забрала вечером совершенно больного ребенка. У него была температура, он начал заикаться, не мог есть, отбивался от ванны и отказывался сходить в туалет.
Ирина мгновенно поняла, что ноги у нее не отвалятся, даже если она добежит до ребенка пешком. Что готова выдержать удар меча любой Раисы. Что руки способны на такой отпор, чтобы мало никому не показалось. Да, она формально никто, но как позволить истязать и калечить ребенка тем, кто формально при деле, только без чувств, ума и нужного образования.
Только когда Ирина вылетела из такси, ворвалась в квартиру, она поняла, что на самом деле не знает, что делать, как что-то исправить. Наверное, она сможет только сесть рядом с Валентиной и рыдать. Для верных поступков необходим хоть какой-то опыт.
Валентина обдала ее запахом сердечных капель, глаза у нее были красные. В гостиной в уголке дивана сжался в комочек Ванюшка. Над лобиком взмокшие от переживания кудри, в глазах даже не страх, не стыд, не боль, а отражение черного провала и такая безнадежность… У малыша! У нежного, ласкового, всегда готового к любви ребенка.
– Ира, я вижу, ты тоже не очень в порядке, бледная такая, – сказала Валентина. – Давай я и тебе валокордина накапаю. Может, и Ванечке дать валерьянки? Мне педиатр говорила: это можно, это для него даже хорошо.
– Нет, – решительно произнесла Ирина. – Не надо нам никаких валерьянок, Валя. Приготовь нам хороший, вкусный ужин. Ване обязательно какао на молоке. Иди. Заодно успокоишься. А мы попробуем иначе.
Ирина подождала, пока Валентина выйдет, затем села в центр дивана и позвала:
– Иди ко мне, Ванюша. Дай мне тебя обнять. И сам обними меня, пожалуйста.
И когда мальчик несмело обвил руками ее шею, робко ткнулся носиком в щеку, Ира уверенно произнесла:
– А теперь знаешь, как мы поступим? Мы просто обо всем поговорим, сынок. Мы так хорошо во всем разберемся, что никто не отберет нашу силу и правоту. Ты понял, о чем я сказала?
– Да, – прошептал ребенок. – О том, что ты мне теперь мама. Ты сказала: сынок.
Господи, трудно-то как. Есть законы, препятствия, границы, социальные нормы, очень часто предельно тупые. И есть любовь без конца и края. Ну, ничего, посмотрим, что сильнее. Никогда не боролась, так придется начинать.
Через час Ирина вошла в кухню, где пахло блинчиками и какао.
– Как здорово получилось, – весело сказала она. – Ты напекла блинов на весь дом, не меньше. И все одинаковые, как из блинницы. Значит, ты уже в порядке. Ваня в ванне отмокает, там у него утенок плавает. Он смеется! И сказал, что хочет есть. Мы со всем справимся. С Раисой я поговорю. Вижу в ее поведении злоупотребление служебным положением: заставить ребенка вопреки его воле после долгих мучений в детдоме отправиться для эксперимента в детский сад, чудовищный, к слову, – это должностное преступление. Мальчик обрел дом и пока еще не до конца в это поверил. Когда в нем появится уверенность, то он, с его умом и добротой, войдет в любой коллектив. И выйдет из него, если захочет. Это главное в той свободе, которая делает человека полноценным и в идеале счастливым. И еще: знаешь, чем четырехлетний человек отличается от взрослого? Он понимает ровно столько же, если не больше. Только он всегда лучше. Он лучше даже самого себя, каким станет, когда вырастет.
– Вот это верно, – произнесла Валентина. – Они всегда лучше.
Ирина хотела остаться у них на ночь. Но утром занятие, надо переодеться. Она полежала рядом с Ваней, пока тот не засопел сладко, и поехала домой. Около часу ночи позвонил Алексей.
– Извини, что так поздно. Ждал, пока жена спать уйдет. Я должен тебе рассказать, что случилось… Вроде бы все пропало.
Ира выслушала его горестную информацию со странным чувством: искали, бежали, не догнали, упустили… Все это временно и вовсе не катастрофично. Алексей на белой стороне: он жертва. Порядочная, мирная, любящая жертва. Преступники рано или поздно попадаются. А тот, кто не попадется, тот падет от рук своих, как «хромой».
– Леша, – сказала она, – доверь эту ситуацию тем, кому положено ловить и наказывать. Сейчас, когда ты на свободе и уже здоров, самое главное – вернуться к собственной жизни, она не должна больше зависеть от кучки негодяев. Ты нужен Ване, Валентине, мне. А теперь послушай, что на самом деле серьезно. В какую беду попал наш Ванюшка.
Алексей реагировал эмоционально, даже бурно. Рвался разбираться. Потом устало сказал:
– Ты права. Это важнее всего. Мне так жаль, что я до утра ничем не смогу помочь. Мне надо быть с ним. Мне надо разобраться с этими… Ира, мне нужно быть сейчас с тобой рядом. Но я не могу оставить Алену. Пока. Она моя жена, и я за нее отвечаю. Завтра к тебе обязательно приеду, но уйти ночью, тайком – это подло. Хотя мне этого хочется до судорог…
– Ничего. Я как раз сегодня поняла, какая у меня семья – чужой ребенок и чужой муж, и я жизнь отдам за такую семью.
Ира быстро разъединилась и легла на кровать не спать, а плакать. Слез накопилось столько, что к утру они ее разнесут на части, если не выпустить на свободу. И это не горе, это оборотная сторона ее невероятных обретений.
Сенсация на миллион
Антивоенная коалиция выступила в защиту Вани единым сплоченным фронтом. Все вместе решили, что Ирина должна остаться с Ваней, чтобы в случае чего можно было сразу его схватить на руки и куда-то ехать. Объясняться с опекой явились Марина, Кольцов, Алексей. Они были лаконичными и беспощадными. Марина перечислила последствия эксперимента сотрудницы Раисы Васильевны, которые уже нанесли психологический и физиологический вред организму ребенка, перенесшему череду стрессов с рождения.
– Я все изложила письменно, – завершила она. – Вот вам копия.
В конце бумаги стояла печать института и подпись: Марина Федотова, доктор психологических наук.
Кольцов остановился на нюансах
