Алла коротко кивнула, подперла щеку рукой.
- Мне кажется, что это все - она. Вадим бы просто не смог. Слишком сильно он когда-то Олесю любил.
- Да, любил... Я помню.
- Вот... А теперь эта женщина.
- А зачем ты все-таки пошла в кафе? Разбираться? Глаза ей выцарапывать?
Лиля сомневалась всего секунду. Потом помотала головой:
- Нет, выцарапывание глаз тут ни при чем. Просто так я бы ни за что не пошла. Она... эта женщина сказала, что знает про Вадима кое-что, что может быть интересно милиции, и если я не приду - тут же его выдаст.
- Вадим? Милиция? - Алла даже отпрянула. - Чушь какая-то! Ты уверена, что правильно поняла? Я его сто лет знаю, он у тебя мужчина, конечно, со странностями, но не до такой же степени?
- Да в том-то и дело, что неправильно понять было просто невозможно! Понимаешь, у нас на работе около двух лет назад была кража: вскрыли сейф у шефа к кабинете, взяли много денег. Тогда посчитали, что постарались какие-то левые ребята, а эта женщина утверждает, что у неё есть улики против Вадима. Либо она работала вместе с нами, либо у них настолько близкие отношения... Я просто не знаю...
- Погоди-погоди! Что значит, "улики против Вадима"? Она что-нибудь конкретное тебе предъявила?
- Она предъявила мне ультиматум: либо я прихожу в кафе, причем ни Вадиму, ни милиции ни слова, либо она его сдает, и вся его карьера, вся его жизнь летит к чертовой матери!
- Н-да...
- Вот именно, - Лиля тихо вздохнула. - Иногда мне кажется, что это сама Олеся: живая ли, мертвая ли. Слишком много она знает, слишком! И про кражу эту чертову, и про Оленьку...
Алла перегнулась через стол и расправила смявшийся край клеенчатой скатерти:
- Нервы у тебя ни к черту, вот что я тебе скажу! Олеся мертва и нечего тут выдумывать! Всему надо находить реальное, а не мистическое объяснение. Ну, что уж она такого особенного знает? То, что девочка удочеренная? То, что он когда-то деньги спер?.. Знаешь, во время хорошего секса можно и не такое вызнать.
- Она знала о моем бывшем любовнике. Мало того, она знала адрес его дачи! Как хочешь, Алл, но я не верю в такие совпадения.
- Это вот так, с бухты-барахты, объяснить, конечно, сложнее. Но если подумать, и тут можно разобраться. Дача. Ну, что "дача"? Военный объект?
Почти такую же фразу каких-нибудь пару часов назад произнесла Маринка. "Дача - не военный объект", "отношения с Валеркой не помечены грифом "совершенно секретно". Но, кроме этого, она сказала что-то еще... Лиля снова почувствовала, как руки её покрываются гусиной кожей... Что-то сказала Маринка или что-то не договорила Алла? О чем шел разговор? О любовнице? О том, откуда она знает про дачу? Об Олесе?
Она попыталась подробно, чуть ли не по репликам, воспроизвести в памяти беседу с бывшей подружкой и коллегой по работе. Но в голову упорно лез игрушечный львенок с косыми глазами и ещё почему-то муха, ползающая по фабричному рулету. Потом вспомнилась фотография Олеси, там, где она маленькая делает уроки. Игрушка на заднем плане, в углу дивана. На секунду подумалось, что это, возможно, тоже был лев. Однако, Лиля быстро отогнала эту пустяковую, но отчего-то тревожную мысль: на диване явно сидел медвежонок.
- Ты знаешь, - Алла подвинула к себе жестяную банку из-под кофе, потрясла ею в воздухе, убедилась, что внутри пусто и поставила банку обратно на стол, - мне Вадим в последнее время тоже казался каким-то странным. О том, что у него женщина могла появиться, я как-то не подумала. Рассеянный, глаза пустые, о семье, о вас с Олюшкой говорил неохотно. Я расспрашивать-то особенно не стала. Думала, может вы поссорились, может ещё что... И духами... На самом деле, духами от него как-то раз очень сильно пахло! Горьковатыми, какими-то чужими.
- "Турбуленс", - произнесла она горько. - Это, Алла, "Турбуленс". Значит, ты тоже заметила?
- Даже не знаю, что тебе сказать? - та развела руками. - Да и что тут скажешь? Может быть, на самом деле, тебе в милицию пойти? Но, другой вопрос, поверят ли там сказочке про любовницу?
- Вот видишь, ты понимаешь! А что остается делать? Только самой улики на неё собирать? За руку её ловить? За шкирку тащить в отделение?
- Если бы это было так просто...
- Но ты ведь тоже уверена, что она существует?
- Почти, - Алла зябко обхватила себя за плечи, несмотря на то, что в кухне было ужасно жарко. - После всего, что ты рассказала, и в свете того, что я в последнее время замечала за Вадимом?
- А как ты думаешь... он, на самом деле, мог взять те деньги?
