— Так что же, привел?
— Тут такое странное дело, сэр. Конь-то обратно пришел, в полном порядке. В понедельник утром помощник конюха увидел, что он ждет у ворот — снаружи, вы понимаете? И седло все еще на нем, поводья к луке привязаны, а в седельной сумке — гинея лежит. Так что Петтингшилл подумал, доктор Роксфорд ранним поездом уехал, и больше в мыслях этого не держал. Но он не уехал. И его никто не видал с самой субботы, когда они оставили его одного в Холле.
— Я… гм… я понимаю. У вас есть какие-то предположения, инспектор, о том, что могло с ним случиться?
— Вот тут, сэр, я надеялся, что вы сможете нам помочь… — (При этих словах мое сердце болезненно сжалось.) — Как вы — поверенный в делах имения… и друг семьи… и все такое.
Он моргал своими маленькими глазками, словно ящерица. И хотя я весь съежился от его намеков (реальных или воображаемых, сам я не мог разобрать), ум мой вдруг лихорадочно заработал.
— Боюсь, я ничего не слышал… А это что, Болтон — дворецкий доктора Роксфорда — предложил, чтобы вы обратились ко мне?
— Да нет, сэр, я по своей инициативе пришел. Видите ли, сэр, я думаю, надо нам посмотреть внутри Холла, просто на всякий случай. Но это ведь частная собственность, и… Ну, если предположить, что доктор Роксфорд все еще там, ему не очень-то понравится, что полицейские туда вломились, если вы понимаете, что я имею в виду. Так что я подумал, может, у вас есть их ключи…
— Есть, да — у меня в конторе… Вы хотите, чтобы я поехал в Холл и посмотрел, все ли в порядке?
Произнося это, я услышал эхо своих собственных слов, сказанных Дрейтону в тот дождливый день — целую жизнь тому назад. Однако инстинктивное чувство побуждало меня не упустить возможность обследовать Холл в одиночку — возможность, какой бы ненадежной она ни была, что я смогу напасть там на какой-то след, который приведет меня к Нелл.
— Да, конечно, сэр, вы бы нам очень помогли, это точно. А вам нужно будет, чтобы я с вами поехал?
Тут наконец я понял, что никаких подозрений на мой счет Роупер вовсе не испытывает.
— Не думаю, что это необходимо, инспектор; уверен, у вас и так масса дел. Если только вы сами не считаете, что должны там находиться.
— Я очень загружен, сэр, это правда, и мне надо бы попасть на следующий поезд в Вудбридж…
— Тогда я сразу же и отправлюсь: свежий воздух пойдет мне на пользу. Случись так, что я обнаружу что-нибудь… неподобающее… я сразу же приеду в Вудбридж и дам вам знать. В любом случае я дам телеграмму, как только вернусь в Олдебург.
— Очень хорошо, сэр, и спасибо вам. Премного обязан.
Было уже за полдень, когда я отправился в путь. Низкие, мятущиеся тучи неслись над полями, все еще мокрыми от ночного ливня, а с моря задувал холодный ветер: все слишком напоминало мне мою поездку в Холл с Дрейтоном. Помимо того, я сознавал, что мое положение, в самом лучшем случае, сомнительно. Если Магнус сообщил Болтону или — кстати говоря — доктору Ризу, что он меня уволил… Я ничего не получил от него в письменном виде, но мой поступок все равно заставил бы их удивленно поднять брови.
В субботу, когда передний двор был заполнен экипажами и повозками, я был слишком потрясен стычкой с Магнусом, чтобы думать о чем-то еще, кроме Нелл, и не подумал о зловещей истории Холла. Однако сейчас прежние первобытные страхи вернулись с новой силой. Очень хорошо было мне твердить самому себе, что мы теперь живем в век паровых машин и электрического телеграфа и что наука опровергла все былые ужасы; здесь, в этом месте, я мог с таким же успехом находиться за тридевять земель от цивилизации.
Парадная дверь была заперта на засов изнутри, но я отыскал небольшую дверь с другой стороны дома, близ каменной скамьи, где мы сидели с Нелл; через эту дверь я попал в незнакомую мне часть замка. Я снял закопченное ламповое стекло и взял обгоревшую свечу из лампы, прошел сквозь мглу в большой холл, а затем вверх по лестнице на площадку, где и остановился, вслушиваясь в тишину.
Кабинет был заперт, но не изнутри. Походной кровати Корнелиуса и умывальника здесь теперь не было; к письменному столу было придвинуто кожаное рабочее кресло. По стенам на полках стояли ряды книг, но на самом столе их не было, только влажный аммиачный запах от книг, много зим подряд остававшихся без внимания. Единственным признаком чьего-то недавнего присутствия было пальто — пальто Магнуса, которое я сразу же узнал: оно висело на крючке за только что открытой мною дверью.
