сгуртовались в некое подобие строя и, ежась под начинающимся дождём, побрели в юго-западный конец лагеря. Там, в нескольких контейнерных домиках, обитали (фэ?) эсбэшники, а также находилось место, попасть куда никому не хотелось. Процесс назывался «на контейнер» и, по слухам, приятным отнюдь не являлся.
Эсбэшники принимали в двух кабинетах, расположенных в разных домиках. Дождь усилился, так что кандидатам в личный состав разрешили укрыться в одном из тех самых «на-контейнеров». Благо, постояльцы на данный момент отсутствовали. Пара грязных топчанов, наручники, сильный запах рвоты и экскрементов. Народ, впрочем, особо не заморачивался, располагаясь поудобнее и старательно отгоняя тюремную вонь табачной.
Появились первые прошедшие собеседование – Абрикосов и Кузнецов.
– Ну, чего там?
Упитанный Абрикосов (кажется, откликающийся на Толика) отмахнулся:
– Да фигня. Что-как, туда-сюда, и всё.
– На полиграф не отправляли? – поинтересовался «расширитель сознания».
– Не-а.
Байрамуков, успевший изгваздать в ржавчине рукав щегольского пиджака и оттирающий его с сосредоточенным видом, поднял голову:
– Не будет полиграфа. Он сломался у них, мне земляк сказал. Два дня уже сломанный.
Достоверность сведений зашкаливающей не представлялась, но несколько человек выдохнули с заметным облегчением.
Крепыш попал на собеседование первым из их троицы. Эсбэшник, довольно молодой и спортивный, кивком показал на стул и протянул руку за анкетой.
– Петренко Григорий Сергеевич, двадцать девять лет, позывной «Морлок»… – представитель местной сигуранцы, судя по отчётливо прозвучавшему в интонации «что за хрень?», с творчеством великого фантаста знаком не был. 9 – Русский, православный, женат, двое детей, город Балашиха Московской области, не судим, инженер-электрик…
Гриша молча кивнул, мол, он самый. Эсбэшник быстро пробежался по анкете, задержав взгляд на том самом пункте «как относятся», ответ на который подсказал Антон. Судя по кивку и довольной улыбке проверяющего, подсказка удалась.
– Участвовал в боевых действиях на Донбассе в четырнадцатом-пятнадцатом годах… подразделения… ранен под Дебальцево… после госпиталя уехал… а для чего ездил вообще? Какой мотив?
– С фашизмом бороться. – тут уж подсказки Грише не требовались, и так ясно, что нужно включать дурачка.
Эсбэшник вновь одобрительно кивнул.
– А в Сирию зачем собрался?
– Деньги нужны. – вздохнул Петренко. – Третьего заводить собрались. И дом достраивать надо, а то второй этаж под крышу подвели, а отопление…
– Ясно-ясно. – собеседник отчётливо заскучал. – Финансовый мотив основной. Хорошо… в политических партиях состоишь каких-нибудь? Сектах? Экстремистских группах? Азеро́в с узбеками по вечерам не выщемляешь у рынка?
На каждый вопрос Григорий отрицательно мотал головой, чуть замявшись на последнем. Эсбэшник, впрочем, заминки либо не заметил, либо счёл грех простительным. С учётом лёгких армянских мотивов, проскальзывавших в его облике, вероятнее первое. Широко, размашисто расписался в обходном листе и жестом показал «проваливай, следующий».
Следующим был блондин.
– Присаживайся. Валеев Марат Александрович, тридцать два года, позывной «Марат». Татарин, атеист, разведён, дочь семи лет, проживает совместно с бывшей супругой… задолженность по алиментам есть? – эсбэшник поднял глаза на Валеева. – А то если у приставов в базе, то в пролёте, сразу говорю. Кадровики это пробивают.
– Не, нет задолженности. – Марат помотал головой.
– Ну смотри. Далее… город Москва, не судим, бухгалтер, менеджер по продажам… – взгляд стража государственных (?) интересов вновь оторвался от бумаги. – Так менеджер по продажам или бухгалтер?
Блондин поёрзал на жёстком стуле, пытаясь устроиться поудобнее.
– Вообще менеджер по продажам. Но ещё бухгалтерию у пару ипэшников знакомых вёл.
– Ясно. Что продаёшь?
– Сантехнику.
– Хм… – собеседник ухмыльнулся каким-то своим мыслям, но делиться ими не стал и вернулся к анкете. – Участвовал в боевых действиях на Донбассе в четырнадцатом году, с апреля по октябрь… Чего уехал так быстро? Ранен же не был?
Марат пожал плечами:
– Да как-то говно полное началось, как Минск подписали. Не хрен там было больше делать. Начальство набокопо́рило, пусть само дальше расхлёбывает.
– Ясно… – ответ, судя по всему, эсбэшника не слишком вдохновил. – А чего ехал-то вообще?
– За Россию воевать. – вопреки немного пафосному подбору слов, тон Валеева был совершенно искренним.
– Так ты ж нерусский. – в голосе эсбэшника прозвучала явная подначка.
Марат, по натуре довольно вспыльчивый, представил, как он сейчас выдёргивает этого клоуна из-за стола, пару раз бьёт башкой об контейнер и потом долго, с удовольствием пинает по почкам. Но, помимо вспыльчивости, существуют ум, осмотрительность и стеснённое финансовое положение, так что душевный порыв пришлось подавить.
– Ну, ты тоже, что ж теперь. У всех свои недостатки. – от ответного ехидства он всё-таки не удержался.
