— Даже не думай!
— О чем?
— О том, чтобы идти туда в одиночку. Я с тобой.
— Нет.
— Ты же не боишься Кена. Значит, и мне опасность не грозит. Я пойду с тобой, и точка.
— Но кто-то должен вызвать полицию!
— Значит, сделаем это сейчас.
Она достала телефон, но он оказался разряженным.
— Дай свой, пожалуйста, — попросила она у Паши.
Тот полез за мобильным и не успел взять его, как тот начал издавать музыкальные трели.
— Кто это там? — пробормотал Паша, выуживая аппарат из кармана. — Наташа! — воскликнул он, глянув на экран. Затем ответил на звонок.
Дина хотела прислушаться к разговору, но отвлеклась. Задрав голову, она увидела в окне знакомый силуэт. Это Кен расхаживал по кухне. Туда-сюда, туда-сюда.
Думал над сюжетом?
У Дины в голове не укладывалось, как такой во всех отношениях приятный человек может быть монстром. Он не вызывал у нее ни капли негативных эмоций. Она слепа? Нечувствительна? Наивна и глупа? Никогда у нее не получалось разбираться в людях…
— Дина, пойдем, — услышала она голос Паши.
— Что Наташа?
— Она тоже вычислила Кена. Только шла иным путем. Я попросил ее вызвать полицию.
Сказав это, он подошел к подъездной двери. Ткнув пальцем в нужные кнопки, стал ждать ответа.
— А если он не откроет? — спросила Дина.
— Я позвоню на мобильный.
— Не возьмет трубку?
Паша пожал плечами.
Но тут из динамика донесся голос:
— Кто там?
— Кен, это я, Паша… — Он хотел добавить, что не один пришел, а с Диной, но она приложила палец к губам. — Хочу поговорить с тобой. Впустишь?
— Заходи, конечно.
Замок, пиликнув, открылся.
Они вошли, вызвали лифт. Пока поднимались, Дина всматривалась в лицо Паши, пытаясь прочитать на нем хоть какие-то эмоции. Но не вышло. Оно оставалось абсолютно невозмутимым.
Когда они вышли из лифта, дверь квартиры уже была открыта. Кен гостеприимно приглашал к себе. Паша вошел первым. Дина за ним.
— А ты не один? Что ж не сказал? Заходите, ребята…
Кен был само гостеприимство. А выглядел так, будто к нему не среди ночи ввалились нежданно-негаданно, а явились к обеду по предварительной договоренности. Домашняя одежда безупречна, как будто на выход. Голубые джинсы, футболка цвета ванили, белоснежные носки, все отличного качества.
— Пишешь? — спросил Паша.
— Да. И роман к концу близится. Но что-то не идет последняя глава…
— Прочтешь?
— Ты за этим явился? — хмыкнул Кен.
— Хочу ответы на свои вопросы получить. Если для этого потребуется узнать, о чем ты пишешь, то да.
— Хотите чаю?
— Нет, спасибо. Мы ждем твоей исповеди.
Кен, прикуривавший в этот момент сигарету, поднял на него удивленные глаза.
— Не понял? — Втянув дым, он выпустил его через нос. В его клубах лицо Кена выглядело особенно эффектно.
— Мне изначально не давал покоя один факт, — начал Паша, привалившись к дверному косяку. — Почему в комнате с черным потолком нет камеры? Ведь маньяк очень театрально обставлял все свои действия. Тянул паузы, включал музыку. Он ставил спектакль. Но если ты главный его участник, то захочешь увидеть запись. А камер не было! Значит, все делалось для некоего зрителя.
— Я все еще в недоумении, — затянулся глубоко Кен. Сигарета выгорела до половины. Но лицо по-прежнему безмятежно.
— Ты был тем зрителем. Для тебя играли спектакль. Когда все засыпали, опоенные снотворным, ты покидал свое место.
— Паша, ты бредишь!
— Петя… Позволь называть тебя так? Петя, ты попался. Не отмажешься. Сюда едет полиция, и тебя арестуют максимум через десять минут.
— На каком основании?
— Дарья следила за тобой и Дельфией все это время. Она сейчас в полиции, дает против тебя показания. — Паша блефовал, но с таким уверенным видом, что Дина на мгновение ему поверила.
— Я и такое развитие событий допускал, — хмыкнул Кен.
— И спокойно говоришь об этом?
— Мне особенно беспокоиться не о чем.
— Как — не о чем?
— А вот так… — Кен швырнул окурок в приоткрытую форточку. — Я могу удовлетворить твое любопытство, но вы оба должны отдать мне свои телефоны. Чтоб я был уверен, что на них не включены диктофоны.
Паша без возражений передал ему свой сотовый. Дина последовала его примеру. Проверив мобильники и бросив их на кресло, Кен заговорил:
— Повторяю, я допускал, что меня могут вычислить. Сложно провернуть такое дело, не оставив следов. Да, меня арестуют и будут судить. Возможно, дадут пару-тройку лет. Зато какой пиар! Мой роман, который я обязательно закончу в ближайшие дни, станет мировым бестселлером. Остальные будут просто популярными, читаемыми, обсуждаемыми. И все, что я ни напишу потом, будет покупаться.
