Тоннель был узок и темен, и, чтобы не ошибиться, приходилось не только светить себе смартфоном в темноте, но и внимательно ощупывать стены, стараясь не пропустить восьмой по счету сварной шов. Добравшись до шва, Яков надавил на верхний угол стального листа, и тот повернулся, открыв низкий вход в огромное светлое помещение. От неожиданности Гройсман даже зажмурился. Глаза его привыкли к темноте, и свет, пусть даже неяркий, вызвал раздражение. Согнув негнущуюся спину, аналитик протиснулся внутрь. Как и обещал генерал Заславский, перед ним был склад оружия. На перегораживающих комнату стальных стеллажах высились ящики с боеприпасами, лежали обильно залитые смазкой минометы и автоматы. Яков двинулся вдоль крайнего стеллажа, разглядывая стоящие в ряд пулеметы, как вдруг услышал голоса. Разговаривали двое мужчин. Один говорил баритоном, второй – рыдающим фальцетом.
– Сейчас я уйду по делам, – сообщил баритон. – А ты возьми пока «лимонку» и держи в руке. Когда спущусь за тобой – поднимешься вместе с гранатой. Я понятно объясняю, Гарик?
– Не хочу стоять с «лимонкой», не хочу! – захныкал фальцет.
Заинтригованный, Яков осторожно двинулся на голоса. Он шел вдоль стены, стараясь держаться за стеллажами, и вскоре увидел говорящих. Вернее, одного из них. Второго не было видно. Замерев в неудобной позе, сквозь широкую щель между деревянными ящиками патронов аналитик рассматривал тощего парнишку в грязных камуфляжных штанах. Худые ребра выпирали настолько, что казалось, того и гляди прорвут смуглую кожу. На голове его белел странный парик из спутанной пакли. Капризно выпятив губу, парень отпихивал от себя протянутую руку невидимого собеседника с зажатой в ладони «лимонкой».
– Тогда я заберу твоего индуса, – пригрозил баритон, обладателя которого Якову никак не удавалось разглядеть за стеллажами. – И волосы его.
Яков насторожился. Не тот ли это индус, который пропал из кабинета Маслова? Протянувшаяся из-за стеллажа рука сдернула с головы худого парнишки его странную шапку, нахлобучив на статую. Только теперь Гройсман заметил странную фигуру на полу, скрестившую мосластые ноги в позе лотоса. Он самый! Йогина-садху, давший обет! Яков не видел целиком того, кто взял йогина за мосластые плечи и унес из поля зрения, Яков видел только руки незнакомца. Исчез за стеллажом и худой парнишка, без своего диковинного головного убора оказавшийся сильно заросшим брюнетом, и Яков тут же услышал его жалобный плач:
– Отдай! Это мой индеец! Зачем забрал?
– Ты будешь меня слушаться? – строго спросил баритон.
– Буду, – всхлипнул фальцет. – Ты друг. Ты знаешь, где Майечка.
– Тогда, Гарик, держи «лимонку». И жди, когда я за тобой приду.
За стеллажами послышались удаляющиеся шаги, и, немного сменив ракурс, Гройсман снова увидел в просвете между ящиками худого парнишку. Тот стоял перед штабелем противогазов навытяжку, зажав гранату в кулаке. Яков хотел ретироваться тем же путем, что и пришел, но оставлять явно нездорового человека с гранатой поостерегся. Все-таки, что ни говори, а при взрыве граната «Ф-1», прозванная «лимонкой», дает двести девяносто крупных тяжелых осколков с начальной скоростью разлета около семисот тридцати метров в секунду. И, на минуточку, площадь разлета осколков – до восьмидесяти квадратных метров. Если рванет – мало никому не покажется.
Минуты тянулись невыносимо медленно, но решение все не находилось. Застывший с «лимонкой» Гарик, должно быть, тоже утомился ждать. Приставными шажками, то и дело оглядываясь, он приблизился к стопке противогазов, протянул руку и пристроил гранату на самый верх. Граната подкатилась к краю, но не упала, оставшись, покачиваясь, лежать. Освободившись от страшной ноши, парень так же осторожно, как и шел к противогазам, направился в противоположную от Якова сторону. Крадущиеся шаги затихли, а через пару минут Яков услышал характерный щелчок.
Устремившись на шум, Гройсман увидел другое помещение, отлично просматривающееся из его укрытия, выйти из которого он так и не решился. Как и говорил генерал Заславский, по соседству с оружейной комнатой находилась кладовая. Гарик забрался в самый дальний ее угол и, вскрыв банку с пивом, блаженно потягивал хмельной напиток. Аналитик торопливо двинулся к оставленной без присмотра гранате и аккуратно взял ее в руки. Выкрутил из «лимонки» запал, разогнул усики шплинта с кольцом и, вытащив, отбросил в сторону. Освобожденная скоба отскочила, освободив ударник. Капсюль выстрелил, как пистон. Все, теперь больше капсюль не представляет опасности. Подняв с железного пола обезвреженные детали, Яков вставил их на место, разведя усики. А обезвреженный запал вкрутил обратно в гранату, которую вернул на стопку противогазов. Посчитав, что в данной ситуации сделал все что смог, аналитик на цыпочках пробрался из оружейной комнаты в узкий коридор. Пройдя коридор, оказался у стальной стены с железными скобами, по которым и выбрался наверх.
Курившая на крыльце магазина продавщица с нескрываемым удивлением взглянула на Якова. Выходя из-за сортира и отряхиваясь на ходу, он ей сдержанно кивнул, словно старой знакомой, и, взяв в кассе билет, сел на подошедший поезд до Москвы. Как только состав отправился, Гройсман набрал номер шефа и не без раздражения узнал, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия Сети. Это было тем более неприятно, что аналитик чувствовал свою ответственность за людей, оставшихся в домах над бункером. Вот если рассказать про подземелье Хренову, тогда другое дело. Тогда тяжкий груз ответственности ложится на плечи Вождя, и пусть он, как начальник, решает, что со всем этим делать.
В вагоне никого не было, кроме Гройсмана и двух нетрезвых работяг, громко разговаривающих матом. Откинувшись на деревянную спинку сиденья электропоезда, Яков строго глянул поверх очков на своих попутчиков и, рискуя нарваться на оскорбление, а то и на оплеуху, все же сердито произнес:
– Молодые люди! Потише, пожалуйста! Вы все-таки в общественном месте!
Бытует мнение, что смельчак – это человек со скудным воображением. Он, дескать, не способен представить себе всех последствий своего отважного поступка, потому и нарывается. Но это в корне неверно. Есть еще люди с обостренным чувством порядка. Даже отдавая себе отчет, что рискует лишиться здоровья, такой товарищ все равно сделает замечание распоясавшимся хулиганам или полезет разнимать дерущихся друзей. Именно таким и был Яков Гройсман. Доставалось ему довольно часто, но на этот раз повезло. Работяги, хоть и были в подпитии, оказались настроены миролюбиво. Они поднялись со скамьи, с недоумением глянули на зануду-очкарика и перебрались в тамбур, где, закурив, продолжили прерванную беседу.
Оставшись в вагоне в одиночестве, Яков набрал домашний номер Хренова и услышал в трубке голос его жены.
– Эльвира Эльхановна, это Гройсман. Будьте добры, пригласите к трубочке супруга, – попросил он.
– Володя в командировке, разве вы не знаете? – удивилась заспанная женщина. – Дня на три в Читу отправился.
– Спасибо, – сухо буркнул аналитик, нажимая отбой.
И тут же набрал телефонный номер Сирина. Если не у шефа, то пусть у его заместителя голова болит. Но и мобильник Олега не отвечал. И, что было совсем уж странно, никто не брал трубку его городского телефона. Этого не могло быть просто потому, что дома у Сирина всегда были жена и дочь. И Яков решил приехать к Сирину без звонка. Тем более что жили они в одном дворе и даже немного приятельствовали. Во всяком случае, именно Олег, зная аналитические способности соседа, устроил Гройсмана к себе в контору.
С вокзала аналитик сел на метро и через десять минут уже был в Сокольниках. Их старый дом словно врос в узкий переулок. Шестиэтажный, дореволюционной постройки, он ничем не выделялся среди других таких же старых доходных домов. Войдя во двор-колодец, Яков кинул взгляд на окна квартиры Сирина. Окна светились, и это было совсем уж странно. Мужчина миновал свой подъезд, приблизился к подъезду Сирина и беспрепятственно вошел через подпертую кирпичом дверь в подъезд. Вызвал лифт, но ждать его не стал – было жалко времени, хотелось поскорее вернуться домой. Поднялся на третий этаж и увидел склонившуюся к замочной скважине квартиры коллеги мужскую фигуру. Гладко зачесанные назад волосы наводили на мысли о танцоре аргентинского танго, одежда выдавала человека со средствами. Тронув незнакомца за плечо, Яков требовательно проговорил:
– Позвольте взглянуть на ваши документы.
Незнакомец обернулся, раздвинув в неискренней улыбке узкие губы под тонкими, точно нарисованными черным карандашом усиками, в бархатных карих глазах его блеснула злость, и в следующий момент Яков испытал невероятно острую жгучую боль. Боль пронзила левое подреберье и разлилась по телу, затопив каждую клеточку. Сознание стало стремительно сужаться и меркнуть, как экран гаснущего монитора. Падая, Яков успел снять очки, опасаясь за их сохранность. Последнее, что он увидел близорукими глазами, были расплывающиеся ноги в дорогих ботинках, сбегающие по лестнице вниз.
