«Работенка что надо, если только найдешь такую».[68]
Он кладет мыло обратно в мыльницу, закрывает глаза и подставляет шею и спину под струи горячей воды.
Легкость, с которой он вроде бы расправился с недавним «скандалом», тоже вселяет надежду. Интрижка с Аврил с самого начала была дохлым номером: в посткатолической Ирландии не осталось охотников до подобных разбирательств. Что же касается игровых долгов, они в итоге были восприняты как частные финансовые затруднения, которые при всем желании нельзя было отнести ни к ненадлежащим «статьям расхода», ни к чему-то хоть мало-мальски намекающему на конфликт интересов. В результате, хоть СМИ и чавкали, вкушая эту байку, и требовали добавки, оппозиция свернула боевые знамена довольно быстро.
Он выключает воду, выходит из душа, заворачивается в полотенце.
Кроме того, как это часто случается в политике, история дала плоды. За сорок восемь часов она мутировала в полноценный парламентский мятеж. Одного бесхребетного поведения премьера в парламенте во вторник не хватило, чтобы разразился так долго ожидаемый кризис власти. Но если к нему прибавить информацию об истинном источнике, спровоцировавшем болджеровский скандал, — а они ее неминуемо сольют, — вот тогда премьеру наступит конец.
Чиновник в министерстве самого премьера? Слишком глубокая ирония.
Болджер смотрит на свое отражение.
Вот как родился план.
Они решили, что если скормить медийщикам старую байку под новым соусом, и предпочтительно сегодня утром, то старшие фигуры партии настоят на том, чтоб тишек вышел из игры и отдал власть. Кому же еще, как не министру собственной персоной? Обошлись бы без распрей и тендеров на лучшего премьера.
Он казался совершенным. Этакий бескровный переворот.
Но затем кто-то решил послушать радио.
Болджер выбирает рубашку, и, пока он надевает ее, звонит телефон. Он смотрит на экран — Пола. Он прижимает телефон плечом к уху и начинает застегивать рубашку.
— Пола? В чем дело? Я устал.
Пока она не ответила, Болджер успевает представить, как она сидит там и думает: Ларри, какого черта, мы все устали.
— Ты слышал подробности этой фигни?
— Нет, какой? Стрельбы?
— Скорее, отстрела. Это чертов криминальный беспредел. Спорим на пятьдесят центов: хоть один из помредов так и напишет в заголовке.
— А участники уже известны?
В раннем выпуске новостей передавали только число жертв. На тот момент имен еще не называли.
— Да. Главными там, похоже, были Терри Стэк и некто по имени… мм… Мартин Фитцпатрик.
Болджер замирает; рука застывает на очередной застегиваемой пуговице. Он опять смотрит в зеркало. Эти имена… напоминают о чем-то, отзываются…
— Ларри?
— Это не Мартин Фитцпатрик — владелец «Хай кинг секьюрити»?
— По-моему, он, — отвечает Пола. — Они пытаются придать этому какой-то парламентский оттенок. Не знаю, он состоял в Ирландской национал-освободительной армии, какая-то такая лабуда. Два подонка, торгующие герычем, от которых не остается мокрого места, — это для них недостаточно вкусно… Но я тебе одно могу сказать, — продолжает Пола, — мы были правы, когда решили придержать коней, потому что эта штука перекроет все; они теперь круглые сутки будут ею кормить.
— Понятно, — произносит Болджер, застегивая последнюю пуговицу. — Ясно. А знаешь, — телефон перебирается от уха в руку, — мне эта заминка даже кстати. Мне нужно сегодня кое-чем заняться.
— Да? — В голосе Полы звучит подозрение. — И чем же?
Он рассказывает ей, что собирается проведать отца в Уиклоу. Но по мере того, как он рассказывает, не отрываясь от зеркала, раздрай усиливается.
Что он рассчитывает там найти?
Непонятно. Может, ничего. А может, объяснение. Если повезет.
Ответы.
Хотя он не уверен, что старик способен что-то рассказать, а главное… хм… вообще хоть что-то вспомнить. Оба пункта под большим вопросом.
Джина просыпается и не сразу соображает, где она. Ей приходится напрячься, чтобы вспомнить. Она приподнимается на локте, оглядывает окрестности.
Гостевая комната новой квартиры Софи.
Но…
О боже! Конечно. Вчера…
Она шлепается обратно на подушку и принимается за изучение потолка.
