— Не забудьте сдать все дела Хартингу! Все до одного!
11. СНОВА ОСОБНЯК МАРИИ СКАЛАЦЦА
Фердинанд был потрясен отставкой Тропа. «Как, Эдвард, вы уходите? А как же я?»
— Не знаю, Фердинанд, долго ли ты продержишься здесь. К счастью или несчастью, я постарался сделать из тебя порядочного человека, порядочного, насколько это вообще возможно в полиции. Я подчеркиваю это, потому что сам закрывал глаза на многие вещи. Разве я не знал, что у нас на допросах бьют? Знал, но считал, что раз сам я не допускаю этого, то я порядочный человек. Разве я не знал, что полицейский аппарат заражен взяточничеством, что полиция зачастую покрывает главарей мафии, потому что зависит от них, находясь чуть ли не на постоянной ставке? Знал! Но закрыв глаза на преступления, которые творятся вокруг тебя, порядочным не станешь. Я возвращаюсь на родину, в Даллас. У меня есть небольшие сбережения, куплю на них небольшую ферму и стану разводить скот. Не смейся, я в детстве мечтал об этом, но жизнь сложилась иначе. Станет невмоготу — приезжай, найдется дело и для тебя.
Фердинанд отвернулся, опустив голову.
— Кстати, я раскрыл тайну шифра и сообщил его днями сестре убитой в Париж. Там поняли меня. Она звонила мне потом по телефону, собирается вскоре прибыть сюда и оформить наследство. Сказала, что продаст этот злосчастный дом и сожалела, что не смогла прилететь на похороны: болела, да и сейчас еще не может прийти в себя после смерти сестры.
— Эдвард, как вы узнали о шифре и почему ничего не сказали мне?— в голосе Фердинанда послышалась обида.
— Не сердитесь, было не до этого: сдавал дела Хартингу, да и сам понимаешь — настроение у меня сейчас препаршивое. Я успел еще раз побывать в особняке; подробно обо всем расскажу завтра. У меня сегодня одно важное мероприятие. До завтра, Фердинанд!
Фердинанд не догадывался, что Троп снова отправился на седьмую авеню, чтобы провести там последнюю ночь в этом городе. «Хорошо, что я не сдал ключи, которые я нашел в сумочке Стефании»,— думал Троп, ведя машину по таким знакомым, но в то же время уже немного чужим улицам Дортинга. Он вспомнил маленького задиристого Криса Норта и тихо засмеялся. Этот человек пришелся по душе бывшему комиссару.
...В половине второго ночи парадная дверь особняка отворилась: кто-то осторожно поднимался по лестнице, освещая дорогу узким лучом фонарика. Поднявшись на второй этаж, неизвестный уверенно прошел в гостиную и остановился перед горкой с фарфором. Он что-то нащупывал на ее выгнутых боках, лицо его, подсвеченное снизу, походило на череп.
— Зря стараетесь, «Шериф»!— насмешливо произнес Троп и включил верхний свет. Джексон в ярости и страхе смотрел на Тропа.
— Как вы здесь очутились?— закричал он, приходя в себя. Фонарик выпал из его рук и бледно светил на фоне яркой тысячесвечевой люстры.
— Я пришел на прощанье убедиться, что вы убийца, Джексон. Вам не кажется, что вы пойманы с поличным?
— Вовсе не кажется,— усмехнулся Джексон,— дело вернулось к Хартингу, а он поручил мне нести здесь ночное дежурство. Ведь убийца, согласно вашей теории, должен появиться в особняке. Вот я и жду его. Как видите, ваши советы учли в полиции, хотя вы невысокого мнения о ней.
— Вы далеко должны продвинуться по службе, Джексон, потому что вы редкий мерзавец. Но ваши поиски напрасны: шифр, который вы ищете, я уже сообщил сестре покойной в Париж, и вклад переведен в другой банк.
— Как вам удалось найти шифр?— Джексон в смятении уставился на Тропа.
Троп подошел к витрине и, открыв ее, как и прежде, с помощью карманного ножа, достал фигурку, изображающую Леду, жену спартанского царя Тиндарея с Зевсом, представшим перед ней в образе лебедя. Троп перевернул скульптурку; снизу, на подставке, виднелись вдавленные в фарфоровое тесто цифры 1—144 и 119, а рядом — маленький треугольник.
