— Тихо! — пробормотал один из моих конвоиров.
— Он — коп?
Меня подтолкнули к лестнице. На следующей площадке я увидел толпу чернокожих подростков. Они во все глаза таращились на питбуля, который висел в воздухе на высоте трех футов, вцепившись зубами в толстую веревку с несколькими узлами.
— Эй! — сказал кто-то из моих тюремщиков. — Сколько уже?
— Девять минут.
Питбуль вращал налитыми кровью глазами и время от времени свирепо тряс головой; в уголках его губ уже показалась пена.
— А сколько рекорд?
— Двадцать шесть.
Мы поднялись еще на один пролет; стены здесь были сплошь заклеены рекламными листовками, портретами звезд рэпа и вставленными в рамочки обложками музыкальных альбомов. Навстречу прошла дородная негритянка в платье из золотой парчи и солнечных очках.
— Привет, крошка, — бросила она на ходу.
Наконец мы остановились перед стеклянной дверью, на которой было выведено по трафарету: «Мастурбация Лимитед».
— Входи, ты!..
За дверью оказался небольшой кабинет с широким тонированным окном, выходившим на танцпол внизу. Четверо конвоиров вошли следом за мной, плотно закрыв дверь. Слева от входа стоял неподключенный микшерный пульт, несколько «вертушек» и магнитофонных дек. В центре комнаты сидел очень толстый негр в красном шелковом халате и портативном переговорном устройстве; кроме того, на нем были солнечные очки в золотой оправе, на темных стеклах переливались какие-то голографические наклейки. Кресло было приподнято таким образом, чтобы он мог, не вставая, наблюдать сквозь стекло за всем происходящим на танцевальной площадке клуба. Рядом стояла двухсотгаллонная бочка из-под масла с прорезью в крышке. Пол и стены кабинета ритмично вибрировали в такт низким басовым нотам; время от времени до моего слуха доносился приглушенный вопль или визг восторга. Внизу, на танцполе, ритмично дергалось и извивалось не меньше двух сотен тел; блики стробоскопов метались по этой живой массе, а на сцене, то размахивая цепями, то хватаясь за промежность, кривлялась модная рэп-группа.
— Вот тот пижон, Г. Д.
Г. Д. указал мне на стул и взмахом руки отослал охрану.
— Мы будем снаружи, друг.
На меня Г. Д. так и не взглянул. Несколько минут он наблюдал за происходящим на танцполе и отдавал какие-то указания в микрофон переговорного устройства.
— Проверьте, что эти ниггеры делают у красного дивана… — Он наклонился к окну, присматриваясь. — Нет, не этот… Чувак в зеленом. Да-да, он… Он мне не нравится. Скажите этому негритосу, что я читаю его мысли. О'кей, спокойно. Эй, Антван, ты меня слышишь? Принеси эту коробку ко мне, немедленно. Принеси ее сюда!
— Эй, — сказал я. — Не хочешь рассказать, зачем я здесь?
— Заткнись и не мешай человеку работать, — был ответ. — Антван, я хочу, чтобы ты был у меня… — Г. Д. повернулся ко мне. — Как ты меня назвал? «Эй»?!
— Я только спросил, зачем я тебе понадобился.
Нижняя часть его лица под очками расплылась в широкой ухмылке.
— Тебя плохо воспитывали, белый человек. Меня зовут Г. Д.
— Рад познакомиться, Г. Д., — сказал я. — А теперь скажи, что тебе от меня нужно.
Дверь распахнулась. Молодой парень с волосами, заплетенными во множество коротких косичек, и татуированным утенком Даффи на предплечье втащил в комнату небольшой металлический сундучок с замком. По всей вероятности, это и был Антван. Его взгляд упал на меня:
— Это еще кто?
Г. Д. пропустил вопрос мимо ушей.
— Открой, — коротко скомандовал он.
Антван открыл сундучок и наклонил его в сторону Г. Д. Даже оттуда, где я сидел, было видно, что он битком набит деньгами.
— О'кей?
Г. Д. протянул руку, вытащил из сундучка тонкую пачку купюр, потом взял моток упаковочной ленты и крест-накрест обмотал ею сундучок не меньше пяти раз.
— Этого достаточно… — пробормотал он себе под нос и расписался на ленте толстым фломастером. — Положи в сейф.
Антван опустился на колени возле пристеночного столика, открыл какую-то дверцу, поставил сундучок внутрь и снова закрыл.
С танцпола внизу по-прежнему доносился визг и вопли.
— Сколько у тебя там девчонок? — спросил Г. Д.
— Девятнадцать и Серена за кассой.
— Ла Квин сегодня выступает?
— Да. — Антван улыбнулся. — Хочешь ее видеть?
— Скажи, пусть поднимется ко мне и кое-что мне покажет.
Не успел Антван выйти, как в кабинете появился еще один чернокожий в рубашке из вельветина. На одной руке у него был большой шрам.
