Пока Елена размышляла об этом, Алекс подошел к зеркалу, пригладил свои и без того безупречные волосы ладонью, одернул пиджак, поправил галстук. Он всегда тщательно следил за собой, а в последнее время стал особенно придирчив к внешнему виду: во-первых, в его возрасте нельзя позволять себе распускаться, а во-вторых, его в любой момент могут сфотографировать.
– Алекс, тебе пора подкрасить волосы, – спокойно сказала Лена, подходя вплотную к мужу. – На висках уже видна седина.
– Да, я заметил, завтра же иду к парикмахеру, – так же спокойно ответил он. Алекс не считал зазорным подкрашивать волосы, делать пиллинг, массаж, педикюр, он даже подумывал о вживлении в лицо золотых нитей, но об этом он пока супруге не говорил. – Кстати, не желаешь, чтобы я записал к нему и тебя?
– Нет, спасибо, меня устраивает моя парикмахерша.
– Ну, как знаешь, как знаешь… Только мой брадобрей Жоржик мигом бы уговорил тебя на колорирование… – Его глаза озорно сверкнули. – В экстремально красный… Стала бы клевой чувихой, за такую бы даже панки проголосовали…
– Только этого мне не хватало! – Елена шутя подтолкнула мужа к двери. – Иди уж к своей маникюрше, мне работать надо.
– Слушаюсь и повинуюсь. – Алекс дурашливо поклонился и, пятясь, покинул комнату.
Когда за ним закрылась дверь, Елена, все еще улыбаясь, прошла к окну. Встала у форточки, подставила лицо колючему зимнему ветру, собрала пальцем снежинки, упавшие на раму, и слизнула их. Дурацкая привычка есть снег осталась с детства (ох, как ругала ее за это мама), и до сих пор госпожа Бергман не могла до конца от нее избавиться. Нет-нет да пожует белые ледышки, и теперь ее за это ругает муж…
Лена высунула руку в форточку, подставив ладонь под медленно падающие снежинки… Вдруг в груди что-то кольнуло. Да так больно, что перехватило дыхание. Елена испуганно схватилась за сердце – неужели инфаркт? Все может быть, ведь она так много работала в последнее время… Но только она подумала об этом, как боль прошла. Бесследно. Не осталось даже покалывания, лишь легкое томление и какое-то беспокойство. Значит, не инфаркт. Тогда что?
Ответ пришел тут же. Вместе с телефонным звонком. Стоило только ее аппарату затрезвонить, как она поняла: ей не обязательно брать трубку, чтобы узнать, что именно ей хотят сообщить. Она уже знала. Чувствовала. Предвидела.
Елена глянула на разрывающийся телефон и прошептала:
– Старуха умерла!
АннаАня сидела в маленькой кухоньке, прижавшись спиной к дребезжащему боку холодильника «Днепр», и невидящим взглядом смотрела в стену. Перед ней на облезлом кухонном столике стоял стакан с водой и пузырек валерианки. Сумка с уже не нужными продуктами (любимой бабусиной сгущенкой, колбасой, маслом, рисом) валялась поодаль. Аня понимала, что надо бы поднять, но ей совершенно не хотелось двигаться. На нее навалилась какая-то страшная усталость. Врач сказал, что это последствие шока и что скоро пройдет, но пока что-то не проходило…
В принципе Анну уже допросили и отпустили на все четыре стороны, чтобы не мешала работать следственной бригаде, но вместо того чтобы унести ноги из этой ужасной квартиры, она потихоньку пробралась в кухню (для этого пришлось перешагнуть через ноги мертвой бабуси), забилась там за холодильник и замерла. Умысла в ее действиях не было никакого: она не собиралась подслушивать или подглядывать, ей просто хотелось посидеть в своем любимом закуточке, ведь именно на этом табурете, прислонившись спиной к холодильнику, она обычно сидела, когда они с бабусей пили чай… Или когда бабка Лина читала вслух свою любимую книгу «Ярмарка тщеславия»… Или просто расспрашивала Аню о жизни – о своей она никогда не рассказывала…
Кухня была излюбленным местом их посиделок…
Анна шмыгнула носом и хотела уже было разрыдаться, как на пороге кухни показались два человека. Она узнала их, это были два милиционера, что приехали на ее вызов; одного, русоволосого здоровяка, насколько она помнила, звали Владимиром, а второго, маленького, чернявого, жутко злющего на вид, Стасом. Они были крайне увлечены разговором, поэтому Аню не заметили.
– Я тебе, Стасевич, говорил, что это не простая бытовуха, – горячился Володя. – А ты – «подумаешь, старушку почикали, подумаешь, старушку почикали…» Эх ты, Шерлок Холмс хренов!
– Я же не знал, что кинжал, которым ее почикали, антикварный, – обиженно буркнул Стас.
– Не знал ты… Да по нему сразу видно… Я, конечно, в антиквариате тоже не разбираюсь, но сразу понял, что ножичек старинный. И явно дорогой. Отсюда можно сделать два вывода: первый – нож был принесен убийцей с собой, потому что в халупе старухи нет ничего дороже вот этого холодильника, и второй – убийца человек не бедный, раз может себе позволить использовать столь раритетный кинжал…
– Не обязательно. Он мог просто не знать, какова ценность кинжала…
– Да одного взгляда достаточно…
– Это тебе достаточно, – не желал сдаваться Стас, – а убийца, может, нашел его в помойке…
– Ты к чему клонишь, мать твою?
– К тому, что небедному человеку просто незачем убивать эту старушенцию! – рявкнул оппонент. – Я еще поверю, что к ней пьяница какой ворвался, чтобы пенсию украсть. Или бомжара, район-то неблагополучный…
– У нее четыре запора на двери. Через такой заслон ни один бомжара не прорвется…
– У старух склероз, вдруг забыла запереться?
– Ты разве не помнишь, что девчушка из собеса сказала? Она сказала, что бабулька всегда запиралась. – Володя ненадолго замолчал, видно, что-то обдумывал. – Странно это, а, Стасевич?
– Что именно?
– То, что бабка так баррикадировалась. Чего в этой халупе брать-то?
– Да уж, брать нечего, даже заначки никакой…
– Может, почистили уже?
– Не… В кошельке, он, кстати, лежит на видном месте, триста рублей. Для алкашей целое состояние…
– Слушай, а эта бабка свою квартиру никакой фирме не подписала? Знаешь же, сколько сейчас их развелось…
– Проверим, конечно, но тебе не кажется, что аферисты выбрали бы более дешевое орудие убийства, например яд или газ?
– Кажется, – уныло согласился Володя. – А что говорят свидетели?
– В основном мычат, потому что дом наполовину заселен алкоголиками…
– А та любопытная старушенция с первого этажа, Богомолова, кажется? Она вроде соловьем заливалась…
– Если бы по теме заливалась, тогда бы ей цены не было! На самом деле ни черта она не видела, потому что из квартиры она не выходит – простуды боится, глазка на двери нет, а окна у нее смотрят на так называемый задний двор. Единственное, что мы от нее узнали, так это то, что Элеонора Георгиевна въехала в эту квартиру не так давно, то ли пять лет назад, то ли шесть, что мы еще выясним. Причем въехала с одним чемоданом, то есть все это барахло осталось от прежних хозяев…
– Беженка, что ли?
– Нет, коренная москвичка, опять же если верить соседке.
– А паспорт посмотрели?
– Паспорта как раз мы не нашли. В квартире вообще ни единого документика нет. То ли в другом месте спрятала, то ли потеряла.
– Про родственников что-нибудь выяснили?
– Какие родственники? Тебе же девчонка из собеса сказала, что старуха была одинокой.
– Слушай, – неожиданно оживился Володя. – Тебе эта Анна Железнова не показалась чокнутой?
– Не то чтобы чокнутой, а какой-то блаженной. Не от мира сего.
– Да уж! В нашем мире уже лет десять не носят таких пальто… Вроде молодая девка, а так себя запустила…
– А она не могла старушку замочить, как ты думаешь?
Аня закусила губу, чтобы не вскрикнуть, – она никак не ожидала такого обвинения.
– Сначала я именно так и подумал, – протянул Володя. – Но у девчонки алиби. Впрочем, его, конечно, еще надо проверить…
– И какое у нее алиби?
– В момент убийства, а совершено оно, если верить нашему эксперту, между 8.30 и 9.30 утра, гражданка Железнова была на другом конце столицы – получала аванс по месту работы… Свидетелей, как понимаешь, найдется куча…
Стас двусмысленно хмыкнул, после чего достал из кармана сигареты, спички и, присев на корточки, закурил.
– Необычное это убийство, – задумчиво проговорил он, выпуская дым через нос. – Не похожее на другие…
– Я бы сказал, убийство в стиле ретро, – меланхолично заметил Володя.
– Тебе тоже пришло в голову именно такое сравнение?
– Наверное, из-за этого дурацкого кинжала; кстати, надо пробить у антикваров, какова его рыночная стоимость…
– Мне кажется, дело не только в кинжале. Просто сейчас так не убивают… – Он нервно стряхнул пепел с сигареты. – Вспомни, сколько мы дел вели (заказухи я в расчет не беру, там другое), а все одно и то же… Грабят – убивают, насилуют – убивают, завидуют – убивают, перепьются – тоже убивают. Грязь, деньги, кровища, похоть! Но на моей памяти нет ни одного убийства, похожего на это… Оно какое-то ненастоящее: чистенькое, прилизанное, даже элегантное… То ли книжное, то ли киношное, то ли лубочное…
