«Ничья», – подвел итог этой поездки Вадим. Отсутствие клада огорчало и в то же время радовало, потому что Иван-то остался с носом. Оказалось, что неудача соперника может доставить радость – не меньшую, чем собственная удача.
Из Анаклии в Сухум кладоискатели ехали вместе, но «на расстоянии» друг от друга. Вадим продолжал следить за Форельманом уже без всякого интереса. От чудовищной жары и духоты у него трещала голова. В таком состоянии на него обычно нападала апатия, он становился безразличным ко всему, даже к самому желанному. Была у Вадима такая черта – из-за усталости или неудачи бросать начатое или же попросту оттого, что у него изменилось настроение. Бывало, он опускал руки, уже пройдя большую часть пути. В его жизни остался недостроенным дом, который он бросил, выложив кирпичом стены до уровня окон; не прижившееся грушевое дерево, саженец которого он воткнул в землю и оставил на произвол судьбы, и выросший без него сын.
Но и загорался Вадим затеями и идеями так же внезапно, как и охладевал к ним. Чтобы приступить к делу, ему хватало небольшого импульса. Импульсом к новому витку приключений послужил рекламный ролик выставки, увиденный им по телевизору на вокзале. Пейзаж на картине художника Малуниса всколыхнул в его зачерствевшей душе сентиментальные чувства. Ошибиться он не мог: это был прибалтийский сюжет – только там, на побережье, можно увидеть «танцующий» лес. Низкие корявые сосенки, утопавшие корнями в песке, серебристая речка, а в ней – диск Золотого Солнца, того самого, с лицом человека, окруженного широкими лучами.
Вадима вдруг неистово потянуло на родину, где он провел детство и юность, где когда-то у него были настоящие друзья, где сейчас живет его сын и, может быть, еще помнит своего нерадивого отца. По иронии судьбы, четвертый идол был перед носом, в Прибалтике, а они – что Соболев, что Санек, что он сам – отправлялись на поиски за дальние километры. Сам бог велел действовать (или на ухо ему шептал лукавый?), подняться с пластикового кресла зала ожидания и идти за авиабилетом.
Вадим как оголтелый ринулся в Питер. Он опасался, что бывший гендиректор его опередит: а вдруг и он видел рекламу выставки? Уже через сутки Вадим с самого утра занял пост около входа в Манеж. Выставка еще не открылась, посетителей туда не пускали, поэтому среди немногочисленных ходоков Вадим по характерной внешности легко вычислил Малуниса. Он всегда различал в толпе земляков – по прищуру глаз, по носогубным складкам, чертам лица и прочим, явным и едва уловимым, признакам. Художник был типичным литовцем: сдержанным, немногословным, до холода вежливым, со взглядом, не лишенным легкого превосходства. Он двигался неторопливо, но уверенно, не совершая лишних движений, разговаривал тихо и с сильным акцентом.
Вадим проводил его до старого дома на улице Большая Зеленина, выгадал день, когда тот остался в квартире один, и явился в гости. Он не привык к реверансам и начал с места в карьер.
– Где это место? – короткий вопрос. Вадим ткнул пальцем в картину, которая оказалась в гостиной, – художник не стал оставлять ее в Манеже до начала выставки.
Малунис испуганно моргал бесцветными ресницами. Под острием прижатого к его горлу лезвия все его превосходство исчезло.
– Я не понимаю… – пролепетал он.
– Кai yra λi vieta? – переспросил Вадим по-литовски.
– Neћinau, – попытался отовраться ошарашенный Альберт.
– Все ты знаешь, сука! – надавил он на нож, так что на коже образовалась ранка.
– Хорошо, я скажу. У нас, в Гируляе, там, где Янтарный Берег. Метрах в четырехстах от моря.
Вадим, будучи школьником, отдыхал в тех местах в лагере, он примерно представлял себе, где может быть эта речка. «Ничего, найдем!» – приободрился он. Теперь он знает, где искать требище – не около самого идола, а примерно в пяти метрах от него, как это делал Иван в Абхазии. Если жертвенника там нет, то и черт с ним – идол золотой, поэтому можно обойтись и без клада.
Малуниса пришлось ликвидировать. Вадим не стал резать его ножом, чтобы не оставлять против себя улику, а с ножом ему расставаться не хотелось. Воспользовался случайно обнаруженной в вазе бутылкой. С маху расшиб художнику лоб, усыпав пространство вокруг осколками и залив труп фонтаном коньяка. В Афгане это называлось «десантский прием».
Зина. 90-е годы. Прибалтика
Лето выдалось образцовым, чудо, а не лето! Уже к концу июня установилась жаркая погода с переменной облачностью, воспринимавшейся горожанами с благодарностью. В начале месяца, едва успели начаться каникулы, двор опустел. Кого-то увезли в Москву на экскурсию, кого-то отправили к бабушке в деревню, а кто-то поехал в Крым. Зина осталась одна. Она то грустно смотрела в открытое настежь окно, примостившись на подоконнике, то слонялась по двору, глядя, как возится в песочнице малышня. В новом классе она хоть и подружилась с девчонками, но не настолько, чтобы проводить с ними время вне школы – это как-то с самого начала не сложилось, из-за того что она жила в другом районе. Да и ее одноклассницы разъехались тоже.
