упрека.
— Я пойду, — сказала Наташа, поправляя упавшие на лицо волосы. — Навру ему чего-нибудь. Скажу, что мне надо съездить в Москву по делам.
— Вдруг он не отпустит тебя? — Олег посмотрел на нее с тревогой.
— Отпустит. Он добрый и любит меня. Ты жди, я мигом. — Наташа чмокнула его в нос и умчалась.
Олег, стараясь подавить страх, разрастающийся внутри, терпеливо ждал. Наконец он увидел, как она заходит в двери. У него отлегло от сердца.
— Отпустил?
— Да. На три дня.
Ее глаза горели радостью. Олег почувствовал, как оживают его тело и душа. Как он жил без нее столько времени? Как вообще он может жить без нее?
— Он уехал? — спросил Олег. — Мы можем идти?
— Уехал. — Она доверчиво вложила в его ладонь свои пальчики.
Они вышли из ресторана и не торопясь направились к воротам.
— Куда мы сейчас? — спросила Наташа. — Домой?
Это уютное слово еще больше согрело ему сердце.
— Да.
К остановке подъехала маршрутка. Олег залез внутрь и протянул Наташе руку. Они уселись возле окна, на том самом месте, где он ехал вчера рядом с любительницей багета. Наташа молчала — очевидно, ей все же было неловко. Олег тоже молчал, слегка обнимая ее за талию и прижимая к себе.
Маршрутка быстро доехала до станции. Они успели сесть в электричку до перерыва. Всю дорогу до Москвы Наташа спала, а Олег ломал голову над тем, что она рассказала. Он никак не мог взять в толк, зачем шефу потребовались все его разработки и почему он не мог попросить его предоставить их, а развел невероятную интригу, подослав племянницу. Также он не понимал, каким боком ко всему этому Зимин. Если шеф заботился о его реноме и хотел как-то помочь, то довольно было бы одного проекта, «звездного неба». Но нет, он велел выжать из него все, без остатка.
Так ничего и не придумав, Олег неожиданно для себя задремал, а проснулся, когда поезд прибыл на вокзал. На платформе было многолюдно. Дождь закончился, но на смену ему пришел сильный, пронизывающийся ветер. Он напомнил, что октябрь заканчивается, а впереди первые морозы, снег и гололедица. Наташа засунула руки в карманы и вслед за Олегом продиралась сквозь толпу ко входу в метро.
Они успели замерзнуть как цуцики, пока, наконец, добрались до дома. Наташа потерянно бродила по квартире. Никаких вещей у нее с собой не было, как в первый раз, когда Олег привез ее к себе из кафе. Он снова дал ей халат матери, но она так и не переоделась. И на кухню не спешила. Олег понял, что она больше не чувствует себя здесь хозяйкой. Только гостьей, приехавшей на пару дней. Осознавать это было ужасно. Все же он сумел взять себя в руки — не хватало все эти драгоценные дни ждать, когда они закончатся! Сколько бы им ни было отпущено, нужно постараться принять это с благодарностью.
— Обедать будешь? — спросил он Наташу. — Я закажу.
Она кивнула, и в глазах Олег прочел облегчение. Она терзалась не меньше его. Он каждую минуту опасался, что она уйдет, а она знала, что должна уйти. Но не уходила. В воздухе висело напряжение, казалось, достаточно одной искры, неосторожного слова, взгляда — и все полетит в тартарары.
Курьер принес еду — гречневую лапшу с цыпленком. Они вяло пообедали и выпили чаю. Поговорили о какой-то ерунде. Разговор быстро иссяк. Повисла длительная пауза. Постепенно молчание становилось невыносимым. Олег тихонько кашлянул. В то же мгновение Наташа, точно подстреленная птица, взвилась над столом и тут же, рыдая, повалилась лицом на руки.
— Наташенька! Милая! — Олег попытался обнять ее, но она скинула с себя его ладони. Плечи ее вздрагивали, волосы облепили мокрое от слез лицо.
— Отстань! Не трогай меня!
Олег покорно убрал руки. Его сковал тоскливый холод. Вот оно! Сейчас она скажет: он противен ей, она спала с ним просто потому, что иначе было не осуществить наказ дяди. А приехала сюда лишь из жалости.
— Пожалуйста, успокойся, — тихо произнес он. — Ты можешь уйти. Прямо сейчас. Я не стану удерживать тебя. Я… я только хочу сказать спасибо.
Голос его звучал спокойно и ровно, а сердце превращалось в кусок льда. Олег физически чувствовал, как из него капля за каплей вытекает кровь.
Наташа на секунду перестала всхлипывать и посмотрела на него полными слез глазами.
— Спасибо? Мне? За что?
— За все. За то, что ты случилась в моей жизни. Пусть ненадолго, но случилась. Это дорогого стоит.
— Ты… ты должен презирать меня, — неуверенно проговорила она. — Я сама себя презираю. То, что я сделала, — гадко и мерзко.
— Что ты сделала? Была со мной без любви?
— Нет! Заставила тебя продать свои идеи. Ты ими жил, а я лишила тебя их.
— Да наплевать мне на идеи! — не выдержав, крикнул Олег. — Скажи, ты хоть немного… хоть капельку… испытываешь ко мне что-то вроде нежности?
— Господи, — снова сказала Наташа, но уже не рыдая, а улыбаясь сквозь слезы. — Ну конечно. Зачем бы я улизнула от дяди и поехала с тобой?
Лед на глазах начал таять. Олег протянул руку и коснулся Наташиной щеки.
— Значит, мир?
— Мир, — шепотом произнесла она.
— Тогда идем мириться, как положено, — проговорил он, хитро прищурившись.
Два последующих дня были просто восхитительны. Днем они не вылезали из постели, вечерами Олег возил Наташу в театры и рестораны. Какое блаженство осознавать, что им ничего не угрожает, никакие Емели и Антоны! Не нужно поминутно оглядываться, убегать, прятаться, а можно спокойно наслаждаться обществом друг друга.
Олег полностью расслабился, отдался на волю чувств. Лишь иногда, на долю секунды, он ощущал прилив неясного беспокойства. Он даже не сразу смог понять, о чем оно. И лишь к концу второго дня осознал — это не что иное, как вопрос, тоненькой занозой сидящий в мозгу: зачем все-таки Наташиному дяде понадобились его проекты? Олег пробовал отмахнуться от навязчивой мысли — она исчезала, чтобы потом появиться вновь. Тогда он начал торговаться, убеждая себя в том, что все хорошо, главное, Наташа нашлась, она рядом, а остальное не имеет значения. Это немного помогло — беспокойство стало таять и блекнуть и, наконец, превратилось в бесплотную тень на краю сознания. Тень эта почти не мешала ему и не раздражала, он почувствовал себя совершенно счастливым и свободным.
Утром третьего дня Наташа объявила, что никуда не уйдет.
— Я слишком соскучилась по тебе, — сказала она, с нежностью целуя Олега в нос. — Три дня — это очень мало.
— А как же дядя? — спросил он, ликуя в душе.
— Дядя? А что дядя? Я
