Ком из бинтов на подушке затих. Глаз потух. Пальцы, вцепившиеся в одеяло, расслабились.
Медсестра наклонилась над ним.
– Ну вот, – шепнул ей Мишель Пархоменко.
– Все хорошо, милый.
Это сказал кто-то из НИХ – тех трех, замерших в ожидании.
– Я позову доктора, а вам лучше теперь уйти.
Это сказала медсестра. Гущин и Катя беспрекословно подчинились.
Обыск в доме Пархоменко начался, как только известили Электрогорскую прокуратуру и побывали в местном суде.
Готовились перевернуть весь этот богатый особняк, но нашли почти сразу.
В гараже в коробке из-под гаванских сигар – пистолет.
Наталья Пархоменко, оставшаяся в доме полной хозяйкой, наблюдала за обыском, сидя в шезлонге на веранде, куря сигарету.
В вечернем воздухе витал сладковатый аромат марихуаны.
– Проверить по обоим убийствам – Александра Пархоменко, по тем данным, что кипрская полиция переслала, и по Архипову тоже, – распорядился Гущин.
Когда сидели в Электрогорском отделе и ждали результатов проверки, из больницы позвонили: Михаил Пархоменко скончался.
Потом стемнело.
Катя подумала – вот воскресный вечер. Тут в Электрогорске люди едут с дач и огородов на трамвае. А она даже и не заметила, что воскресенье.
Пистолет оказался тем самым оружием, из которого застрелили Александра Пархоменко.
Гущин долго читал заключение, сброшенное по факсу, словно до сих пор не верил – даже экспертам.
К убийству на проспекте Мира этот пистолет отношения не имел.
На этом воскресенье – утро, день, вечер – не закончилось. Электрогорск припас кое-что еще.
– Из опорного пункта участковый Игрушкин докладывает, товарищ полковник, тут у меня мальцы, ну, в смысле, малолетнее ворье. Так вот, проскальзывает у них красной нитью…
Вызов – рапорт гремел по громкой связи густым прокуренным басом. Полковник Гущин, сраженный наповал последними событиями, реагировал не совсем адекватно:
– Что он там болтает?! И это участковый, он что там, пьяный? Понять ничего нельзя.
Местные оперативники доходчиво шепотом начали объяснять: этот участковый Игрушкин, не смотрите, что говорит чудно, он лучший участковый города и шшшшш! Не кричите, ради бога, а то услышит, обидится, потом вообще слова от него не добьешься. А выслушать стоит, потому что раз звонит – это всегда, что называется, «даешь!».
– Начальник криминальной полиции области слушает, – отчеканил Гущин по громкой связи.
Катя, притулившаяся в уголке кабинета, так вымоталась за этот день, что… честно, ей сейчас вообще ничего не хотелось. Пусть этот участковый с забавной фамилией доложит и заткнется.
– Докладываю! – гаркнуло в ответ. – Задержаны в супермаркете с поличным на краже шоколадок. Шесть и восемь лет братья Жидковы – Савва и Геннадий. Давно у меня на подозрении, так как лазили по дачам в отсутствие хозяев. В том числе и там, в поселке, где ваш майор дачу имел. Сидят тут у меня в опорном, ревут, сопли утирают, но это притворно. Хитрые как лисята оба, мать с ними просто замучилась, она в пожарной охране дежурит сегодня. Так вот, они кое-что видели. Сразу не скажут, нужен подход.
– Везите их сюда в отдел, я хочу с ними лично поговорить.
– Лучше вы к нам в опорный, товарищ полковник. Напарник тут уже молоко на плитке греет, сейчас шоколадом напоим гаденышей… у них в разговоре прямо красной нитью проскальзывают… интересные вещи, если только не врут, конечно, ну да у меня не соврут. Они меня боятся.
По громкой связи раздалось негромкое хихиканье. Затем кто-то словно издалека пропищал: «Улет!»
– Дурдом, – совсем взъярился Гущин.
– Федор Матвеевич, давайте я сама съезжу в этот опорный пункт, а вы отдохните, – Катя вышла из тени.
Он лишь зыркнул на нее.
Опорный оказался близехонько – две остановки на трамвае. Но помчались по ночному уже Электрогорску, естественно, на патрульной машине.
Кате все казалось дорогой – вот, Электрогорск словно специально… точно немножко хочет сбить пафос и унять, приглушить это чувство… очень сложное чувство… чем дальше, тем хуже. Нет, трагическое и комическое порой шествуют в этом городке рядом, иначе бы он не выжил, этот городок, загнулся еще тогда, в пятьдесят пятом. А так вроде всегда есть надежда.
Да, всегда есть надежда, когда на плитке греется молоко и плавится шоколад.
Малыши сидели за столом в прокуренном опорном пункте, похожем на корабельный трюм (зачем, скажите, в опорном пункте полиции спасательный круг на стене, ржавый якорь, модель парусника и барометр?).
