Внутреннее состояние Агнессы Михайловны было понятно сыщикам. Женщина, наверное, прощалась с картиной июльского неба и собиралась с силами для решительного шага. Да, надо было обладать мужеством, чтобы в ясный летний день добровольно отказаться от свободы. Сейчас, после чистосердечного признания холодные челюсти наручников сомкнутся на запястьях Агнессы Михайловны. А потом – промозглая камера, соседи-туберкулезники… Ужасно, ужасно.
– Это я подбросила Соне медальон, – прошептала Агнесса Михайловна. – Сунула ей в сумку.
– Так, – сказал Илья. – Чудесненько. А где взяли?
– В озере. Помните, мы с вами встретились у коттеджа? И я была совершенно мокрой? Это я свалилась в воду, пока выуживала медальон. Увидела его – он зацепился за корягу. Блестел так красиво. Я полезла за ним, сорвалась, еле выбралась. А потом подбросила медальон Сонечке.
– Но зачем?
– Бес попутал. Очернить хотела. Чтоб мой сынок от нее отвернулся. Софья совершенно запудрила ему мозги. Он ведь молод, неопытен! А она? Прицепилась к малышу, как пиявка. Ну не пара они, не пара! Как она не понимает? Стара она для Васеньки! И потом, давно не девочка! У Аркадия Игоревича в любовницах была. Что ж, моему сыночку объедками довольствоваться? Он глупый, несмышленый. Думает, нашел богиню. А ведь кругом столько девиц – и красивых, и двадцатилетних, и даже невинных!
– Где?! – вскинулся Валдаев. – Красивая, двадцатилетняя, невинная?! Агнесса Михайловна, познакомьте!
– Закрой рот, – тихо приказал Здоровякин другу и двинул ему локтем под ребра. – Угомонись.
– А Васеньку заклинило. Соня, только Соня. Не знаю, пусть она виртуозна…
– В сексе? – уточнил Валдаев.
– Нет, в сантехнических работах! – ответил вместо бухгалтерши Здоровякин.
– …но ведь двадцать семь лет – это не шутки! – воскликнула Агнесса Михайловна.
– И не говорите!
– Вот я и подбросила ей медальон. Решила, пусть все подумают, что Софья – нечиста на руку.
– В воровки девушку решили записать?
– Ну…
– Да?
– Да.
– Или сразу в убийцы?
– Бог с вами! – замахала руками Агнесса Михайловна. – Что вы! Нет…
– Нехорошо вы поступили, нехорошо, – пожурил даму Валдаев. – Софью подставили. А ведь она теперь надолго в камере застряла. С вашей подачи. Не воровство вы на нее повесили, Агнесса Михайловна, а убийство.
Бухгалтерша покрылась испариной.
– Вы серьезно? – недоверчиво уставилась она на Валдаева.
– Серьезно. Теперь спокойно подыскивайте сыну невесту – юную и непорочную, как новорожденный хомячок. Софья не нарушит ваши планы. Она будет сидеть в тюрьме.
– Нет, ну как же! Я ведь призналась, что подбросила ей медальон! Она ни в чем не виновата!
– Раньше надо было думать, – безжалостно ответил Валдаев. – А Сонины мучения в камере – целиком на вашей совести, Агнесса Михайловна.
Здоровякин протянул бухгалтерше лист бумаги.
– Давайте, пишите, – сказал он расстроенной женщине. У той выступили на носу капельки пота – пробились-таки сквозь толстый слой тонального крема и пудры. – А потом поедете на озеро и точно укажете лейтенанту Воробьеву место, где нашли медальон Инги.
Валдаев запугивал Агнессу Михайловну, а Софья давно была на свободе. Ее выставили на улицу – неумытую, непричесанную, без косметики, в несвежей футболке и старых джинсовых шортах. К тому же оклеветанную. Но все-таки свободную.
– А где Сергей Воробьев? – спросила Софья в отделении милиции.
– Уехал в город.
«Уехал в город»… Ту же идею вынашивала и Софья. Но пока она околачивалась у здания милиции, не представляя, каким образом добраться домой. У Сергея Воробьева Соня собиралась занять денег на электричку. Альтернативой электричке являлось такси, но было даже страшно предположить, какую сумму затребует водитель. Да и вряд ли кто-то согласился бы везти в город замызганную девицу – Софья сейчас имела крайне неплатежеспособный вид. Так бы она и прослонялась по улице до вечера, если бы…
Валдаев замыслил следственный эксперимент. Да, они узнали, каким образом к Соне Орешкиной попал медальон. Но для полного оправдания бедной девушки нужно было разобраться с Каримбеком.
Заявление зоркого повара, видевшего Соню в компании Аркадия Лунского, не выходило из головы капитана. Одно предположение мелькало серебряной рыбкой, выныривало и снова скрывалось в густом вареве валдаевских мыслей. И наконец-то обрело ясные очертания.
– Аквамариновый закат, – сказал Саша.
– Чего?