— Кто этот белый ублюдок? — спросил он, хмуро поглядев на нас.
— Никто. Просто пришел в гости. Давай лучше взглянем, что там у тебя.
Негр со шрамом достал небольшой серебристый пистолет.
— Хорошо. Он сопротивлялся?
— Почти нет, босс.
Г Д. опустил пистолет в прорезь на крышке бочки, потом достал из кармана халата пригоршню банкнот и протянул негру со шрамом:
— Вот, возьми. — Они легонько стукнули кулак о кулак, после чего негр со шрамом ушел, и Г. Д. повернулся ко мне: — Значит, ты работаешь на Рейни?
— Нет.
— Врешь.
Я пожал плечами.
— Моя тетка сказала — она разговаривала с тобой сегодня.
— Она разговаривала главным образом с Джеем. Я оказался рядом случайно.
— Чего она от вас хотела?
— Денег.
— Верно. Но она — старая, глупая женщина. Она сделала одну ошибку.
— Какую же?
— Назвала не ту цифру.
Я промолчал.
— Я сказал — она назвала не ту цифру. Она потребовало слишком мало.
— Понятно.
— Ты не уважаешь моих чернокожих братьев?
— Уважаю.
— Ты ненавидишь негров?
— Нет.
— Ты считаешь, они должны оставаться нищими и дохнуть от СПИДа и прочего дерьма?
— Нет.
— Может быть, ты считаешь негров глупыми?
— Нет.
— А вот мне сдается, ты считаешь всех чернокожих кретинами. Похоже, у тебя сложилось предубеждение против моих братьев.
— А я уверен — у тебя сложилось очень сильное предубеждение против белых.
— Ты ненавидишь черных.
— Нет.
— Ты ненавидишь их, потому что они выше тебя!
— Нет.
— Тебе не нравится сексуальная доблесть моих черных братьев.
— Очень нравится.
— Черные тебе омерзительны.
— А тебе омерзительны белые? — спросил я. Г. Д. резко выдохнул через нос:
— Да!
— И ты ненавидишь белых?
— Да, я их ненавижу.
Вот и поговорили, подумал я.
Дверь кабинета снова открылась, и внутрь заглянула какая-то девушка. Губы у нее были выкрашены в желто-оранжевый цвет, напоминавший расцветку нью-йоркских такси. Такого же цвета были туфли на высоких каблуках, трусики-«шнурочки» и отделанный бахромой лифчик.
— Иди сюда, Ла Квин.
— О, я знаю, что ты хочешь! — пропищала Ла Квин тонким, счастливым голосом, и я догадался, что тут не обошлось без маленьких таблеточек, которые делают голос человека высоким и счастливым. Потом Ла Квин увидела меня:
— Это кто?
— Просто один белый придурок, который сам не знает, что делает.
— Хочешь развлечься, Г. Д.?
— Иди ко мне, девчонка. Как говорил мой папаша, ты выглядишь лучше, чем банковский чек.
Ла Квин игриво покосилась на меня:
— Эй, не смотрите, мистер.
Но я все равно смотрел — не мог не смотреть. Ла Квин опустилась на колени между огромными, дряблыми ляжками Г. Д., который распахнул полы халата. Впрочем, мне с моего места было видно лишь похожую на виолончель коричневую спину Ла Квин, ее сдвинутые вместе лодыжки и торчащие каблуки.
— Не спеши, детка. — Г. Д. взял девушку за подбородок и заставил приподнять лицо. — Тебе нравится эта штука, не так ли? Тебе нравится мой першинг?
— Очень нравится, Г. Д.
— Скажи это, детка. Скажи: мне нравится твой «першинг».
— Мне нравится твой «першинг», Г. Д., он меня заводит. Ты мой лучший негр, Г. Д. Дизель.
Г. Д. снова прижал Ла Квин к своей промежности и посмотрел на меня поверх ее поднимающейся и опускающейся головы.
— Моя тетка казала — ты заставил моего дядю Хершела работать в мороз и из-за этого с ним приключился сердечный приступ. Все, кто был знаком с моим дядей, знали, что у него больное сердце.
— Я здесь ни при чем. Хершел работал на Джея Рейни.
Г. Д. принялся притопывать ногой, выбивая какой-то неспешный ритм, и я увидел пистолет, прикрепленный ремнями к его лодыжке.
— Это — не — имеет — значения. Рейни — платит — тебе.
— А мне кажется…
Г. Д. посмотрел на меня, обнажив в улыбке свои золотые коронки.
— Тоже хочешь минет?
— Нет, спасибо, — сказал я так спокойно, как только смог.
— У тебя такой вид, словно… Эй, похоже, тебе это правится, чувак! Я по глазам вижу. — Он бросил взгляд на курчавую головку Ла Квин. — А выглядит очень аппетитно, верно?
— Нет, спасибо, — повторил я.
