Ричард Иванович странно дернулся, точно хотел выпрыгнуть из машины.
– Я вот и не знаю где. Она и Ефима нашла, чтобы патент и посредники, хорошая фирма, говорила, серьезные юристы, связи… я на встречу шел, а меня прямо на лестнице и…
Шаги, голос, укол, падение, затянувшееся и закончившееся подвалом. Пробуждение и стыд. Страх. Олечка и сожаление об упущенном времени. Ничего, теперь наверстает. Раз жив, то непременно наверстает.
Только не наукой – без Эльки, без записей, которые ушли и, кажется, навсегда, он обречен на долгий путь повторения, а времени осталось мало…
– Скажите, – вдруг спросил Семен, – а вы верите в бога?
– Разве что из машины, – раздраженно отозвался Ричард Иванович.
Боги жили в машинах, грелись на моторах, дымили керосином, глотали присадки и добавки, иногда выглядывая наружу, к людям.
Боги тоже нуждались в обществе.
Боги изредка приходили на помощь, распутывая запутанное, возвращая утерянное. И со временем они обращались легко, как и подобает всесильным.
В камине кипел огонь, свиваясь рыжими клубами, девятихвостый лис, стозевное чудище, которое обло и лаяй, оно догрызало случайную добычу: буквы и слова, строки и картинки, розовые кусты, корабли, соловьев, живых ли, механических… чудищу было все равно.
Обло. Стозевно. Лаяй.
– Идиот! Какой же ты идиот! – орало другое, в человечьем обличье, и высокое сопрано заставляло стекла дрожать. – Зачем ты застрелил ее…
– Всем стоять! Ефим, вяжи урода…
– Дашка!
Огонь обгладывал сахарные страницы старинной книги, и тени, обычно суетливые, замерев, следили. Ждали. Чувствовали всеблагую руку машинного бога.
– Дашка где? Где Дашка!
– Это он ее убил! Господи, как хорошо, что вы пришли! Мама! Мамочка! Не умирай, мамочка…
– Дамочка, а артистка из вас фиговая…
– Дашка!
– Я здесь! Здесь…
И боги, довольные совершенным, отступили, свернулись поверх горячих моторов, плеснули бензина и стали прикусили, закрыли глаза: теперь все вернулось на круги своя.
…стойкий оловянный солдатик нес на руках свою балерину…
…девочка со спичками возвращала корону, вновь превращаясь в принцессу на горошине, а рыжий рыцарь, наблюдая за превращением, сочинял другую сказку…
…и Кай, оставшийся без Герды, медленно оттаивал душой, его отпускала Вечность, но не страсть к головоломкам…
…длинноволосая русалочка, оправившись от испуга, нашла себе престарелого принца, а тот, вернувшись к преданной мечте, ожил…
…и были задержаны разбойники во главе с атаманшей, и было следствие, суд, приговор. Были похороны и пепел в камине. Было погибшее открытие – на него все-таки нашелся покупатель, готовый дорабатывать и ждать; и розовый куст на чьем-то балконе внезапно выбросил бледные-бледные бутоны.
Была жизнь. Или еще будет? Боги, как и Тени, воспринимают время иначе.
Человек умирал, он знал, что умирает, и уже не боялся. Человек ждал. И Тень пришла.
– Ты долго, – сказал он с упреком, когда Тень взобралась на кровать. – Почему ты так долго?
– Занята была. – Тень улеглась рядом, положив колючую морду на грудь – сразу стало тяжело дышать. – Да и без меня ты справлялся. Хорошо справлялся.
– Я не хочу умирать.
– И не умрешь. Смотри… – она дунула в лицо ароматами карамели и весны, солнечным теплом и ласковым весенним ветром. – Разве это смерть?
По дороге – откуда она только взялась в комнатушке? – ехал всадник в гусарском костюме.
– Эй, мальчик! – крикнул он. – Иди сюда! Смотри, что у меня есть!
В руке всадника появилась клетка с серой птицей, тотчас сменилась цветком красной розы, а тот, побелев, облетел лепестками, и вот уже не роза – серый соловей песней заливается.
– Ты пришел за мной, Оле?
– Конечно, – ответил всадник, отпуская птицу. – Разве ты не хочешь пойти по этой дороге чуть дальше? Разве тебе не интересно узнать, о чем будет эта сказка?
– Но… но у меня нет ни дневника, ни тетради, я не могу показать тебе свои отметки…
Всадник лишь рассмеялся и протянул руку:
– Я и так вижу, кем ты был.
В юности Андерсен часто бывал в приюте для безумных, где находился на излечении его дед. Приютские старухи очень любили мальчика и часто повторяли ему, что он очень умный и потому скоро умрет. Андерсену льстила подобная исключительность.
Первая попытка дать образование Андерсену оказалась неудачной: родители отдали его учиться к вдове перчаточника, но после первой порки Ханс Кристиан забрал свой букварь и ушел. Читать и писать он научился только к 10 годам.
К 14 годам, скопив сумму 30 риксдалеров, Андерсен просил мать отпустить его в Копенгаген.
– Что же там из тебя выйдет? – спросила его мать.
– Я сделаюсь знаменитым, – ответил мальчик.
Его слова подтвердила и местная знахарка, за советом к которой и обратилась мать.
Ханс Кристиан Андерсен, «Снежная королева».
Андерсен мечтал стать актером, в 14 лет он ушел из дому в Копенгаген, не сомневаясь, что будет принят в театр. И ему удалось: благодаря его приятному голосу и настойчивым просьбам, а также из жалости Ханс Кристиан был принят в Королевский театр, где играл второстепенные роли. Однако когда началась возрастная ломка голоса, он был уволен.
Ханс Кристиан Андерсен, «Русалочка».
Там же.
Ханс Кристиан Андерсен, «Оле-Лукойе».