– Ты помнишь, на озере Каримбек угощал нас десертом под названием «Аквамариновый закат»?
– Мне больше понравились отбивные с чесночным соусом. И жаркое из Инги.
– Нет, а «Аквамариновый закат» ты помнишь?
– Сашка, отстань! – отмахнулся Здоровякин. – Съешь чего-нибудь. У тебя глаза бешеные. Ты скоро вообще ни о чем, кроме еды, думать не сможешь. Возьми, там Ваня снова плюшки приволок.
– Плюшки? – вяло повторил Валдаев. Его силы убывали. – Маленькие такие плюшечки, да? Наверное, практически без калорий? И если я одну съем, это не будет считаться, что…
– Товарищ капитан, – сыто прокряхтел Ваня, – а плюшки кончились. Извините. Вы же от всего отказываетесь. Вот я и…
– Ну, ты скотина! – до слез расстроился Валдаев. – Подлая гондурасская скотина!
– Простите.
– И вообще. Почему вы меня отвлекаете! Илья! Ты помнишь этот десерт?
– Ты достал всех своим десертом.
– Но почему Каримбек назвал его «Аквамариновый закат»?
– Звучит красиво, – закатил глаза Ваня. – Аквамариновый закат. Пурпурный восход. Золотистый полдень. Фиолетовые сумерки.
– Но как выглядит аквамариновый закат? Это что – последствия взрыва на химкомбинате? Закат не бывает аквамариновым!
– Это сюр, – пояснил Ваня. – И вообще, поэзия. Ну что вы, товарищ капитан, не понимаете?
– Давай, Иван, сгоняем в «Каприччио». Хочу испытать Каримбека. У меня насчет него есть подозрение.
– Лучше вызови его сюда, – сказал Здоровякин. – Тебе сейчас нельзя в ресторан. Ты сорвешься.
– Я не сорвусь, – гордо сказал Валдаев. – Я дал клятву. Мужик я или нет? Я посижу еще месяц на голодном пайке и стану таким, как раньше, – поджарым, стремительным. Ох, неужели еще целый месяц страдать? Это невыносимо.
– А сколько калорий в день вы съедаете, товарищ капитан? – заинтересовался Ваня.
– Думаю, тридцать пять, – сказал Валдаев. – Не больше. Рацион Освенцима.
– Тридцать пять! – восхитился Ваня. – Вот это да! Моя племянница, когда сидела на диете, съедала полторы тысячи! Наверное, вам следует увеличить паек.
– Я и собирался. Но ты, бамбук гималайский, сожрал последнюю плюшку!
– Хватит трепаться, – вмешался Здоровякин. – О чем вы? Какие калории? Вы что, барышни – калории считать?
– Мы не барышни. А подсчет калорий – жуткая реальность современности. Гиподинамия, друг мой, гиподинамия! Мы съедаем гораздо больше, чем нужно для жизнеобеспечения. И жир, падла, липнет к нам, он цепляется за бедра и подбородок, скапливается на животе! Кстати, Илья, дай ключи от «восьмерки». Надоело, знаешь ли, прикидываться парнокопытным.
– Не понял, – удивился Здоровякин. – А на машине ты кем же будешь?
– Парноколесным. Это гораздо эротичнее, согласись?
– Соглашусь. А как же гиподинамия?
Из дневника Сони Орешкиной:
«…Наше восприятие человека зависит от того, в какой ситуации происходит контакт. Выяснилось, что следователь совсем не плохой человек! А «при исполнении» он был ужасно вредным!
Он напоролся на меня, когда я бродила в ожидании Сергея Воробьева, и первым делом купил мне эскимо. Как мило! И без разговоров дал восемьдесят рублей на электричку. А ведь выглядит совсем не миллионером – потертый пиджачок, сбитая обувь. Вполне мог бы отказать, с какой стати ему спонсировать всяких экс-задержанных?
Но он не отказал, да и вообще выглядел довольно приятным мужчиной. А я-то думала, что он отвратительный тип – нудный и мелочный…»
Следственный эксперимент удался на славу. Сначала, правда, Каримбек втянул голову в плечи: боялся, что его снова начнут лупить половником. Но затем успокоился и бодро отвечал Валдаеву. Тот показывал повару разнообразные предметы, требуя назвать их цвет.
– Это? – Валдаев поднял зеленую салфетку.
– Фиолетовый! – радостно ответил Каримбек.
– Это?
– Лиловый! (Синяя кастрюля.)
– Это?
– Бирюзовый! (Изумрудный пластмассовый салатник.)
– Это?
– Сиреневый! (Розовое полотенце.)
– Это?
– Терракотовый! (Оранжевый стейк из форели.)
– Чего? – удивился Ваня. – Что за цвет такой? Впервые слышу!
– Вот именно, – кивнул Валдаев. – У Каримбека странная тяга к замысловатым названиям. Он не просто повар-виртуоз. Он поэт. И очевидно, всегда старается пополнить лексикон новым словечком, как это делает наш друг Здоровякин. Но при этом Каримбек совершенно не различает цвета.