Эсбэшник зло поджал губы:
– Отвечайте на вопросы, не надо умничать. А то сейчас пешочком на остановку пойдёте.
Марат заметным усилием воли сдержался.
– Я ответил – за Россию воевать поехал.
– Националист, что ли? – не унимался армянин.
Марат вновь пожал плечами:
– Мм… имперец, скорее. Но в партиях не состою, и вообще ни в чём таком…
Эсбэшник при слове «имперец» напоказ, с издевкой хмыкнул, но никакой реакции от Валеева не получил и раздражённо придвинул к себе обходник. Резкая, нервная роспись, рука толкает листок по поверхности стола в сторону кандидата, но тут же отдёргивается обратно. Вместе с листком.
– Да, а в Сирию зачем пытаетесь поехать?
– Деньги нужны.
– Конкретнее?
– На первоначальный взнос по ипотеке хочу заработать.
Эсбэшник кивнул и толкнул обходной лист в сторону Марата.
– Свободны.
Валеев молча забрал обходник, поднялся и вышел.
Последний из друзей, тем временем, попал на приём к коллеге армянина по чекистскому цеху – этот был постарше и поупитанней, с не очень ухоженной эспаньолкой.
Помимо внешних отличий от коллеги, он ещё и не имел привычки читать анкету вслух, вместо этого молча пробегая строчки глазами и озвучивая лишь заинтересовавшие его моменты.
– Почему «Интеллигент»?
Шарьин скорчил гримасу «ну, вот так вот»:
– На Донбассе ребята прозвали. Наверное, читать потому что люблю, книжки таскал с собой всё время.
– Понятно… А на жизнь чем зарабатываешь, что-то я не очень понял?
Антон мысленно вздохнул – момент был скользкий.
– Копирайтингом в основном.
Брови эсбэшника поползи вверх, и Антон развил мысль, не дожидаясь вопроса:
– Тексты пишу – для рекламы, различных презентаций и тому подобное.
Его собеседник задумчиво пробарабанил пальцами по столу:
– Типа журналиста, что ли?
Тон слова «журналист» не оставлял сомнений в том, что, по мнению эсбэшника, это что-то неописуемо мерзкое – куда хуже педофила и почти так же отвратительно, как прокурор.
– Не-не. – Шарьин энергично потряс головой. – Журналист это другое совсем. Они проводят расследования, выискивают там всякое-этакое… а я просто рекламу на заказ пишу. Про разные товары.
– Хм… – обладатель эспаньолки не выглядел окончательно убеждённым. – У нас тут с этим строго. Не надо ничего писать, а то будет мучительно больно за бесцельно прожитые годы. И просто будет.
– Я в курсе. – Антон кивнул с максимальной искренностью, которую мог сымитировать.
– Ну… ладно. Что, как платят-то за этот твой… копирайтинг?
Ответ начался с тяжёлого вздоха.
– Да не то чтобы очень, особенно сейчас. Иначе я бы этим и занимался, а не сюда приехал.
Эсбэшник кивнул с сочувствием, кажется, даже не полностью притворным.
– В партиях и всём таком [неопределённо-негативный жест] не состоишь? На газеты-телеканалы-информагентства не работаешь?
– Не-не. – судя по разгладившейся складке на лбу эсбэшника, Антону удалось выдать нужную пропорцию искренности и лёгкой обиды – «в каких гадостях меня подозревают».
– Хорошо… на Донбасс почему поехал?
Ответ на этот вопрос у Шарьина был заготовлен заранее:
– Ну… был какой-то патриотический подъём тогда… сами же помните, наверное?
Собеседник кивнул с приличествующим вопросу выражением, и даже пробормотал что-то типа «Да-да, помню-помню, а как же…».
– «Индифферентно» … – эсбэшник хмыкнул. – Обычно либо очень любят, либо так не любят, что аж кушать не могут.
Антон пожал плечами и соврал:
– Я на это как на погоду смотрю. Сейчас плохая, потом может хорошая будет, а может и нет. Но поделать всё равно ничего нельзя, а жить-то надо.
Эспаньолка задумчиво качнулась в молчаливом согласии, на чём проверка и завершилась.
Проверку прошли все, хотя кое-кого (например, Байрамукова) расспрашивали въедливее остальных. Видимо, помогла поломка полиграфа – по слухам, пока шайтан-девайс работал, на него отправляли каждого четвёртого.
Кандидаты вновь переместились к штабной казарме, дабы попасть на приём к кадровикам, но тем пока было не до новичков – перед штабом сгрудилось полторы сотни мужиков в камуфляжах, «горках», гражданке и различных комбинациях всего вышеперечисленного. Гора рюкзаков и баулов подсказывала, что намечается передислокация.
– Что, братан, цигель-цигель, «Михаил Светлов»? – шатен-травокур, оказавшийся Егором из Златоуста, верен своей оригинальной манере выражаться. Впрочем, тащивший огромный рюкзак парень с популярным здесь «ирокезом» его понял:
– Ага. Ща автобусы подгонят, и поедем.
Какие-то граждане начальственного и подначальственного вида забегали, сбивая толпу отъезжающих в подобие строя, после чего проверили всех по списку и раздали загранпаспорта. В разгар процесса на территорию лагеря один за другим заехали четыре старых, обшарпанных автобуса. Убывающие в «песочницу», вполуха выслушав несколько инструктажей, рассосались по многое повидавшим на своём веку средствам передвижения, и те двинулись на выезд.
– Я хату покинул, пошёл
