Далее я листала страницы без особого интереса. Люди, люди... Незнакомые, скучные, чужие. А Вероника везде была какой-то одинаковой. Туповато-надменное выражение длинного лица, солдатская поза «руки по швам» и везде, везде без улыбки. Что ж за жизнь у нее была? Я знала ее всего два дня, но без труда могла догадаться о ее одиночестве и постепенном умопомрачении. А ведь изначально в ней было заложено не так уж мало. По сути, она вовсе не была недалекой и смутной женщиной с большим приветом. То есть «привет» у нее, конечно, имелся, зато и душа имелась тоже. Тонкая, странная, мятущаяся... Последнее слово часто повторялось в прочитанном мной недавно французском философском романе, и сейчас оно мне показалось весьма подходящим для определения Вероникиной сущности.
В альбоме оставалось всего два листа, когда я наткнулась на фотографию, поразившую меня: Вероника и... Пульс. Пульс! Он-то тут откуда? Неужели они были знакомы? И видимо, хорошо знакомы, если сфотографировались вместе... Стоят в обнимку на улице, вроде бы летом. Она почти с него ростом. Похожи друг на друга, как брат с сестрой. Длинные, тощие, физиономии унылые, пялятся в объектив так сурово, словно фотограф задолжал им и не хочет отдавать... Ничего себе Пульсик сделал финт ушами! Крутит любовь с Вероникой при живой жене да еще скрывает это от окружающих. Хотя в том, что скрывает, ничего странного нет. Кто же кричит на каждом углу о любовниках и любовницах? Только Невзорова, других таких не знаю. Странно то, что Пульс все больше и больше оказывается впутанным в это дело. Он единственный (во всяком случае, прочих пока не обнаружено), кто знал обоих убитых. Он был на том злополучном вечере у Миши. Он был и на той попойке лет восемь назад, где изнасиловали девицу. И хотя я была почти уверена в том, что то старое дело не имеет никакого отношения к нашему, это наводило на некоторые мысли...
Я решила, что Пульс — закоренелый преступник. Может быть, даже маньяк. Потом без ненужных сомнений и колебаний взяла эту карточку и запихала ее в карман. Посмотрим, что наша птичка запоет на сей раз...
Продолжала обыск я гораздо ретивее прежнего. На Веронику уверенно не смотрела, ее присутствием не тяготилась. Пусть себе лежит, бедняга...
Глобус с нарисованной на нем мордой я внимательно рассмотрела со всех сторон и от усердия чуть не вскрыла, хорошо догадалась потрясти и таким образом установить, что в нем пусто. А вот огромный кусок пластилина препарировала без зазрения совести, и не зря. В нем оказался крошечный тоненький ключик. Не улика, конечно. Так, одно из доказательств невменяемости хозяюшки.
Ключик я положила на стол и занялась книгами. Сначала просмотрела те, что лежали на столе. Ничего. Затем перешла к полкам. Там книг было мало, около пятидесяти, из них штук пять классики и одна — Бердяев. Остальные детективы и любовные романы. Каждую книжку я пролистала очень тщательно. Однако ничего так и не нашла.
Осторожно, стараясь не засветиться в окне, я сняла с подоконника цветочный горшок, вытащила палку с розочками, порылась в земле — без толку. А бумажные розочки оказались сделанными из листочков со стихами. Да, фантазия у Вероники работала исправно.
Обыск в комнате закончился, можно сказать, ничем. Если в тетрадке со стихами и на дискетах я ничего нужного не обнаружу, то получится, что время потрачено впустую. Но, в общем, отсутствие результата тоже результат...
Теперь мне предстояло самое неприятное... Стараясь смотреть вбок, я приблизилась к Веронике, собрала все свое мужество и... перевела взгляд на ее лицо. Мертвенная бледность, синюшность тонких губ, застывшая гримаса — все, буквально все свидетельствовало о том, что я не ошиблась, моя подруга не впала в летаргический сон, ее убили... И убили жестоко — затянув на шее ее собственную газовую косынку. Кто это сделал? Тот, кто хоть немного знал Веронику. Я исходила из того соображения, что она не стала бы открывать дверь постороннему. Только знакомому. Или... Или тому, кто был в курсе ее причуд и догадался ляпнуть в ответ на «кто там?» что-нибудь идиотское. Ну, к примеру, «это я, Карлсон, который живет напротив»... Нет, Вася Алексеев говорил, что в квартире напротив живут алкоголики Смирновы, так что на такую фишку Вероника бы не клюнула. Да не важно. Главное — убийца должен был знать, что именно ей нужно отвечать.
