дома. Я никогда не видела эту женщину. И ту, которую Холли прислала ей на замену, я тоже не знаю. Мне известно только то, что уборкой дома занималась фирма «Помощь Холли»… – У нее затряслись руки, и она повернулась к отцу. – Пап… папа! Я… Я сейчас упаду в обморок. Мне нужно прилечь. Скажи им, пусть уходят. Немедленно!
Аннабель Уэнтворт поспешно вела детективов к выходу, когда Мэл услышала донесшийся из гостиной пронзительный голос Дейзи Риттенберг:
– Я не знаю! Не знаю. Нет, я понятия не имею, что там произошло! Ну, пап, конечно, это правда!..
Торопясь, нервничая, обливаясь потом, я вставляю найденную в сейфе флешку в ноутбук. Я только что вернулась домой и даже не успела переодеться – до того мне не терпится узнать, что может быть на ней записано. То, что я видела, то, что я знаю, те документы-улики, которые я сфотографировала на телефон, – все это делает меня опасной и для Джона, и для Дейзи. А это, в свою очередь, делает их опасными для меня. Нужно вернуть флешку на место как можно скорее.
Но сначала я должна посмотреть, что там…
Я открываю вкладку «Съемный диск». На флешке только один файл. Судя по расширению, это видео. Я нажимаю кнопку «Воспроизвести».
Первые секунды мне сложно понять, что происходит. Угол съемки постоянно меняется, камера дергается, в объективе мелькают смазанные изображения, освещение плохое, картинка зернистая. Музыка, голоса, смех – настоящая какофония. Но постепенно я начинаю понимать, что за события разворачиваются на экране, и холодею от ужаса.
Кто-то заснял тот кошмарный вечер.
Передо мной – визуальное доказательство. Улика. Материал, подкрепляющий содержание документов, которые Дейзи хранит в сейфе под замком.
Содрогаясь от ужаса, я продолжаю смотреть на экран. И вдруг слышу на записи…
Смех. Высокий, ухающий, он заглушает и голоса, и даже музыку. Он становится все громче, все пронзительнее, и у меня перехватывает дыхание. Еще немного – и я задохнусь. Я нажимаю кнопку «Стоп».
Я сижу неподвижно, стараясь восстановить дыхание. Потом отматываю запись немного назад и снова включаю «Воспроизведение». Вот оно, это место… Сначала едва слышный, заглушаемый шумом вечеринки, этот звук набирает силу, звенит, переходит в пронзительное бульканье, похожее на крик цапли. Мое сердце готово выскочить из груди, глаза жжет как огнем. Я снова отматываю запись назад и включаю опять. И еще раз. И еще. Наклонившись вперед, я впиваюсь взглядом в монитор, и спустя какое-то время мне удается узнать некоторые лица, включая мое собственное. Но Буна я не вижу. Он никогда не говорил мне, что тоже был там той ночью. Но он там БЫЛ. Я знаю, что не ошиблась. Это его смех, – смех который я узнала бы где угодно, – я слышу на записи, хотя и не вижу его лица. Наверное, во всем мире не найдется человека, который бы смеялся так, как Бун.
Я бессильно откидываюсь назад, чувствуя себя выжатой как лимон. Как он мог? Все эти годы… Столько лет мы были друзьями, он заботился обо мне, помогал чем мог – и все это время он знал. Бун там был. И он все видел. Но предпочел молчать.
Бун не дал показаний, не рассказал полиции и суду о насилии, которого – судя по этому ролику – не мог не видеть. Но гораздо хуже было то, что происходящее казалось ему смешным.
Он столько раз говорил, что верит мне, что все было именно так, как я говорила. Но он ни разу не признался, что видел все собственными глазами. Ни разу, даже случайно, даже по ошибке он не проговорился, что знает о той кошмарной ночи больше, чем услышал от меня.
Мой лучший друг меня предал – осознание охватывает меня целиком, проникая в каждую клеточку тела. Видео, документы из сейфа Дейзи – омерзительные подробности происшедшего понемногу складываются в цельную картину, которую я пока не в состоянии осмыслить. И тем более мне сложно принять, насколько сильно все, что я узнала, меняет последние два десятка лет моей жизни – то, что я считала непреложной истиной, на моих глазах рассыпалось в прах. Вот вам и «решающий прорыв», мадам Фрейд! Вот вам и картинки-перевертыши, на которых изображение юной девушки вдруг превращается в лицо уродливой старухи, – такое не развидишь.
Я начинаю плакать. Рыдания сотрясают мое тело.
Черт!
Я потеряла друга. Если, конечно, он вообще у меня был.
Я закрываю лицо. Сжимаю руками виски. Голова раскалывается от боли, внутри черепа словно работает отбойный молоток. Бам! Бам! Бам! Бам!
Но теперь у меня есть доказательства. Я наконец раздобыла их, пусть и восемнадцать лет спустя. Они здесь. Они были здесь все эти долбаные годы – пустые, мертвые, наполненные болью годы. В сраном сейфе у суки Риттенберг.
Но зачем они ей? Почему она их хранит? Она ведь не может не понимать, что будет с ее мужем, если правда откроется? Или… Она хранит доказательства именно поэтому? Чтобы держать Джона Риттенберга под контролем.
В моих ушах раздается голос Чарли Уотерс:
«…Кит, я не знаю, что там у вас с Риттенбергом, но будьте осторожны. Да, он говнюк, но, по большому счету, он ничем не хуже и не лучше большинства мужчин – обычный самовлюбленный самец с раздутым эго. А вот его жена Дейзи – она действительно опасна».
Еще долго я сижу, уставившись в пространство перед собой и пытаясь осмыслить происходящее, пока ночь за окном вступает в свои права. Я сижу, а чернота за окном густеет. Я сижу, а за окном начинается дождь. Лишь спустя много, много часов я наконец понимаю, что буду делать дальше. Недели, прошедшие с того дня, когда я впервые перешагнула порог «Розового коттеджа» и увидела огромные фотопортреты Джона, неизбежно вели меня к этому решению. Фрагменты головоломки сложились в одно, и теперь я вижу перед собой свою цель.
Я беру в руки телефон. Мне сложно собраться с силами, но я делаю глубокий вдох и наконец набираю номер Буна.
– Кит?.. – Голос у него сонный; похоже, я его разбудила. – Ты время видела? У тебя что-то случилось?
– Да, Бун, случилось. Нам нужно срочно увидеться. Я должна кое-что тебе показать.
25 октября 2019 г. Пятница
За шесть дней до убийства
В «Стеклянный дом» к Ванессе, пригласившей ее на поздний ланч, Дейзи ехала в крайнем раздражении. Была пятница – день, когда в «Розовый коттедж» приходила уборщица, – поэтому Дейзи нужно