— Миссис Скалацца не надеялась на память, а записывать побоялась, поэтому она закодировала вклад цифрами этой скульптурки. Мне помогло письмо, которое она почему-то не отправила в Париж. Я доходчиво объяснил, убийца Джексон?— в голосе Тропа сквозили неприкрытая насмешка и презрение. Он поставил фигурку на полку.
Джексон, не владея собой, схватил Леду и яростно бросил об стенку. Фарфоровые брызги усеяли всю гостиную, голова Леды покатилась по ковру и остановилась у темного пятна. Губы сержанта кривились от бешенства.
V — Жаль, Джексон, что я не могу отправить вас на электрический сгул, но я сохраняю надежду, что найдутся люди, которые сделают это.
Троп брезгливо отвернулся и вышел.
Утром в аэропорту Тропа провожал Фердинанд. До отлета оставалось около полутора часов, они сидели в баре .и пили крепкий коктейль.
— Значит, тайны фарфоровых фигурок больше не существует,— задумчиво сказал Фердинанд.— Мне будет вас ужасно нехватать, Эдвард.
— Знаешь, Фердинанд, что я вспомнил?— неожиданно обратился к нему Троп,— в детстве я ходил с родителями в церковь и мне запала в душу одна проповедь. Старый проповедник заканчивал ее словами: и придет день, и спустится на грешную землю Мессия и научит людей жить по справедливости. Бедных он сделает богатыми, несчастных — счастливыми, исцелит больных и калек... и наступит мир и справедливость.
Так вот, я думаю, Фердинанд, что пророк еще не дошел до Америки, может, он и приходил, но его не услышали. По микрофону объявили посадку.
Часть вторая Храм двенадцати апостолов
За ним увязался испанец. Случайность или его «навели», выражаясь языком полицейского сленга? Он не знал этого, в сознании лишь четко отпечатывалась мысль, что человек, незаинтересованно идущий за ним сзади,— испанец. Почему именно испанец, и какая, в сущности, разница, испанец этот человек или японец? В этом курортном городишке, как его, Сан-Диего, Сан-Луи или Сан-Мартинес, девяносто процентов испанцев, остальные бездельники из Европы и Америки. Может, испанец случайно избрал тот же путь?
Он скосил глаза и обнаружил испанца в зеркальном отражении витрины с обувью, потом увидел его покупая газеты, затем, будто случайно выронив одну из них и оглянувшись, приметил испанца: тот по-прежнему плотно опекал его, делая это непринужденно и профессионально, на самом высоком уровне полицейской слежки.
— Это не случайность,— подумал Альберт— этот испанец профессионал и нужно было обладатьмоим опытом и чутьем, чтобы обнаружить слежку.
У испанца было жесткое обветренное лицо, глубоко посаженные глаза, прилизанные черные волосы, местами обнажавшие неглубокие дугообразное залысины, он носил темно-синюю выцветшую рубаху и потертые на коленях и боках джинсы. Вот, пожалуй, и вся характеристика.
— Не густо,— усмехнулся Альберт,— не похоже, чтобы кто-нибудь еще дублировал слежку. Неужели мне удастся избавиться от этой потертой, прилизанной обезьяны, мне, который только недавно надул всю охрану знаменитой тюрьмы Синг-Синг? Но откуда он? Интерпол? Мой побег наделал много шума, меня ищут. Пора уходить в сторону, нам с этим гороховым шутом тесно на одной улице.
Альберт зашел в тратторию и заказал вина, бросив на мраморный, в глубоких трещинах, прилавок несколько мелких монет. Хозяин тут же налил в высокий фужер белого вина и Альберт снова приметил испанца: тот присел за столик в глубине зала. «Когда же он успел проскользнуть?»
Высказав недовольство, что вино белое, а не красное, Альберт не стал выслушивать оправдания расстроенного хозяина, пытавшегося объясниться, и направился к выходу. И тут он к своему изумлению увидел, как испанец стремительно, где-то уже за спиной Альберта, подошел к стойке, и не дав опомниться хозяину, залпом выпил вино, сказав скороговоркой по-испански: «Сеньор заплатил, мы вместе».
«Ага, все же он испанец»,— удовлетворенно заметил Альберт, выходя из пивной, и, хотя мысль была совершенно никчемной и не могла ни при каких обстоятельствах пригодиться ему, он почувствовал облегчение, будто избавился от ноющего зуба — с таким человеком был смысл сыграть в открытую. У него, видать, ни гроша в кармане.