Образы набрасываются на нее с неимоверной силой; удержать их нет никакой возможности. Через тридцать секунд она откидывает одеяло, выпрыгивает из кровати и начинает босиком кружить по комнате. Но это не помогает, поэтому она сдается. Выбирает узелок на половице, концентрируется на нем и начинает представлять случившееся во всех подробностях, смотрит ему, так сказать, в лицо…
Потом подходит к окну и снова старается выкинуть из головы навязчивые картинки.
Она раздергивает занавески. В окно довольно нещадно светит солнце, но это, как ни странно, помогает. Дом Софи выходит на спортивное поле местной школы.
Она отворачивается от окна. Она в той же одежде — черные джинсы, белая футболка. Куртка лежит на краю кровати, аккуратно сложенная.
Она прислоняется спиной к подоконнику и закрывает глаза.
Вчера вечером, пройдя развязку, она сразу же поймала такси и приехала сюда. Ничто не заставило бы ее вернуться домой. Едва переступив порог, она дала понять, что на вопросы отвечать на будет. Софи приняла это как должное. Она предложила Джине выпить, но Джина отказалась. Следующим пунктом программы был валиум.
Джина открывает глаза.
Наверное, поэтому она такая квелая, поэтому чувствует тяжесть во всем теле, поэтому заспалась. Она просто взяла то, что дала Софи, не посмотрев и не проверив дозировку. А Софи, видно, дала ей не транквилизатор, а чертово снотворное.
Она идет к двери. Сразу попадает в гостиную, где на кожаном диване сидит Софи. Она одета на выход. Подруга смотрит на Джину, и чувствуется: ей слегка не по себе.
— Привет, — говорит Софи.
— Привет. Сколько времени?
Софи смотрит на часы, висящие на смежной кухне.
— Четверть десятого.
— Чет… блин. Я так долго не спала уже целую… целую…
— Мне кажется, тебе нужно было поспать.
— Соф, что за фигню ты мне выдала? Она меня просто срубила.
— Ты попросила дать тебе что-нибудь. Ты хоть помнишь, в каком ты была вчера состоянии? Ты была…
Джина качает головой:
— Не помню, но, знаешь, я… я пойду. У меня…
— Ты была на грани истерики, Джина. — Она склоняется вперед. — И ни за что не хотела рассказывать, ты…
— Извини меня, Соф, я не хотела тебя впутывать. Просто ты единственный чело…
— Да какая мне разница! Ты правда идиотка. Я просто переживаю за тебя. Я подумала, а вдруг ты… — Тут она останавливается и поднимается с дивана. — Послушай, Джина, — произносит она таким тоном, будто собирается сделать официальное заявление, — сегодня появились новости…
Джина смотрит на нее. О господи! Конечно появились. Новости в прессе, ей даже в голову не приходило.
— И что же говорят?
— Говорят о какой-то бандитской разборке. Где-то на складах. Трое погибших, один из них был на похоронах твоего племянника.
— Трое?
— Да.
Значит, кенгурушечник выкарабкался.
— Что-нибудь еще?
— Что-нибудь еще? Господи, Джина, ты разве не слышала, что я сказала?
— Софи, я слышала, — отвечает Джина. — А теперь хочу знать, говорили ли что-нибудь еще?
— Ладно. Ладно. Дай подумать. — Она переступает с одной ноги на другую. — Так, еще сказали, что двое лежат в реанимации.
— Что?
— Да, одному проткнули ногу ножом, а другому выстрелили в спину. Кошмар! Мне даже рассказывать страшно.
Джина уставилась в пол. Двое. Три плюс два равняется пяти. Но это невозможно. Не складывается.
Если только один из них не Марк Гриффин. Но где же он был?
Она же все обыскала, она…
Софи делает шаг вперед:
— Ты была там вчера, скажи мне?
Джина смотрит на нее и молчит.
— Да ладно тебе, — продолжает Софи, — ты приехала так поздно и в таком жутком состоянии! — Она замолкает. — У тебя кровь была на туфлях.
У Джины глаза сейчас на лоб полезут.
Софи указывает куда-то:
— Вон они, на кухне. Я их почистила.
Джина кивает. Потом подходит, садится на край дивана. После долгого молчания спрашивает:
— Тебе на работу не надо?
— Не беспокойся, я взяла больничный.
Софи снимает пиджак и вешает его на спинку стула. Потом разворачивает стул, садится лицом к дивану.
— Я и так-то не хотела уходить, а потом заглянула посмотреть, как ты, и заметила туфли. — Она вздрагивает. — И… мм… учитывая то, что я услышала по радио…
Джина снова кивает. Потом начинает рассказывать, пытаясь в мельчайших подробностях и в логическом порядке донести все, что случилось. Начиная с самых первых подозрений и до вчерашнего.