Алевтине Наумовне на работе предложили путевку в лагерь. Зина никогда раньше не ездила в лагеря. Лагерь пугал ее неизвестностью и одновременно манил шальной свободой. Вспоминались откровенные рассказы девочек в раздевалке четырнадцатой школы. Теперь, когда Зина немного повзрослела, рассказы одноклассниц ей уже не казались такими неприличными и даже хотелось самой стать участницей подобных историй. Историй не слишком вульгарных, конечно, – на «такое» она все-таки не отважится, а лишь чуточку нескромных.
Собираясь в лагерь, Зина суетилась, как невеста перед свадьбой. Сверила по списку вещи: резиновые сапоги, куртка, панама, спортивная форма, предметы личной гигиены, пижама, купальник, шлепанцы для душа… чего там только не было! И все – нужное, все необходимое. Старый, бордовый в клетку чемодан еле закрылся. А ведь еще туда не поместились альбом и фломастеры, а также всякие мелочи, вроде заколок для волос. А еще туфли! Куда же их уместить?
Влажным субботним утром они с бабушкой приехали на площадь искусств, где собиралась вторая смена лагеря «Янтарный Берег». Алевтина Наумовна бодрым шагом, с чемоданом на тележке, шла впереди, а за ней, навьюченная пакетами с не поместившимися в чемодан туфлями и фруктами, семенила Зина.
Народу было тьма-тьмущая – малыши, подростки, их родители. Алевтина Наумовна быстро сориентировалась, отметилась у организаторов, и уже через пятнадцать минут Зина сидела в автобусе рядом с каким-то мальчуганом лет семи.
По приезде в лагерь Зину определили в отряд, где девчонки – ее ровесницы – уже все были такими взрослыми, у каждой с собой – косметичка, в которой не гель от комаров и зубная паста, как у нее, а помада и тени для глаз. И говорят они в основном о мальчиках и дискотеках. Зина за полчаса тихого часа узнала столько подробностей на тему «Как понравиться мальчику», сколько не ведала за всю свою предыдущую жизнь. Зина молчала и слушала. Сначала это было интересно, словно она впервые дорвалась до стопки взрослых журналов. В них жадно прочитывается все подряд, чтобы не пропустить какую-нибудь важную информацию. Она впитывается в сознание, как в губку, и уже после прочтения четвертого по счету журнала возникает ощущение, что теперь ты знаешь о жизни все. А потом в голове все перемешивается, как у студента-двоечника, попытавшегося за одну ночь перед экзаменом освоить весь пропущенный материал. Через какое-то время Зине разговоры девочек надоели. Они стали повторяться и уже вызывали у нее скуку.
К ней присматривались, но особого расположения не выказывали. По Зининому рассеянному взгляду и неучастию в разговорах было видно, что в подруги кому-то она годится вряд ли. А ее детская наружность подводила резюме: с такой только в салки играть! Но, поскольку салки соседок по палате давно не интересовали, выходило, что и Зина их тоже заинтересовать не могла.
Зине было что рассказать – про историю родного края, например, и про древние племена. Но вот как завести разговор на историческую тему и рассказать что-нибудь про походы куршей и своенов, она не знала. Как тут вклинишься со своими рыцарями – между блестками для глаз и «техникой» французского поцелуя?
Два дня Зина вынашивала идею – увлечь девочек историей. И чем больше она тянула, тем труднее становилось вставить слово. Все уже воспринимали ее как молчунью, а таких сторонятся как источника зеленой тоски.
И вот на третий день у нее забрезжила надежда – выйти из тени. Вожатая Катерина, бойкая студентка политехнического института, повела их за пределы лагеря на прогулку в дюны и к впадавшей в море безымянной речке, а по дороге она рассказывала легенды побережья. Конечно же, она рассказала то, что можно услышать от любого экскурсовода.
Легенда о Каститисе и Юрате, рассказанная Катериной
Было это давным-давно, когда Пяркунас, бог Грома, был главным богом, а богиня Юрате жила на дне Балтийского моря, в прекрасном янтарном замке. Она была самой красивой из всех богинь и не знала земной любви. Однажды молодой рыбак Каститис ловил рыбок в королевстве – в его водах – и пел красивым голосом. Юрате послала своих русалок, чтобы они предупредили Каститиса – не мутить балтийские воды и не пугать рыбок. Но рыбак, не побоявшись предупреждений богини Юрате, не обращал внимания на русалок и продолжал бросать свои сети в Балтийское море. Юрате захотела узнать, кто же это не повинуется ее воле, выплыла на поверхность моря и увидела Каститиса. Увидела – и полюбила сына Земли за его смелость и красивый голос. Чары любви овладели и сердцем Каститиса, и Юрате сумела заманить его в свой янтарный дворец. Про любовь богини к смертному человеку узнал Пяркунас, с гневом он направил свои молнии на янтарный дворец и разрушил его. Каститис был убит, а Юрате – прикована к скале. Юрате до сих пор рыдает о Каститисе и своей так печально закончившейся любви. Ее рыдания – такие волнующие, что вечно холодная, спокойная морская глубь начинает волноваться, бурлить и бушевать, выбрасывая из глубины и высыпая на побережье осколки янтарного дворца, разрушенного Пяркунасом.
