— Спасибо, — девушка громко засмеялась, наблюдая, как Виктор всё глубже увязал в своём смущении.
— Но я хотел сказать не это. Ты вот росла и воспитывалась там, среди небоскрёбов, среди авеню, среди чужой идеологии, а ведь для меня это почти другое измерение! Понимаешь? И вот я разговариваю с тобой, но ты не чужая…
— А почему я должна быть чужая?
— Ты же росла не здесь, воспитывалась не здесь! Это как… как если бы я разговаривал с кем-то, кто вырос в дореволюционной России, в другом совсем мире… — Виктор остановился и взял Веру за руку. — Я чепуху сейчас сказал. Извини… Просто я чувствую себя не в своей тарелке. У меня в голове всё так перепуталось…
— Почему?
— Не знаю. Потому, наверное, что я не очень умею общаться с девушками, — он отвёл глаза.
На лице Веры опять появилась её мягкая улыбка.
— Вот сейчас ты сказал действительно чепуху, — Вера покачала головой. — Всё ты умеешь.
Он смотрел на неё с удивлением, будто она была из другого измерения, особой формы, окраски, склада ума, и ему казалось, что всё её существо не могло совместиться ни с чем, что было знакомо Смелякову по его жизни. И эти размышления почти напугали Виктора. Он никогда не подозревал, что советское мировоззрение, впитанное им с молоком матери, было столь коварным: оно приучило его быть честным гражданином, преданно служащем советскому строю, но оно, оказывается, отгородило от него невидимыми шторами огромную часть мира, о присутствии которой он уже начинал догадываться, но ещё не открыл её для себя. Вера была представителем той скрытой части мира. Иностранные граждане, с которыми Виктор общался, неся службу возле посольства, тоже пришли из той скрытой части.
— Ты не опаздываешь? — спросил он. — Тебя не ждут дома?
— Я позвонила домой перед выходом, сказала, что возьму такси…
— Я могу проехать с тобой? Проводить?
— В качестве милицейского сопровождения? — пошутила Вера.
— А почему бы и нет?
— Что ж… Проводи… Будешь знать, где я живу…
Полковник Макаров слушал сообщение Нагибина по оперативному делу «Беглец», заведённому на лейтенанта Юдина, после того как были установлены его намерения совершить преступление, предусмотренное статьёй 65 УК РСФСР[32].
— Появилась новая информация, Владлен Анатольевич, — сказал Нагибин.
— Я вас слушаю, — полковник кивнул.
— В районное отделение милиции Ростова-на-Дону поступило заявление о краже золотых украшений. Заявление подала Анна Григорьевна Ладыгина, 1951 года рождения, уроженка Новочеркасска. Обвиняет в краже Николая Фёдорова. На следующий день в то же отделение милиции поступило такое же заявление от Эльзы Мироновны Шапошниковой, 1948 года рождения, уроженки Ростова-на-Дону. Ладыгина и Шапошникова до недавнего времени работали официантками в ресторане «Рассвет», затем Ладыгина уволилась, но отношения они продолжают поддерживать, часто бывают друг у друга в гостях. Фёдоров работал в ресторане «Рассвет» грузчиком, сошёлся с Шапошниковой, а через неё познакомился и с Ладыгиной. Находясь в отделении милиции, Шапошникова увидела фотографию Юдина на доске разыскиваемых преступников. В нём Шапошникова признала своего знакомого, которого, собственно, и подозревает в совершении кражи. Во время беседы со следователем Шапошникова показала, что внешность Юдина сильно изменилась: он отпустил усы и бороду. Ладыгина тоже признала, что Юдин и Фёдоров очень похожи и что это может быть один человек. Начальник отдела кадров, взявший его на работу, сообщил, что трудовой книжки у этого человека не было, а паспорт был на имя Фёдорова Николая Артемьевича. Подделки кадровик не заметил.
— Да кто из этих кадровиков внимательно смотрит-то на документы? Паспорт, вероятно, краденый?
— Да, удалось выяснить личность подлинного Фёдорова. Он недавно освободился из заключения, где отбывал срок за тунеядство по статье 209 УК РСФСР. Местонахождение настоящего Фёдорова пока не установлено. На него УВД Ростова-на-Дону заведено розыскное дело.
— Это означает, что до последнего времени Юдин жил в Ростове-на-Дону и что теперь он оттуда уехал.
— Да, вряд ли он останется в городе, где совершил крупные кражи, — сказал Нагибин. — Я думаю, что теперь он, если он и впрямь хочет выбраться в Финляндию, направится либо в район государственной границы с Финляндией, либо в Москву, где будет пытаться попасть в какое-нибудь посольство. С точки зрения здравого смысла это маловероятно, но всё может быть.