Знакомый или знакомый знакомого. Только два варианта. Правда, есть еще третий: убийца мог просто зайти следом за ней в подъезд, дождаться, когда она откроет дверь, ворваться и придушить... Маловероятно. Зачем постороннему человеку убивать Веронику? Она не была богата, не состояла в стройных рядах мафии и даже для насильника не была особенно привлекательна. Но ее в этом смысле и не тронули, насколько я могла заметить... Итак, все-таки знакомый или знакомый знакомого. Круг сузился. Теперь стало ясно, что преступник на оба убийства был один и что он входил в окружение Миши, а отсюда мог знать, хотя б поверхностно, Веронику. Процент ошибки мал, даже ничтожен. Иначе получается совпадение. Два киллера, независимо друг от друга, в течение двух с половиной недель убивают двух людей, живущих в одном подъезде, не обладающих ни властью, ни богатством, ни порочными связями... Не может такого быть. Я думаю, не может.
Я вспомнила несколько слов из молитвы и шепотом произнесла их над Вероникой. Это не было кощунством и не было игрой — кто еще, кроме меня, скажет для нее такие слова? А я все же была ее подругой...
Потом я в последний раз оглядела комнату. Кажется, все просмотрела внимательно, ничего не упустила.
Выключив торшер и «Рекорд», я прошла в коридор. Щелкнула выключателем у зеркала, зажегся маленький ночник, приделанный к вешалке.
Здесь обыскивать было нечего, разве что Вероникину сумку. Дамской у нее не оказалось, только хозяйственная, большая. Я перетрясла ее, прощупала вдоль и поперек — бесполезно. Кроме кошелька с двумя рублями, там ничего не было.
Все. Можно было уходить. Надеюсь, Вася Алексеев закончил свой рабочий день и сейчас сидит дома, ужинает и смотрит телевизор. Иначе придется выжидать момент, когда он отвернется, и бежать к остановке сломя голову. А я так устала, что бегать мне совершенно не хотелось. Даже ходить и то не хотелось. Был бы у меня ковер-самолет... Или сапоги-скороходы. Недавно я читала одну сказку про принцессу, очень похожую на меня. Так она умела перемещаться мысленно. Подумает о полянке в лесу — и вот она уже на полянке, скачет как молодая козочка, радуется жизни. Подумает о домике молодого сапожника — и вот она уже в постели с сапожником. То есть насчет постели в сказке ничего не говорилось, это я сама потом придумала. А вот идея с мысленным перемещением мне очень понравилась. Тем более на картинке в книжке эта принцесса и в самом деле была очень похожа на меня. Только она в платье и золотых туфельках, а я в джинсах и ботинках на толстой подошве.
Так, вся в сладких грезах о принцессе, я вышла из квартиры убитой, спустилась по лестнице и остановилась у входной двери. Надо чуть приоткрыть ее и глянуть в щель, нет ли во дворе Васи Алексеева. Я протянула руку и...
***
Дверь распахнулась, едва не съездив мне по носу. Я отскочила, открыла рот, чтобы выругать как следует того, кто так торопится с риском для чужой жизни, и замерла в ужасе. В подъезд вошел оперативник Сахаров, а за ним — Вася Алексеев. Вот и пришел мой конец. Знала бы, в окно бы выскочила, не побоялась...
Увидев меня, Сахаров встал как вкопанный. Вася Алексеев стукнулся о него и тоже встал. Лица обоих постепенно менялись, и выражение их не сулило мне ничего хорошего. Я нервно оглянулась. Бежать было некуда. Словно очнувшись, Сахаров сделал резкий шаг вперед и схватил меня за руку. Участковый в точности повторил его действия в ту же секунду.
— Ты что тут делаешь? — прошипел оперативник, встряхивая мой рукав.
— Гуляю, — хриплым шепотом ответила я, еле живая от страха.
Я не знала, что мне говорить и как себя вести. Я не была готова к такому повороту событий. Собственно, как добропорядочная гражданка, я обязана была позвонить в милицию, как только обнаружила труп. Я этого не сделала. И обыск проводить не имела права. И вообще: как мне объяснить, зачем я явилась в квартиру Вероники? Вряд ли Сахаров поверит моему рассказу о странных звонках Мадам, о встрече с Вероникой у памятника Маяковскому, о наших милых беседах в рифму, о несостоявшемся походе в кино...
И тут мне пришло в голову, что Сахаров может и не знать, что Вероника убита. И о существовании самой Вероники может не знать. Он, наверное, направляется к Анатолию. Тот ведь тоже здесь живет. А Вася Алексеев его сопровождает...
Эта мысль придала мне сил. Я дернулась — не очень активно, потому что чувствовала, что все равно не смогу вырваться, — и грубо сказала, обращаясь к одному Сахарову:
— Отпусти! Ты сам разрешил мне вести расследование!