В правом его кармане лежал продолговатый пакет, запечатанный Магнусовой печаткой-фениксом и адресованный его рукой Джейбзу Вейтчу, на Грейз-Инн-сквер, в Холборне. Пока я стоял там, пытаясь догадаться, что содержится в пакете — на ощупь это была тоненькая книжечка примерно дюймов восемь на пять величиной и письмо или какой-то документ, — мне пришло в голову, что это может быть сообщение Магнуса мистеру Вейтчу о моем увольнении. Я сунул пакет в грудной карман собственного пальто и вывернул другие карманы пальто Магнуса, где обнаружил перочинный нож, пару перчаток для верховой езды и кошелек с четырьмя золотыми соверенами.
Разумеется, Магнус мог просто забыть здесь свое пальто.
Я прошел через библиотеку, где увидел нечто похожее на огромную прялку, снабженную полудюжиной стеклянных дисков, рукоятью и проводами, проходящими под дверь, что ведет на галерею. Эта дверь была заперта — на этот раз снаружи. Я повернул ключ и вошел.
Посреди галереи на полу валялся опрокинутый круглый столик, вокруг него — беспорядочно расположенные стулья, два из них опрокинуты набок. Саркофаг сэра Генри Роксфорда тяжелым комом застрял в горле огромного камина. Провода от машины, стоявшей в библиотеке, вились мимо моих ног и соединялись с теми, что связывали доспехи с громоотводами. Я вдруг осознал, что, помимо запаха старого дерева и плесневелых тканей, здесь стыло и едко пахнет горелым.
Доспехи были закрыты. Когда я заставил себя подойти поближе (мой каждый нерв требовал, чтобы я со всех ног бросился прочь оттуда), я увидел, что там, где лезвие меча входило острием в постамент, торчит ржавый кинжал, заткнувший прорезь и мешающий работе механизма. Между пластинами доспехов застрял обрывок сизо-серой ткани — такой мог оторваться от подола женского платья — вроде того, в каком была Нелл в тот день, когда мы с ней виделись неделю тому назад. Ткань обуглилась там, где ее край исчезал за пластинами доспехов.
Я стоял, как к месту пригвожденный, вспоминая о той новости из Чалфорда о единственной яркой вспышке, осветившей все небо над Монашьим лесом в ночь на воскресенье, и не отрывал глаз от обрывка ткани, пока не разглядел, что платье застряло в доспехах снаружи. В тени за доспехами валялся маленький, украшенный драгоценными камнями пистолет, каким могла бы пользоваться женщина.
В оконное стекло над моей головой застучали капли дождя. Я опустил пистолет в карман, наклонился — высвободить кинжал из прорези, а затем, содрогаясь, словно я брался за ядовитую змею, взялся за рукоять меча.
Меня с головы до ног поглотила серая бесформенная масса, что-то ударило меня по ноге и отскочило, вскипая вокруг грубым серым облаком, наполнив мой рот и нос запахом пепла; пепел заскрипел на зубах. В волосах у меня и на одежде — всюду был пепел, а когда облако осело, я увидел, что мои ступни окружены мелкими и более крупными осколками сероватых костей; среди этих осколков поблескивали крохотные крупинки золота (одна все еще заполняла остаток зуба), да еще золотая оболочка злосчастной печатки-сфинкса, почерневшей и потерявшей форму, но все-таки узнаваемой, вплавилась в цилиндрик треснувшей кости.
Не помню, чтобы я подумал: «Это сделала Нелл». Я более не чувствовал страха, я больше вообще ничего не чувствовал. Я оцепенело пошел назад, через библиотеку и кабинет, спустился по парадной лестнице в холл, к парадной двери, которую открыл, отодвинув засов и отперев замок, и вышел из дома.
Дождь более или менее утих. Мой пони терпеливо ждал, низко свесив голову. Сама мысль о предстоящей встрече с Роупером была непереносима: мне хотелось лишь попасть домой и съежиться у камина, пока не настанет время лечь спать, чтобы больше никогда не просыпаться. Я залез в боковой карман сюртука и вытащил пистолет — одноствольный дерринджер длиною не более пяти дюймов. «…Но этого хватит… он сослужит свою службу…» Я взвел курок, поднял пистолет, по-прежнему не сознавая, что намереваюсь сделать, и прижал холодное дуло к виску, с каким-то отстраненным любопытством подумав: «Интересно, что я почувствую?» Движение руки заставило меня осознать, что какой-то предмет упирается мне в грудь, — это оказался угол пакета в грудном кармане.
На меня снова нахлынуло осознание опасности; я опустил пистолет с намерением поставить курок на предохранитель, но руку вдруг свело, она задрожала. Пистолет дернулся, словно живое существо; фонтан грязной воды взлетел вверх у самых моих ног, встревоженный пони резко вскинул голову, звук выстрела стал эхом отдаваться вокруг поляны.