— Да, это маловероятно. Более реально попытаться пересечь границу, используя чью-то помощь за солидный куш.
— Товарищ полковник, Юдин слишком жаден, чтобы расстаться с золотом. Застрелив Тевлоева, он получил двадцать пять кило! Но как мы видим, ему этого мало показалось, он ещё двух женщин обокрал, хотя должен был вести себя ниже травы, тише воды. Вряд ли в заявлениях указано точное количество пропавших драгоценностей, официантки не подняли бы шума из-за мелочи. Официантки сегодня — это чуть ли не самая богатая категория граждан… Может быть, не стоит исключать вариант, при котором Юдин попытается проникнуть в финское посольство и будет просить политического убежища? Судя по имеющейся у нас информации, он в этом отношении мыслит узко. Однажды сделал какую-то мысленную зарубочку и придерживается её до сегодняшнего дня. У него на уме только Финляндия, и он уверен, что финны примут его с распростёртыми объятиями как потомка угро-финнов, и предоставят ему политическое убежище…
— Боже мой, до чего ж наивны представления некоторых людей! Политическое убежище!.. Ладно, чем чёрт не шутит! — полковник кивнул. — Ориентируйте на это ООДП. Пусть Бондарчук продумает план мероприятий по предотвращению проникновения в посольство и доложит нам о нём.
— Товарищ полковник, — Нагибин продолжал сидеть за столом, — не могли бы вы уделить мне ещё несколько минут? У меня приватное дело.
Макаров посмотрел на часы и сказал:
— Через пятнадцать минут я должен быть наверху, так что у вас максимум пять минут, Владимир Семёнович.
— Владлен Анатольевич, я хочу насчёт Николая Жукова поговорить.
Полковник молча посмотрел в лицо Нагибину.
— Вопрос щепетильный. Мне бы не хотелось, чтобы мои слова были неверно истолкованы, — Нагибин замолчал, выжидая.
— Продолжайте, Владимир Семёнович, я вас внимательно слушаю.
— Дело в том, что меня настораживают некоторые… моменты в его работе, в его стиле, если говорить точнее, особенно с того времени, как он перешёл на работу в действующем резерве в университет. Вы же знаете, что мы с Николаем друзья были. И я не хочу, чтобы эта информация пришла к вам от кого-то постороннего.
Начальник не сводил глаз с Нагибина:
— Владимир Семёнович, а что у вас произошло с Жуковым?
— Ничего.
— Вы сказали что вы были друзьями. Были друзьями. А теперь не друзья?
— Я просто оговорился, — заволновался Владимир.
— Это очень существенная оговорка.
— Я не хочу, чтобы кто-то скомпрометировал Николая. Я хочу по-товарищески…
— Вы поясните мне, о чём всё-таки речь.
— Видите ли, на мой взгляд, Николай иногда слишком снисходительно относится к людям, с которыми работает. Мне кажется, что он часто недооценивает серьёзности материалов, которые попадают к нему, — Владимир сделал паузу. — Я боюсь, что рано или поздно он допустит серьёзный просчёт.
Полковник Макаров незаметно вздохнул. Он давно привык, в силу своей деятельности, к разного рода доносительствам и подсиживаниям. В первых рядах доносчиков стояли, как ни странно, люди, считавшиеся носителями духовности — литераторы, художники, учёные. Большинство из них истово презирали друг друга, считая коллег бездарными хапугами и в то же время опасаясь, как бы эти бездари не обошли их. Бездари ненавидели и боялись себе подобных, поэтому прибегали к очернительству коллег, дабы усидеть, а то и продвинуться по служебной лестнице хотя бы за счёт политической благонадёжности.
«За всю историю человечества в мире не появилось ничего более жалкого и бесконечно противного, чем доносительство, в какой бы форме оно ни происходило», — Макаров горько усмехнулся.
Он понимал, что это явление неискоренимо, и относился к нему как к неизбежному злу, тем более что временами это зло приносило Комитету Государственной Безопасности полезные плоды.
— Откуда у вас эта информация? — спросил он, не сводя глаз с Нагибина.
— Мы с Жуковым всегда откровенно разговариваем, так что информация у меня от него самого. Он не скрывает, что часто делает поблажку тем, кто находится в разработке. И в последнее время, как он сам говорил, он делает ставку больше на доверие, а не на жёсткость.
— Понятно, — полковник взглянул на часы. — Владимир Семёнович, изложите-ка всё это в письменной форме.