Маленькие воры пили из огромных кружек шоколад и таращились на Гущина и Катю – святая простота. Оба в кедах, замызганных футболках и штанах со множеством карманов, куда так ловко можно совать краденое с полок супермаркета.
– Они еще и куртки на себя напяливают, чтобы бутылки прятать, в такую-то жару такой прикид.
Участковый Игрушкин, судя по голосу, тянувший на великана-людоеда, оказался самым обычным – лысым, в ладно пригнанном форменном мундире и роста совсем невысокого.
– Дядя Ваня…
– Замолчь! Тут вам вопросы задают, а вы, если дознаюсь, что врете…
– Это когда я вам врал-то?!
– Да только сейчас, полчаса назад, когда краденое из тебя вытряхали.
– Ничего мы не крали, мы за все заплатили.
Возникал старший – восьмилетний.
– Маленький, как тебя зовут? – ласково спросила Катя шестилетку.
– Пошла ты на…!
Судя по голосу, этот матерщинник и пищал по громкой связи «улет!».
– Ну-ка, пацаны, тихо, ша! – Гущин подвинул опешившей от оскорблений в лоб Кате стул. – И не выражаться мне, вы тут не в школе. Я приехал в город убийства расследовать.
– Плохой дядя, бе-е-е-е! – констатировал шестилетка.
– Ты смотри шоколадом не подавись, – Гущин усмехнулся. – По дачам лазите, в поселок наведывались?
– Нигде мы не лазим.
– Наплевать им на ваши кражи, – сказал участковый Игрушкин. – В поселке вы ошивались. Говорите, что видели. Честно все расскажете, я вас отпущу.
– Ну да, а мать нас утром излупит, как вернется, нет уж, лучше отправляйте в приемник, – восьмилетка казался полностью подкован.
– Мы ей ничего не скажем, если пообещаете больше не воровать. Так что вы видели? На дачу того военного, которого мертвым нашли в машине, лазили?
– Мы туда не ходим. Никогда.
– Почему? Что, там брать нечего?
– И это тоже, но просто там у него – отстой, и сам он отстой, – восьмилетка шмыгнул носом. – Мы на великах катались, доехали до Баковки. Полезли за сливами на тот участок, что напротив, через дорогу.
«Так вот, значит, откуда там, на дачной дороге, следы шин велосипедных», – подумала Катя.
– И что? Во сколько? Когда?
– Его ведь утром нашли на перекрестке, мы потом узнали. А это было вечером. Мы знали, что он там.
– Как узнали?
– Тачка его на участке торчала. И свет горел.
– Это все, что вы видели?
– Говорите, говорите правду, – подстегнул плохишей участковый Игрушкин.
– Он был не один.
– С чего вы это взяли?
– Мы так решили, – восьмилетка глянул на брата. – Я же сказал – отстой полный. Там у них еще музон играл.
– Что это значит – отстой? Как это понимать?
– Да дерьмо.
– Какая музыка там играла? – спросила Катя.
– Такая вся.
– Быстрая, танцевальная, медленная?
– Медляк.
– А потом? Что случилось потом?
– Мы смотались сразу, – сказал восьмилетка. – Савке шесть всего, он и к нему раз подкатывался. Остановил тачку на дороге, спросил – хочешь подвезу?
В забитом под завязку посетителями пивбаре на Заводском проспекте, с огромными нелепыми окнами-витринами, оставшимися в наследство от магазина советских времен, до которого из опорного пункта шли пешком, полковник Гущин ждал звонка и пил темное нефильтрованное пиво тошнотного вида.
Катя ела задубевший от разогревания в микроволновке кусок пиццы. На плазменной панели под потолком мельтешили футболисты. Посетители – в основном члены оперативно-следственной группы, эксперты – свои, командированные, облюбовавшие эту пивнушку, и местные. Приглядевшись, Катя поняла, что среди местных много музыкантов городского оркестра. Весть о смерти его основателя и владельца Михаила Пархоменко уже передавалась из уст в уста.
И вот среди всех этих гулких, громогласных, подвыпивших мужиков в сизом от сигаретного дыма пивбаре Катя уже ела без всякого страха, без того парализующего параноидального страха, который словно умер в одночасье, ела пищу города Электрогорска, слушала голос города Электрогорска и снова малодушно хотела лишь одного – чтобы этот день, вечер, ночь наконец-то закончились.
Хватит на сегодня, ну пожалуйста, правда, хватит.
– Итак, малолетние свидетели, – Гущин, которого уже вело от крепкого пива, выложил свой телефон на стол.
Никто, никто не звонил полковнику.
– С несовершеннолетками в суде всегда проблема. Ну если, конечно, дойдет до суда. – Гущин словно что-то прикидывал, взвешивал. – И тогда здесь тоже все построили на показаниях подростков… Роза и Ада… Только не говори мне, что она, отравительница, ради них там, в лагере старалась.
