Фридрих открыл глаза и приподнялся на тощем засаленном тюфяке. Его камера была маленькой и тесной, каменные стены источали холод и уныние.
Ему удалось заснуть совсем ненадолго, но даже этот короткий сон не принес отдыха – ему опять снилась та ночь в доме Толстого Ганса, покойного герцогского палача, снился тот ритуал, который навеки лишил его покоя…
Фридрих провел рукой по лицу, звякнув кандалами. Он отбросил навязчивый, неотвязный сон и вернулся мыслями к еще более тяжкой реальности.
Что сказал вчера каноник? Раз он не хочет признать свои грехи и раскаяться, он будет казнен. Казнен милосердной казнью без пролития крови. Для прочих людей это значит – костер, но для него, алхимика, отец Сильвестр избрал другую казнь: палач зальет ему глотку расплавленным свинцом, тем самым, который он при помощи Сатаны превращал в золото…
Впрочем, даже если бы он признал все свои грехи, конец стал бы таким же.
Фридрих застонал, застонал от мучительной боли в теле, истерзанном пытками. По приказу отца Сильвестра его терзали железными клещами и крючьями, мучили его плоть страшными тисками и сжимали в «испанском сапоге», жгли огнем и секли ременными плетями. Боль телесная благотворна, повторял каноник, любуясь его страданиями, ибо она спасает душу…
Но даже не телесная боль мучила Фридриха сильнее всего.
Он вспоминал ночь в доме Толстого Ганса, вспоминал страшный ритуал… даже если он покается и умрет с именем божьим на устах – он не вернет своей души. Сатана залогов не возвращает…
Внезапно в двери камеры заскрипел ключ.
Фридрих вздрогнул и прижался к холодной каменной стене: эти звуки означали только одно – за ним пришли, чтобы продолжить пытки, чтобы снова жечь и мучить его несчастную плоть. Или – уже для того, чтобы отвести его на казнь…
Дверь с негромким скрипом отворилась, но на пороге появились не те гвардейцы, что обычно отводили его в комнату пыток. На пороге появился тот мрачный глухонемой солдат, который памятной ночью несколько месяцев назад вывел его из замка. Той ночью, когда Фридрих встретился с Толстым Гансом и получил от него уроборос. Получил его вместе с древним проклятием…
Гвардеец придержал тяжелую дверь, и в камеру проскользнула женская фигура, закутанная в черное покрывало. Безмолвный гвардеец вышел и закрыл за собой дверь. Женщина откинула покрывало, и Фридрих узнал австриячку.
– Зачем ты пришла? – спросил он с ненавистью. – Ты хочешь полюбоваться на дело своих рук? Хочешь порадоваться своему предательству? Смотри!
Он распахнул свою жалкую одежду, чтобы она могла увидеть раны и ожоги, покрывающие его тело.
– Ты думаешь, это – боль? – прошипела австриячка, презрительно скривившись. – Это – тень боли! Настоящая боль – это когда каждое утро видишь в зеркале новую морщину, это когда понимаешь, что красота и молодость уходят, как песок между пальцев, а вместе с ними уходит власть над мужскими сердцами! Я просила тебя сделать для меня эликсир молодости. Ты не сделал. Так что тебе некого винить, кроме самого себя.
– Нельзя в одно и то же время превращать свинец в золото и возвращать молодость! – проговорил Фридрих, отступив перед пылающим взглядом австриячки. – Господин герцог требовал золота, золота и еще раз золота!
– Теперь у него этого золота куры не клюют! – процедила женщина с ненавистью. – Довольно с него! Теперь настал мой черед! Я просила тебя, алхимик, я обещала тебе свою любовь – но ты не захотел. Теперь, алхимик, я предлагаю тебе другую сделку: если ты сделаешь для меня эликсир, если ты вернешь мне утраченную молодость – я выведу тебя отсюда, я подарю тебе жизнь и свободу. По-моему, алхимик, это выгодная сделка! Я подкупила тюремщиков, я знаю все тайные выходы из замка – так что тебе решать, жить или умереть… жить на свободе или умереть страшной смертью!
– Это хорошее предложение, госпожа! – проговорил Фридрих задумчиво. – Пожалуй, я его приму. Только, ты сама понимаешь, чтобы вернуть тебе молодость, я должен попасть в свою лабораторию. Туда, где я прячу древний талисман.
– Само собой, само собой, алхимик! – проговорила австриячка, и глаза ее блеснули.
Фридрих почувствовал, что она задумала новое предательство, что она не выпустит его из замка живым – но он и сам придумал, как перехитрить эту женщину.
