Это было более чем странно, если учесть, что Недвольская преподавала в университете, занималась научной работой, наверняка печаталась в каких-то журналах… Саша задумалась, но решила больше не морочить себе голову. Сдалась ей эта Недвольская, можно подумать, других забот нет! А вот профессор Арсенич… О нем она знала крайне мало, помимо того, что он учился с бабушкой на одном курсе…
Результаты поиска превзошли все ожидания. Профессор Киевского университета Евгений Ярославович Арсенич засветился где только можно: и на сайтах научных библиотек с множеством написанных им книг, и на страницах всяческих конференций, конгрессов и съездов. Кроме того, она обнаружила массу его фотографий и видеозаписей выступлений на телевидении и на тех же научных форумах.
Но более всего ее удивило и многое объяснило одно немаловажное обстоятельство: Арсенич оказался лютым русофобом. Саша просмотрела несколько видеороликов и ужаснулась, сколько мутной ненависти лилось из уст внешне благообразного, холеного старичка в дорогих очках.
Телевизионные новости Саша обычно не смотрела и в политике почти не ориентировалась. Все заслонило собственное горе. Конечно, о событиях на Майдане она знала, но относилась к ним сдержанно-скептически, вести с Украины воспринимала отстраненно, в перепалки по этому поводу не вступала и обсуждать избегала, поэтому увиденное стало для нее неприятным откровением.
Украину лихорадило уже не первый год. Там то и дело свергали президентов, бунтовали против олигархов, отправляли в отставку министров и в мусорные баки — чиновников. Майдан, затянутый дымом горящих покрышек и желто-голубыми флагами, скакал, выкрикивал лозунги, бился в истерике, избивал полицейских, строил баррикады и сносил ворота богатых особняков. В Раду лезли все новые и новые претенденты на министерские портфели, порой из тех, кого давно разыскивал Интерпол или по ком скучала психушка. Политики обещали народу новый виток демократии и полную независимость от угнетавшей страну соседней империи, вступление в европейскую зону, гигантские зарплаты и пенсии. Народ ликовал.
И повсюду в этом мороке мелькал профессор Арсенич, необыкновенно бодрый для своего возраста. Он выступал на Майдане и в Раде, ожесточенно спорил во время телевизионных дебатов и был непременным участником всяческих ток-шоу, где с пеной у рта вещал о величии украинской нации и ущербности москалей.
Саше стало откровенно жутко. Теперь она поняла, почему бабушка перестала общаться со своим однокурсником. И все же, как бы ей ни было противно окунуться в эту волну дикой злобы и тотальной ненависти, она просмотрела еще несколько видеороликов на YouTube и отметила для себя нечто интересное. Практически все время рядом с профессором находился Олег Треуш — лидер ультрареволюционной партии «Правый берег», с пышным оселедцем на бритой голове, длинными запорожскими усами и в непременной вышиванке — жестокий, психически неуравновешенный, с неадекватными заявлениями по поводу России и ее президента. Но при всем при том с ангельским лицом. Этакий зеленокрылый херувим с пасхальной открытки.
— Только я! Я один способен поднять Украину с колен и вернуть ей былое величие! — верещал Треуш. — Мой род, род Олексия Довбуша, триста лет назад благословил господь на борьбу против оккупантов и поработителей! Через меня с вами говорит не только Олекса, но и бог!
Представителю Всевышнего, сомнительному потомку гуцульского атамана, народ верил слабо, имелись и более вменяемые кандидаты. Даже в Черновцах, на родине Треуша, его считали шутом гороховым, о чем свидетельствовали комментарии в Интернете. Однако тот не унимался, бил себя в грудь кулаком, дрался с милицией и носил при себе, как Посейдон, стальной трезубец.
В конце концов у Саши разболелась голова. На душе было муторно, и даже во рту ощущался противный привкус, словно наелась чего-то протухшего. Она собралась было выключить Интернет, но последний видеоматериал заставил ее мигом обо всем забыть.
Саша охнула, прокрутила ролик назад и некоторое время пристально всматривалась в мелькавшие на экране лица. Затем скопировала ссылку и отослала ее Никите на электронную почту. Посидела минуту с отрешенным взглядом и следом отправила еще и эсэмэс: «Срочно зайди в почту!» Об отчете она окончательно забыла. В ожидании звонка она мерила шагами комнату, выходила на балкон и в сотый раз, наверно, выглядывала в кухонное окно. И когда ожидание стало вовсе невыносимым, Саша, пересилив себя, набрала Юлин номер.
Определив Юле боевое задание, Никита поехал сдаваться в полицию.
По большому счету ничего нового о стрельбе на трассе он не сообщил, однако полицейских это не волновало. На этот раз Миронова не было, и беседовать пришлось со следователем по фамилии Петросян, который внешне смахивал на известного комика, но оказался невообразимым занудой и служакой до мозга костей. Вместе с ним в кабинете находился некий тип в сером костюме, с унылым лицом и ранними залысинами над высоким лбом. Представиться он не пожелал, однако то и дело задавал уточняющие вопросы. Единственным положительным фактором в этой беседе стало то, что полицейские показали снимки с камер, установленных вдоль шоссе, на которых было видно, что Юлькин «Кайен» преследовала старая «Тойота» с номерами, заляпанными грязью.
— Эти люди вам знакомы? — спросил неизвестный в костюме и выложил на стол перед Никитой несколько снимков, на которых довольно четко просматривались лица двух мужчин. За их спинами, на заднем сиденье виднелся кто-то еще, вот только лицо его настолько расплылось, что больше смахивало на светлое пятно — дефект на фотопленке.
— Честно говоря, в первый раз вижу, — сказал Никита и поинтересовался: — А что? Вы их до сих пор не арестовали?
— Спасибо огромное, Никита Александрович, мы вас не задерживаем, — сказал тип, а Петросян немедленно подписал пропуск.
Тип посмотрел на пропуск с сомнением, а затем вдруг сказал:
— Кстати, привет вам от Михаила Константиновича!
— От кого? — с глупым видом переспросил Никита, но Петросян кивком показал ему на дверь, мол, скорее уматывай, пока не передумали. Никита вздохнул, взял пропуск и вышел из кабинета.
В голове царил невероятный сумбур. События, лица, имена сотворили кучу-малу, и выудить из нее имя Михаил Константинович оказалось невероятно трудно. Тут еще от Саши пришло эсэмэс, чтобы он заглянул в свою почту. Это и вовсе его разозлило. Где он и где та электронная почта! Небось прислала открытку с розочками и танцующей улиткой. Впрочем, это скорее было в Светкином духе — засыпать его по любому поводу сладкими, как зефир, посланиями.
Правда, он тотчас забыл и о Сашиной просьбе, и о неведомом Михаиле Константиновиче, потому что на высоком крыльце ГУВД разыгралась настоящая драма. Давний его знакомец, псих с обостренным чувством справедливости, одетый в поношенную милицейскую форму старого образца, пытался пройти в дежурную часть. Его не пускали, выталкивали наружу, сорвали светоотражающий жилет и, кажется, отвесили пару оплеух. Когда тощего, нескладного раздрыгу с безумным взглядом вытолкали наконец за кованые ворота, он никуда не ушел, а сел неподалеку на решетку ограждения и с обиженным видом уставился в пространство. Никита подошел к нему и поздоровался:
— Привет, Кощей. Опять, что ли, морду набили?
Сумасшедший поднял голову. Бессмысленный взгляд остановился на Никите, в маленьких глазках промелькнуло нечто, похожее на узнавание, и Кощей вдруг скривился в неприятной гримасе.
— Я всего лишь исполняю свой долг, только люди жестоки по своей сути, — произнес он плаксиво, но голос его тут же окреп, а взгляд ушел в небо. — Никто не хочет работать, а солнце не всегда будет ярким. Каждый должен находиться на своем месте. Я на своем, ты — на своем. Все на своих местах. А когда место пустует, это нехорошо, совсем нехорошо!
Во вдохновенной речи этого тощего, в чем душа держится человека, несмотря на явное безумие, было кое-что вполне логичное. Действительно, если место пустует, разве это хорошо?
— Почему бы тебе не найти другое место для поисков справедливости? — спросил Никита. — Ведь лупят почем зря! Скоро последние мозги отшибут!
— Напрасно ты так! — укорил его Кощей. — Я дело делаю. Ты знаешь, сколько я делаю?
Он выпятил грязные ладони и растопырил пальцы.
— Вот сколько! Много!
— Молодец! — похвалил Никита. — Мэром тебя бы выбрать! За что на этот раз били?
— Ни за что! Меня часто просто так бьют. Ты напиши, как меня бьют ни за что! Президент увидит, всех под суд отдаст! Я ведь для людей стараюсь, а меня бьют и бьют. Сегодня ни за что били, недавно ни за что били. И еще недавнее ни за что били!
В голосе его слышалась обреченность. Никите стало жалко Кощея. По сути, для горожан он был не опасен. Ну, ходит по ночам, ну, машет черно-белой палкой, но никому зла не причиняет. И все-таки бьют его, издеваются и в психлечебнице долго не держат.