— А если тебя засадят на пару десятков лет? Неужели ты будешь счастлив только из-за того, что станешь знаменитым?
— Ты не забыл, что у меня есть деньги? Я найму лучших адвокатов. Все повесят на Дельфию. А я… Я рассчитываю вообще условным сроком отделаться.
— Ради чего все? Ради пиара, что ли? Я не понимаю…
И тут лицо Кена изменилось. Стало светлым, открытым, даже одухотворенным, как у монаха на мессе.
— Ради бабушки, — сказал он и улыбнулся лучисто.
— Но она умерла.
— И что? Ты разве не веришь в бессмертие души?
— А ты веришь?
— Да.
— Странно это слышать от убийцы. Значит, свою душу тебе не жаль?
— У меня свои представления о грехах и их последствиях. Бабушка моя была несчастна долгие годы из-за того, что убийцы ее сына не получили по заслугам. Я решил упокоить ее душу. — Он указал на портрет в траурной рамке, что стоял за стеклом стенки. — Вот он, мой дядя Валера, помнишь его?
— Смутно.
— Странно, с твоей-то феноменальной, как ты уверял, памятью забыть того, кто по твоей вине погиб?
— По моей?
— Правильнее будет сказать, и по твоей тоже. — Кен взял фотографию, протер ее. — Этот портрет стал падать каждую ночь ровно в двенадцать, начиная со дня бабушкиной смерти. А как я начал осуществление своего плана, прекратил. И свеча церковная, что горела возле бабушкиной фотографии, коптить перестала. А до этого пламя такое вытворяло! И дым его всегда к Валериному портрету тянулся. А еще бабушка снилась мне постоянно. Все плакала да по волосам меня гладила, как раньше, когда я маленьким был. Только тогда она успокаивалась. Она и отца прибрала к себе, потому что плохо ей было.
— Ты испугался, что за ними последуешь ты, и решил мстить за дядю?
— Нет, страха не было. Только желание упокоить ее душу.
— Я тебе не верю!
— Нет?
— Ты слишком нормален, чтоб замыслить убийство семи человек ради столь эфемерной цели.
— Так были же еще и практические. Отмщение — толчок. Даже не знаю, как тебе, технарю, объяснить. Есть такое понятие, как вдохновение!
— Я слышал, — с сарказмом проговорил Паша.
— Оно как дымка, понимаешь? Что-то витает в воздухе. Ухватишь это что-то — получишь идею. Нет — она ускользнет от тебя. Так и тут… Я ухватил! И понял: это мой шанс! — Кен уселся на кресло, закинул ногу на ногу. Жестом пригласил гостей последовать его примеру. Но Паша и Дина остались стоять. — Первое, мне было скучно и одиноко. Второе, я хотел кардинально изменить род деятельности. Банковское дело меня никогда не увлекало, просто я с ним неплохо справлялся. И тут… идея! Я понял, как должен действовать, чтобы упокоить бабушкину душу, развлечь себя, почувствовать с кем-то единение и найти себя в литературе. Написать роман, что станет бестселлером, на основе реальных событий… Событий, пережитых нами, друзья. Так что и вы, если подсуетитесь, получите свою долю славы.
— Обойдемся, — сухо произнес Паша. — Я понял про все, кроме одного. О единении с кем ты говорил?
— С Дельфией, конечно. Это единственный человек, который любил меня почти так же сильно, как бабушка. Она, кстати, походила на нее чем-то. Не внешне, нет. Суровостью, пронизывающим взглядом, мощнейшей энергетикой и глубоко запрятанной, но безграничной нежностью. Это меня и привлекло в ней. Я на самом деле был в ее магазине. Зашел за маслом. Она стояла за прилавком. Мы разговорились. Я подумал, что ей лет семьдесят. И сказал, что она очень похожа на женщину, которую я любил больше всех в своей жизни. Ей это понравилось. Она не знала, что я имею в виду бабушку. Фи-фи рассказала о своем диагнозе чуть позже. Думала, он меня отвратит от нее. А мне, наоборот, любопытно стало. До этого были у меня женщины с молодыми телами и душами старых шлюх. А тут все наоборот. Мы стали любовниками.
— Она тебе нравилась как женщина? — впервые заговорила Дина.
— Да, нравилась. Конечно, ее тело… Оно меня смущало первое время. Я все же не геронтофил. Но потом перестал замечать изъяны. Да, она мне нравилась. Но и только. Дельфия же в меня втюрилась. Что неудивительно, ведь я приложил к этому все усилия. К тому моменту я уже имел идею. И не только идею, а наброски плана. И понимал, что мне нужен сообщник, но такой, который умрет за меня. А ей умереть не страшно — ее дни сочтены.