Австриячка постучала в дверь камеры условным стуком.
Глухонемой открыл дверь, по знаку Луизы отомкнул кандалы на руках и ногах алхимика, сделал ему знак следовать за собой.
– Отец Сильвестр будет считать, что сам Сатана освободил тебя, тем самым доказав вашу связь! – проговорила Луиза, подталкивая алхимика к крутой винтовой лестнице.
Они спускались по каменным ступеням, шли по бесконечным коридорам, снова спускались, поднимались, перед ними открывались новые и новые двери. Фридрих окончательно потерял направление, когда, наконец, оказался в знакомом коридоре и увидел перед собой дверь своей лаборатории.
Гвардеец открыл дверь большим заржавленным ключом, впустил их внутрь и безмолвно удалился, предварительно получив у австриячки полный кошель золота.
– Ну вот, я привела тебя в твою мастерскую! – проговорила Луиза, остановившись на пороге и боязливо оглядев инструменты алхимика. – Теперь твоя очередь выполнить обещание!..
– Не бойся, госпожа! – Фридрих почтительно склонил перед ней голову. – Я сделаю то, что обещал.
Он подошел к одной из полок и снял с нее простой глиняный кувшин. Вытащил пробку, и по комнате поплыл странный пряный аромат. Фридрих взял стакан, налил в него до половины густое красное вино из своего кувшина и протянул его женщине:
– Пей, госпожа! Тебе никогда еще не доводилось пробовать такого вина!
– Не знаю, что ты сюда налил, – проговорила австриячка недоверчиво. – Не надумал ли ты отравить меня?
– Пей, госпожа! Пей, Луиза, если ты и вправду хочешь помолодеть! Тебе придется довериться мне – иначе ничего не выйдет!
И Луиза решилась. Она поднесла стакан к губам, сделала маленький, осторожный глоток… вкус вина был очень странным. Он напомнил Луизе ее детство, прошедшее в нищей австрийской деревушке, и аромат ее первой любви, легкий и пьянящий… но уже второй глоток отдавал чем-то терпким, чем-то солоновато-запретным, и в то же время приторно-волнующим.
«Уж не кровь ли это?» – в ужасе подумала Луиза, но она уже не могла оторваться от удивительного вина и сама не заметила, как выпила стакан до дна.
И сразу мир вокруг нее удивительно изменился.
Низкий потолок лаборатории стал гораздо выше, сама комната превратилась в ярко освещенный дворцовый зал, изодранная одежда алхимика – в расшитый серебром бархатный камзол.
– Как, понравилось ли тебе мое вино? – спросил Фридрих женщину.
Впрочем, теперь это был не жалкий алхимик, а важный, благородный господин.
– Благодарю вас, милорд! – почтительно ответила Луиза. – Никогда прежде не доводилось мне пробовать подобного! Удивительное вино! Даже в погребах французского короля нет такого.
– Еще бы! – Фридрих чуть заметно усмехнулся. – Не забыла ли ты, госпожа, для чего пришла сюда?
– Ах да! – Женщина нахмурилась, припоминая, ведь она и впрямь пришла сюда по чрезвычайно важному делу…
Голова ее наполнилась тягучей болью, как будто ее стянули железными обручами. Эта боль не давала Луизе сосредоточиться, не давала вспомнить то важное, то единственное, что привело ее сегодня в жилище алхимика…
Неожиданно Луиза взмахнула рукой и уронила на пол опустевший стакан. Стакан с жалобным звоном упал на каменные плиты пола, разлетевшись на мелкие осколки, и от этого звука словно какие-то чары распались, и Луиза воскликнула:
– Ты обещал дать мне эликсир молодости!
Господин Фридрих помрачнел. Из знатного господина он снова превратился в жалкого алхимика, только что покинувшего камеру смертников. Шитый серебром камзол выцвел и пожух, превратившись в изодранные лохмотья, ярко освещенный дворцовый зал снова стал полутемной лабораторией.
– Что ж… – в голосе Фридриха прозвучало некоторое разочарование, но и надежда, – раз уж ты так настаиваешь…
Он удалился в дальний конец комнаты, поднял одну из каменных плит пола и пошарил рукой в открывшемся тайнике. Наконец он выпрямился, держа в руках небольшой ларец черного дерева, окованный серебряными пластинами.
Тяжелыми, медленными, неуверенными шагами пересек он комнату, остановился рядом с Луизой, поставил перед ней шкатулку и проговорил с непонятной робостью:
