Катя на это ответила, что на изъятой чаше имеются слова о крови и жертве. И если насчет «отдачи крови» из-за раны еще можно строить догадки, то о том, что же было жертвой, отданной в ходе того ритуала, они не имеют ни малейшего понятия. А Юлия сама им этого никогда не скажет.
Полковник Гущин по поводу Юлии Смолы так ничего и не решил, зато он решил насчет другого. Он сообщил Кате, что в семь утра уедет в Москву, в Главк. После задержания Ракова ему необходимо встретиться и с начальством, и с прокурором. Раскрытие убийства няни Светланы Давыдовой надо закрепить документально.
Катя спросила: что же будет с гостями и домашними Феликса Санина? Удерживать их в доме после ареста Ракова уже практически невозможно. Гущин вздохнул и сказал, что он обсудит этот вопрос со следователем и прокурором, вернется в Топь вечером и… тогда все и решим. Гости пробудут в доме до вечера, а потом покинут его.
В семь утра Катя проводила его в Москву. Он сел в машину и уехал. Катю же настоятельно попросил остаться. Большая часть опергруппы тоже уехала – работать по эпизоду Ракова, там дел было непочатый край. В полицейской палатке остались двое оперативников – один из Главка, второй истринский. И еще двое патрульных Истринского УВД на машине.
Катя, глядя в окно, видела эту полицейскую машину. Она стояла на лужайке с открытыми дверями. Полицейские сидели в тени, на кованой скамейке.
День был такой солнечный и жаркий, что хотелось загорать на пляже у воды.
Катя вспомнила, как после того, как проводила Гущина, она зашла в дом и нашла Мещерского в библиотеке. Он крепко спал за столом, положив голову на дневники путешественника Вяземского. Катя разбудила его, рассказала ему, сонному, про Юлию, про ее рану и фиаско с допросом. Мещерский хлопал глазами. Катя попросила, чтобы он проводил ее наверх, в свою комнату, – она хочет вымыться под душем. И он повел ее к себе. А потом, выйдя из душа, она сказала, что приляжет на пять минут, потому что сил больше нет и глаза слипаются. И попросила себя разбудить через час – в восемь утра. А он не стал ее будить, дал поспать. И только завтрак принес. И сейчас он, наверное, снова торчит в библиотеке. А остальные…
Катя прислушалась. В доме-дворце стояла тишина. После бурных турбулентных суток и бессонной ночи остальные, возможно, тоже отсыпались.
Катя набросила на плечи куртку. И перед тем, как покинуть комнату, снова посмотрела в окно.
Она подумала, что это место – Истра, деревня Топь, – наверное, одно из самых красивых в Подмосковье. Даже без вида на водохранилище. Этот зеленый простор лугов и рощ, девственный кусочек природы, облагороженный руками садовников и ландшафтных дизайнеров. Солнце заливало луга, изумрудная зелень травы словно впитывала в себя солнечный свет. И аромат полевых цветов лился в открытое окно.
Все дышало покоем и безмятежностью.
Катя выпила сок, съела бутерброд. И решила пойти в библиотеку – найти Мещерского. А потом отыскать Феликса Санина и сообщить ему, что полковник Гущин уехал до вечера.
Она вышла в коридор и спустилась по лестнице. И снова заблудилась в лабиринте коридоров, дверей, комнат и залов. Где-то слышались громкие женские голоса. Катя ощущала себя в доме незваной гостьей. Она хотела побыстрее очутиться в библиотеке, найти Мещерского. Открыла первую попавшуюся дверь и оказалась в той самой комнате без окон, через которую не раз проходила.
Дверь картинной галереи, выходящая в эту же комнату, была распахнута настежь.
В галерее явно кто-то был. Катя подумала – может, Феликс, или его брат, или Мещерский. Или еще кто-то. Она подошла к двери, на секунду замерла на пороге, а затем быстро пересекла галерею и остановилась перед дальней стеной. Прижала руку к губам. То, что она увидела в этой просторной комнате, залитой ярким солнечным светом, заставило ее похолодеть.
Четвертая картина «Пейзажа с чудовищем» была изу-родована. Холст криво взрезали крест-накрест. Катя убедилась в этом позже, в том, что холст был варварски разрезан ножом. Но в ту первую минуту ей показалось, что холст разорван. И разорван словно бы изнутри. Словно что-то вырвалось оттуда, из этого холста с масляными красками, открывая себе путь наружу.
Обрывки на нижней части картины свисали вниз, верхние отогнулись так, что из всего нарисованного Юлиусом фон Клевером на своем четвертом полотне можно было различить лишь глаза чудовища. И пасть, сжимающую тело ребенка.
Катя попятилась назад. Ей внезапно захотелось закричать на весь дом, всполошить всех, созвать сюда, в галерею, и…
Но она сдержалась. Вышла из галереи и столкнулась в комнате без окон с горничной Валентиной. Та была взволнована.
– Где Феликс Санин? – спросила ее Катя.
– Он в Москву собирался, в больницу. Сама его ищу, может, еще не уехал. Наверху, на третьем этаже, какой-то бардак. Кто-то устроил погром в офисе. Все разбросано – бумаги, коробки из-под скотча. Я пришла убираться, а там такой разгром…
В эту минуту за дверями со стороны парадных залов раздался встревоженный женский голос. Двери распахнулись, и к ним, как пушечное ядро, вылетела Капитолина.
– Послушайте, тут у вас в картинной галерее… – начала было Катя и осеклась, увидев искаженное лицо Капитолины. – Что случилось?
– Мой сын! – воскликнула та. – Миша пропал! Я нигде не могу его найти!
Катя выскочила на улицу. Патрульные по-прежнему безмятежно отдыхали в тенечке на скамейке. В полицейской палатке у ноутбука сидел один из оперативников. Катя ринулась к ним и почти сразу же нос к носу столкнулась с Мещерским. Он шел со стороны пляжа – брюки подвернуты, мокасины в руках.
– Мальчик пропал! Миша! – крикнула ему Катя. – Коллеги, ЧП! Пропал ребенок – Миша Касаткин!
– Я его совсем недавно видел, – удивленно сказал Мещерский. – Может, он просто играет? Что вообще случилось?
– Когда ты его видел? Где?
– Час назад или минут сорок. Здесь, у дома, он был возле клумбы. – Мещерский показал в сторону патио и разросшихся на клумбе кустов белых роз.
– И мы мальчика видели, – подтвердили патрульные. – Точно, он был здесь, во дворе, а потом пошел…
– Куда? Куда он пошел? – Катя не могла унять волнение.
– Туда, в сторону конюшен.
– Нет, по-моему, он пошел к эллингу, – возразил Мещерский. – Хотя у воды я его не видел. Катя, да что случилось? Отчего такой переполох? Может, мальчик в доме? Или где-то здесь, гуляет?
– Сережа, с ним беда. – Катя стиснула руки. – Ты не понимаешь… там, в галерее… эта картина… кто-то разрезал ее… словно, ну, я не знаю… и в офисе погром, там что-то пропало и… Ищите Мишу! Надо найти его во что бы то ни стало!
На улицу выскочила Капитолина, бросилась к полицейским с криком – мой сын! Я нигде не могу найти его!
Подбежал второй оперативник. Все засуетились, Катю слушали и в то же время не слышали.
– Надо сначала в доме посмотреть, может, он где-то спрятался, – сказал оперативник, обращаясь к Капитолине. – Пойдемте со мной, мы осмотрим дом. А вы ищите снаружи.
– Иди с ними, – попросила Катя Мещерского. – Загляни в галерею, посмотри сам, что там. Я буду искать здесь. Я пойду к конюшням. А где Феликс? Надо сообщить ему!
– Санин уехал четверть часа назад. Машина – спортивный «Мерседес», – сообщил один из патрульных. – Сказал, что едет в Москву, в больницу к сыну.
– На машине? Там есть багажник, у этого спортивного «Мерседеса»? – Катя и сама не понимала, что болтает, но почти кричала. – Вы, коллега, берите патрульную машину и сейчас же за ним к воротам, может, он еще недалеко отъехал, надо его задержать и машину осмотреть!
Патрульные взглянули на нее как на безумную.
Потом один бегом кинулся к машине и завел мотор, газанул.
– Катя, да что с тобой? – воскликнул Мещерский.
– Посмотри на картину в галерее! Оно там утащило ребенка! А картину кто-то разрезал, словно… словно…
Катя топнула ногой и всплеснула руками. Ее душил страх. Ее терзала тревога. Ей не надо было убеждать себя в том, что мальчик в беде, в большой опасности. Но как убедить их – тех, кто остался в деревне Топь?
Мещерский словно что-то прочел по ее испуганному лицу, кивнул и побежал в дом вслед за Капитолиной и оперативником.
– Обыщи дом! – крикнула ему Катя. – Проверь, где кто, кто из них отсутствует, кроме Феликса! Проверь, где Юлия Смола!
– Вы отправляйтесь на пляж! – обернулась она ко второму патрульному. – К эллингам. А вы – со мной к конюшням, – это она сказала оперативнику.
– Да тут такая территория, мать честная… – покачал головой тот.
Он был немолод и грузен и почти сразу же отстал. Катя бежала бегом, то и дело оглядываясь на дом-дворец.
Подъездная аллея перешла в шоссе – то самое, которым они столько раз проезжали. Впереди роща и тропа, уводящая в луга.
– К конюшням через луга ближе, – крикнул оперативник. – Мы, когда план территории составляли, все проверили. Здесь путь прямой, короче, чем по дороге.
