Положил трубку и весело кивнул Кандаурову:
– Ну, как вам работа швейцарской полиции? Одно мгновение, и ваш родственник найден! – Покачал головой: – Надо же, какое совпадение: Венсан Берестов – комиссар кантональной полиции Женевы. Я всегда знал, что он из княжеского русского рода, и когда вы назвали фамилию, сразу о нём подумал. Как видите, не ошибся! Он будет здесь через два часа… Всё-таки, поразительное совпадение!
«Совпадение ли? – подумал Викентий. – Имя, профессия… Чёрт возьми!»
Он невольно глянул на запястье – на часы. Два предстоящих часа ожидания вдруг показались слишком долгими, чуть ли не дольше всех минувших лет.
…Викентий и Винсент мчались в «рено» серебристого цвета по трассе, ведущей в Женеву. А точнее, ехали они не в сам город, а в его близкий пригород.
– Вообще-то Верье давно уже вошёл в черту города, но бабушка Катрин упорно зовёт его деревней и предпочитает жить именно там. – Винсент слегка повернул голову, улыбнулся. – Там, конечно, сохранился некий пасторальный шарм, это верно.
Викентий всё ещё до конца не отошёл от некоторого потрясения. Ещё бы: узнать, что жива и здорова дочь самого Викентия Павловича Петрусенко! Это словно попасть из реальности в то, почти мифологическое время, о котором он так много слышал в детстве от своей бабушки Елены! Когда Винсент сказал ему:
– Я позвонил бабушке Катрин, она ждёт нас, причём прямо сейчас. Ты не против? – Викентий даже не понял, о ком речь. А когда Берестов объяснил, он сначала не поверил – думал, что не понял. Они говорили по-русски, а ведь кузен всё-таки швейцарец во втором поколении. Переспросил по-французски – Винсент засмеялся, сказал:
– Бабушке восемьдесят шесть лет, она жива и довольно здорова. – И добавил опять по-русски: – Да, да, именно Екатерина Викентьевна, в девичестве Петрусенко.
Он говорил очень правильным, почти классическим русским языком. Но всё-таки с заметным акцентом и сильно грассировал.
Они перешли на «ты» почти сразу. Когда стали друг против друга в кабинете господина Шлегеля, протянули руки, и вдруг неожиданно обнялись. Викентий не ожидал от себя такого порыва, но, похоже, и Винсент это сделал также спонтанно, неожиданно для себя. Теперь, в машине, часто поглядывая друг на друга и встречаясь взглядами, они радостно улыбались – ощущение было такое, что знакомы много лет. Викентий же радовался ещё и тому, что будет работать именно с Винсом Берестовым. В бернском комиссариате Шлегель сразу предложил:
– Раз уж случилось такое необыкновенное совпадение, то вы, мсье Кандауров, наверное не откажитесь от такого помощника, как ваш родственник? В Берне или в Женеве разрабатывать ваше дело – не имеет значения, в Женеве для вас даже лучше, там все говорят по-французски. А господин Берестов очень опытный специалист по самым запутанным криминальным случаям, вы это быстро поймёте…
Нет, подобного Кандауров даже представить не мог! Впрочем, удивляться совпадениям ему пришлось ещё не раз. У них с Берестовым были не только одинаковые имена и профессии. Винсент был всего на три месяца старше, а его единственная дочь была ровестницей дочери Кандаурова.
– Её зовут как и бабушку – Катрин. Катьюша… – мягко произнёс Берестов.
Кандауров засмеялся:
– У меня тоже Екатерина, Катюша! Интересно, что у нас ещё с тобой найдётся общего? Может, родимое пятно?
Вообще-то, он сказал это шутя, но Винсент вдруг свернул на обочину, остановил машину:
– Какое родимое пятно? На левом плече?
– Ну да! – Викентий показал ладонью. – Смазанный треугольник.
– Есть, точно такое! После деда, князя Всеволода, только у меня и у моей дочери.
– У меня и у дочери, – как эхо, повторил Викентий.
На этом, правда, поразительные совпадения, кажется, закончились. У князя Всеволода и его жены Екатерины Викентьевны было трое детей. Младшие сын и дочь жили во Франции, старший – князь Роман, отец Винсента, – уже давно уехал в Аргентину, туда, где ещё раньше поселился его младший сын и брат Винсента Александр. У Викентия же давно не было в живых никого – ни деда Дмитрия Кандаурова, ни бабушки Елены Романовны, ни отца, ни матери. А уж братьев и сестёр ни у него, ни у его отца не было вовсе… Винсент, узнав об этом, покачал понимающе головой:
– Печально, но это говорит о разных уровнях жизни наших стран.
Викентий усмехнулся краешком губ:
– Да, в нашей стране всегда было жить не просто – ни нашим предкам, ни отцам. Правда, детство и юность у меня были, что называется, счастливыми, и я долгое время верил, что впереди – только лучшее. Но, как сказал один наш современный поэт: «… не было и нет благих и безмятежных лет у нашей матери-России…» Поверь мне, жить в эпоху резких социальных катаклизмов никому не пожелаю. Увы, теперь я думаю, что и дочери моей, и будущим внукам тоже настоящего благополучия не достанется.
– О, нет! – с энтузиазмом воскликнул Берестов. – Теперь в ваших странах всё сильно меняется, торжествует демократия! Скоро вы станете настоящими европейцами, поднимите уровень жизни!
– До Швейцарии? – не удержался от иронии Кандауров. Его насмешила искренняя патетика кузена – эдакий европейский восторг по поводу распада «империи зла». – И потом, дорогой мой тёзка, нужно ли нам становиться европейцами? Может быть, всё же останемся русскими людьми?
– Ты славянофил? – спросил Винсент. – Честно говоря, я и сам в душе славянофил. Всё, что связано с Россией, мне очень дорого, читаю книги наших великих писателей, и слёзы наворачиваются – это так. Я ведь чистокровный русский, не только по отцу, но и мама у меня из эмигрантов, дворян… Но всё-таки, согласись, Вик, здесь, в Европе, гораздо больше порядка.
– Согласен, расчёта здесь гораздо больше.
Ясно было, что потомок князей Берестовых, родившийся в благополучнейшей Швейцарии, слабо представляет, что такое славянофильство. Но Кандауров не стал затевать дискуссию – он подозревал, что впереди у них достаточно времени, чтобы лучше понять друг друга. К тому же, в окне автомобиля совершенно внезапно появились горы – почти отвесная стена чуть ли не у самой обочины дороги.
– Это уже Верье, – сказал Винсент. – Через пять минут будем на месте.
Он свернул на красиво вымощенную жёлтым шлифованным булыжником улицу. По обеим её сторонам стояли домики-коттеджи – одно-двухэтажные, красиво выкрашенные, с зелёными лужайками, клумбами, фигурно подстриженными кустарниками. Около одного из них Берестов затормозил.
Маленькая худенькая женщина всплеснула руками:
– Митя! Боже мой, Митя Кандауров!
Викентий знал, что он очень похож на деда Дмитрия: высокий рост, тёмные густые волосы с ранней сединой на висках, тёмные глаза…
– Вот только усов Митенька не носил!
– Носил, дорогая бабушка, носил, только позже, когда вы его уже не могли видеть. Я привёз фотографии, всё вам покажу!
Эта женщина была двоюродной сестрой деда, но лишь формально, а по-сути – родной. Ведь Дмитрий Кандауров, оставшись с раннего детства сиротой, был усыновлён и рос в семье Викентия Павловича Петрусенко… Бабушка Катрин перевела взгляд на стоящего рядом с Викентием Берестова и сказала расстроганно:
– А ты, мой дорогой Венсан, на одно лицо со своим прадедом. Вот я словно снова вижу их вместе – папу и Митю.
Она быстрым лёгким шагом подошла к Викентию и обняла его, встав на цыпочки. Он тут же склонился и прижался губами к её щеке. Потом тоже взглянул на кузена: крепыш среднего роста, серые глаза с ироничным и внимательным прищуром, короткий нос, светлые усы над твёрдыми губами… Да, в самом деле, очень напоминает следователя полицейского департамента Викентия Петрусенко – такого, каким Кандауров знал по старым фотографиям.
Екатерина Викентьевна говорила по-русски, но, как ни странно, хуже своего внука – с сильным акцентом и ударениями на последние слоги слов. Она была миниатюрной и совсем по девичьи стройной. Стройность подчёркивала и одежда – чёрные зауженные брюки, элегантные туфли на невысоком, но всё же каблуке, и красивая шёлковая блуза в стиле пончо. У неё было живое лицо в сеточке мелких морщин, тщательно подстриженные и уложенные совершенно седые волосы. Но глаза – большие, синие, блестящие, молодые, – затмевали все признаки старости! Следом за ней мужчины прошли в другой конец дома, на веранду, выходящую на лужайку с клумбами и кустами роз. Там женщина средних лет, видимо горничная, заканчивала накрывать столик – чайные приборы, вазочки с бутербродами, печеньем.
– Спасибо, Луиза, – отослала её бабушка, – мы теперь справимся сами… Викентий, мальчик мой, я вся в нетерпении! Расскажи скорее обо всех наших родных – мы ведь почти ничего не знаем! Когда умер папа – Викентий Павлович? А Митя и Леночка – что они?..
Она слушала, держа Викентия за руку. Он рассказывал историю, которая, как легенда, хранилась в семье. В детстве он слушал её в бабушкином изложении: дедушка Дмитрий и прадед Викентий Павлович разоблачают жуткую банду, прославившуюся своими кровавыми делами в довоенном Харькове. Причём, Викентий Павлович, знаменитый ещё до революции сыщик, проникает в банду, а дед Дмитрий с отрядом в решающий момент окружает бандитов. В перестрелке он спасает Викентия Павловича, но сам геройски гибнет… Позже эту историю он слышал от отца – менее эмоциональную и более подробную по деталям. Потом уже сам, служа в органах, читал следственные материалы о банде Брыся. Бабушкина интерпритация, оказывается, была достаточно точной…
