь, от первого отказался. Повариха сочувствующе посмотрела ему в глаза и по-матерински ласково проговорила:
— Ешь, сынок, не расстраивайся. Найдете жуликов, народ вам поможет.
Сказано это было так искренне, что Шехватов невольно улыбнулся.
8Проверку бывшего хлебокомбинатовского шофера Шурыгина начальник ОУР райотдела старший лейтенант милиции Ницак решил провести сам. По улице Троллейной, где жил Шурыгин, прокладывали теплотрассу, поэтому Ницаку пришлось долго петлять окольными тропинками, чтобы перейти глубокую траншею и добраться до нужного дома.
Рослый круглолицый Шурыгин выглядел значительно старше своих тридцати лет. Появление сотрудника уголовного розыска, казалось, его ничуть не удивило, и не встревожило. Во всяком случае, никаких эмоций на его лице не отразилось. Узнав, с кем имеет дело, Шурыгин спокойно положил на землю возле крыльца водопроводную трубу, которую перед приходом Ницака, похоже, пытался согнуть по деревянному шаблону, и глуховатым голосом сказал:
— Давно с угрозыском не встречался.
— Раньше, выходит, такие встречи были? — спросил Ницак.
Шурыгин хмуро хмыкнул:
— Целых три дня угрозыск меня ловил.
— За что?
— За дурость. В компании с корешами из киоска «Союзпечати» двести рублей хапнул и киоскера чуть не укокошил. На дармовщинку выпить захотелось.
— Теперь не хочется?
— Когда семь лет от звонка до звонка в исправительно-трудовой колонии строгого режима отбухаешь, на дармовое не тянет. По молодости меня дружки тогда сбили.
Шурыгин посмотрел на измазанные ржавчиной ладони, вытер их о грязные штаны и, предложив Ницаку принесенную из дома табуретку, сам сел на нижнюю ступеньку крыльца. Ницак сразу направил разговор в нужное русло, Шурыгин отвечал спокойно, но настолько коротко, что создавалось впечатление, будто он боится сказать лишнее.
Вчера около трех часов дня к Шурыгину домой пришли хлебокомбинатовские монтеры. Фамилия одного из них Бухтармин, а другой — высокий пожилой мужчина по имени Евгений. Помогли перебросить электропроводку, так как из-за строительства теплотрассы пришлось переставлять столбы. Когда управились с работой, решили маленько выпить. Евгений дал пятьдесят копеек, а Бухтармин рубль. Шурыгин сходил за вином. Выпив, пошли на хлебокомбинат, где монтеры намеревались получить зарплату, а Шурыгину надо было раздобыть сгоны для водопроводных труб. На территорию хлебокомбината прошли через проходную. Шурыгин у слесарей механического цеха взял два сгона и ушел домой. Выходил с территории через дыру в заборе, которая у склада баллонов, рядом с усадьбой Бухтармина. Евгений с Бухтарминым после получки как будто собирались в закусочную, которая находится возле вокзала Новосибирск-Западный, однако вместо этого вскоре опять пришли к Шурыгину. Дали ему три рубля и попросили купить пол-литра водки. С этой бутылкой втроем направились к Бухтармину. По пути к компании присоединились еще два парня: один, кажется, Николай, другой вроде бы Костя. Просидели у Бухтармина примерно до одиннадцати вечера.
— И после этого все разошлись? — спросил Ницак.
— Я один ушел, остальные еще за столом сидели, — ответил Шурыгин.
— Так долго впятером одну бутылку распивали?
— Почему одну… Ребята еще штуки три покупали.
— На чьи деньги?
— Трояк мне пришлось выложить, а еще, кажется, Бухтармин раскошелился, — Шурыгин, достав из кармана мятую пачку сигарет, закурил. — У парней и Евгения денег, по-моему, ни копейки не было.
— Разве Евгений не получил зарплату?
— Нет. Сказал, очередь у кассы была большая, не захотел долго ждать.
— А Бухтармин?
— Тот вроде бы без очереди втерся.
— О чем говорили за столом?
— Как всегда… Пьяный бред несли кто во что горазд. Под конец до песен дело дошло, — Шурыгин глубоко затянулся сигаретой. Выпуская дым, спросил: — Что-то натворили, чувствую, мужики, да?..
— Угу, набедокурили маленько, — кивнув головою, простовато сказал Ницак. — Хлебокомбинатовскую кассу до копейки зачистили.
На круглом лице Шурыгина не дрогнул ни один мускул. Он лишь чуточку прищурился от табачного дыма, снова поднес к губам сигарету и усмехнулся:
— Не могли они этого сделать, пьяные в стельку все были.
— А вы? — быстро спросил Ницак.
— Я тоже как сапожник нализался, — Шурыгин сигаретой показал на узенькую дверь в стенке возле крыльца: — В кладовке ночевал, жена меня хмельного в дом не пускает.
Ответ не требовал расшифровки. Судя по нему, у Шурыгина не было даже мало-мальски убедительного алиби.