- Ой, не знаю! Теперь я уже ничего не знаю. С одной стороны это ересью полной кажется, а с другой...
С пару минут молчали обе: Алла, растушевывая пальцем пятно на скатерти, Лиля, рассеяно наблюдая за её рукой. Наконец, Алла проговорила тихо и монотонно, все так же не поднимая головы:
- А хочешь узнать, зачем Райдеры приезжали в Москву?
- Прости, что? - не поняла она.
- Хочешь узнать, зачем Райдеры в Москву приезжали? Это, конечно, только мои догадки, но...
- Подожди, Алла, если это имеет какое-то отношение к убийству...
- Может имеет, а может не имеет. Мне откуда знать? Просто все слишком тесно связано с тем, погибшим ребенком. Наверное, правильно Олеся чувствовала, что этой девочке не нужно жить на свете. Столько горя из-за нее, столько крови... Тим ведь сначала прилетел в Москву один. Прилетел, нашел меня, сказал, что нужно побеседовать в неофициальной обстановке и пригласил в кафе. Он, кстати, уже вполне прилично говорил по-русски: Олеся, наверное, поднатаскала...
... Она сразу поняла, что в языке его поднатаскала Олеся. Даже букву "р" Тим Райдер теперь прокатывал быстро и мягко, как она.
- Простите, что отнимаю у вас время, - говорил он, нервно постукивая вилкой по краю тарелки, - простите, Алла. Но, то, что я хочу вам сказать, очень важно... Я женат на вашей бывшей пациентке...
- На моей пациентке? - Она попыталась усмехнуться. - Это невозможно. Дело в том, что наблюдаю и лечу я исключительно грудничков. Вряд ли кто-нибудь из моих девочек мог уже подрасти настолько, чтобы стать вашей женой. Или я так плохо выгляжу?
- Я не точно выразился. Моя жена рожала в клинике, где вы работаете. Ее зовут Олеся. Олеся Кузнецова.
Алла помнила Тима так же хорошо, как и его драгоценную Олесю отекшую, неуклюжую, кутающуюся в розовый халат. Он же, похоже, незаметную докторшу не помнил, потому что вдруг прищурился неуверенно и жалко:
- Это ведь были вы?.. Понимаете, у моей жены был особый случай. Она делала искусственные роды, и ребенок умер...
- Да, - ей надоело разыгрывать нелепую интермедию. - Я помню вашу жену. Помню вас. Помню её заявление о том, чтобы ребенку не сохраняли жизнь. И девочку вашу помню. Живую! Которая некоторое время дышала.
- Не нужно обвинять Олесю, прошу вас! Я слышу по голосу, что вы её осуждаете, но я здесь для того, чтобы вам все объяснить! Поверьте!
Вилка скользнула с его тарелки, увлекая за собой ломтик форели. Рыба мягко шлепнулась на скатерть. Тим Райдер покраснел:
- Выслушайте меня, прошу вас!
- Нет нужды оправдывать в моих глазах вашу супругу, - Алла чуть отодвинулась вместе со стулом. - Если честно, мне на неё наплевать. В свое время, я Олесю уговаривала, упрашивала! Но она сделала, то что сделала.
- Она сделала это из-за меня, - глухо пробормотал он. - Дело в том, что эта девочка... Это был не мой ребенок, и Олеся боялась, что чужой ребенок разрушит нашу жизнь. Только из-за меня она пошла на искусственные роды. Вы не подумайте, я ничего такого не требовал! Но она не поверила, она боялась, что я не смогу любить этого младенца.
- А вы смогли бы?
- Вам смешно?
- Нет. С чего вы взяли?
- Вам смешно... Наверное, так это и выглядит. Но я любил даже её домашние тапки только за то, что это были её тапки. А, тем более, её ребенок, её часть, её кровь... Она не верила, а я... Я, на самом деле, переживал, когда девочка умерла.
Зелень на тарелках понемногу увядала, над розовой форелью уже не вился дымок. Ни Райдер, ни Алла так и не притронулись к еде.
- Чего вы хотите? - спросила она наконец, заметив, что англичанин совершенно запутался. - Ведь чего-то же вы хотите? Не затем же вы пригласили меня, чтобы обелить имя своей жены?
- Да... Я хочу... То есть...
Она терпеливо ждала.
- Я хотел... Это был ребенок от мужчины, которого Олеся когда-то любила, а теперь она несчастна. И наш семейный доктор... Он сказал, что она, возможно, никогда больше не сможет иметь детей...
- Так в чем же дело? Усыновите кого-нибудь, наймите суррогатную мать. Пусть за неё выносят и родят готовенького. Получит сразу в пеленках и с пышным бантиком. По-моему, для вашей Олеси - самый подходящий вариант?
- Нет, - он страдальчески сморщился, - вы не понимаете! Она не такая, она - просто несчастная женщина. И я хочу попытаться хоть чем-то ей помочь.
- Ближе к делу, - холодно попросила Алла. И тогда Тим вскинул на неё блеклые глаза, вдруг сверкнувшие почти злым огнем:
