– Я обязательно это сделаю!
– А потом обязательно расскажи мне, – добавил Женька. – Интересно же!
– Митька еще сказал, что папа… короче, он не считал, что сделал что-то плохое. Он полагал, что ему все дозволено и что никто не вправе обижаться!
– Что ж, похоже на твоего родителя, – пожал плечами Фисуненко. – Извини, но…
– Да ладно, чего уж там, – махнула рукой Рита. – Мне ли не знать!
– Несмотря на неблаговидный поступок Григория Сергеевича, Квасницкий не прервал с ним отношения: как я уже говорил, близость к артистическому, богемному кругу была для него важнее любимой женщины. Но обиду он затаил, хотя внешне все выглядело очень даже прилично – Квасницкий поддерживал твоего отца, иногда подбрасывал денег, помогал связями и так далее. Когда же твой отец решил порвать с Мариинкой и уйти в свободное плавание, Квасницкий поначалу испугался, что дружба с Синявским сделает его персоной нон-грата в том самом обществе, к которому он так хотел принадлежать. Однако дела у твоего отца через некоторое время пошли в гору, и наш Егор Стефанович поспешил возобновить прерванную дружбу. «Гелиос» стал для него вожделенной мечтой, призом, который он желал заполучить. Однако он понимал, что без Синявского, его имени и умения превращать любую постановку в сенсацию у него ничего не выйдет. Одно время Квасницкий рассчитывал, что Григорий Сергеевич возьмет его в партнеры, но тот свято оберегал свое единовластие и не желал попадать в кабалу, пусть даже и к приятелю. И правильно, скажу я тебе, делал! Потом стало модно играть на бирже, и твой отец тоже решил рискнуть. Как раз тогда «Гелиос» переживал не лучшие времена: две постановки подряд провалились, несколько хороших танцовщиков уволились со скандалом и ославили бывшего руководителя на центральных каналах и в печати.
– Я помню, как это происходило, – тихо сказала Рита. – Папа сам не свой ходил, с ним просто невозможно было иметь дело! Мне даже казалось, что они с мамой близки к разводу.
– Н-да… так вот, он начал играть и поначалу выигрывал. Первый успех воодушевил Синявского, и он принялся ставить по-крупному. Но он ничегошеньки не понимал в биржевых махинациях, положился на нечистоплотного брокера, и тот загнал его в такие дикие долги, из которых Григорий Сергеевич самостоятельно выбраться не смог. Квасницкий посоветовал другу обратиться к неким людям, у которых можно взять денег. Это оказались бандиты, и они составили грабительский контракт, по которому твой отец обязался выплачивать им огромные проценты. Когда об этом случайно узнал Горенштейн (ну, ты понимаешь – один маленький мирок бывших уголовников, а ныне почтенных и, я бы даже сказал, почетных граждан!), он указал Григорию на непомерные требования. Но было уже поздно, и твой отец вляпался в то, чего так долго и успешно избегал – в настоящую кабалу. Правда, ни Синявский, ни Горенштейн не знали, что долг перекупил Квасницкий, став его главным, но тайным кредитором. Григорий Сергеевич понимал, что, выплачивая одни только проценты, он никогда не выберется из зависимости, и тогда Квасницкий вновь предложил ему партнерство. Он не сказал твоему отцу, что теперь тот должен деньги ему, но обещал собрать половину суммы, если Григорий Сергеевич согласится поделить полномочия и передать ему часть «Гелиоса». Твой отец в очередной раз отказался и обратился к Горенштейну с просьбой собрать бабки, чтобы избавиться от зависимости. Деньги большие, и Горенштейну потребовалось время. А времени у Григория Сергеевича не оставалось: подчиненные Квасницкого, не называя имени главного кредитора, требовали возврата долга и недвусмысленно обещали проблемы в случае затягивания процесса.
– Ты так и не объяснил, как Митька связан с Квасницким!
– Ах да, конечно! Квасницкий сделал Строганова своим «засланным казачком». Он должен был шпионить за труппой и сообщать «хозяину» обо всем, что там происходит. При всякой возможности ему следовало вставлять Синявскому палки в колеса – отсюда и письма с угрозами артистам театра, которые, как предполагалось, до смерти перепугаются и откажутся от участия именно в тот момент, когда пойти на попятную уже нельзя. Премьера должна была провалиться, как и надежды, возлагаемые твоим отцом на «Камелот». Ему просто пришлось бы воспользоваться предложением Квасницкого.
Григорий Сергеевич должен был передать ему театр добровольно, так как Квасницкий не желал засветиться как человек, отобравший у гения театр! Даже больше, он надеялся, что твой отец останется в «Гелиосе» в качестве художественного руководителя и балетмейстера – так успех был бы гарантирован! Вот только об одном Квасницкий Строганову не сообщил.
– О чем же?
– О том, что хочет еще и Байрамова.
– Что? – не поняла Рита.
– Ну чего тут непонятного? – передернул плечами Женька. – Он хотел заполучить театр в собственность, но такие люди, как твой отец и Игорь, должны были продолжать работать в «Гелиосе». Сам Квасницкий вряд ли сумел бы успешно заниматься театральной частью, он – бизнесмен, а не творец! И, как бы ему ни хотелось думать иначе, он это сознавал. Интересы Строганова и Квасницкого неожиданно совпали: оба желали того, чтобы «Камелот» провалился, хотя и по разным причинам. Если Квасницкому требовалось поставить Григория Сергеевича в безвыходное финансовое положение, то Дмитрий, потерявший из-за Игоря привлекательную роль и боявшийся дальнейшего усиления конкурента в труппе, мечтал доказать твоему отцу свою лояльность и в трудный момент вновь «прийти на помощь». Когда Строганов уговаривал Игоря принять участие в шоу, он наделся на главную роль Ланселота – собственно, Синявский ее ему и обещал. Однако стоило Байрамову согласиться, как Григорий Сергеевич передумал…
– Отец с самого начала планировал эту рокировку, – покачала головой Рита. – Я понятия не имела, что Ланселота предлагали Митьке: придя к Игорю в первый раз, я от имени папы обещала ему именно эту роль. А Митька ни о чем не догадывался! Не знаю, как папа уладил с ним этот вопрос, но роль Артура поначалу тоже была большой. Уже в процессе репетиций он постепенно урезал партию, убирал интересные элементы, и в конечном итоге Артур сделался проходным персонажем, а на первый план вышли только Ланселот и Гвиневра!
– Что ни говори, а твоему папаше было виднее, кто справится с ролью лучше, – развел руками Фисуненко. – Хотя, конечно, вранье – не лучшая политика. Короче, Строганов и Квасницкий, как говорится, нашли друг друга. Квасницкий обещал ему главные партии во всех постановках, а о Байрамове речи не шло – Дмитрий полагал, что Квасницкий избавится от Игоря, как только заполучит театр. Но все с самого начала пошло не так. Строганов во время разборки случайно убил Григория Сергеевича, когда постановка была еще сырой, и растерялся. Зато Квасницкий почувствовал, что пробил его час: он считал, что иметь дело с семьей покойного гораздо проще, чем с самим Синявским, и рассчитывал, что вы, напуганные огромной суммой долга и понятия не имеющие о том, что покойный обращался за помощью к Горенштейну, согласитесь на продажу «Гелиоса». Так как все деньги должны были «пойти на оплату долга», это была бы вовсе не продажа, а простая передача театра из ваших рук в лапы Квасницкого, да он еще при этом выглядел бы героем, спасшим семейство от разорения! Возможно, он надеялся въехать в гостиную Натальи Ильиничны на белом коне в роли рыцаря-освободителя и получить свой приз… Он ведь так и не женился, верно?
Рита кивнула.
– Старая любовь не ржавеет! – хмыкнул Женька. – Может, все еще лелеял мечту завоевать твою маман?
– Не думаю, что у него бы получилось! Я удивлялась, отчего мама чувствует себя неудобно в его присутствии – теперь все становится на свои места.
– Когда Квасницкий узнал, что единственной наследницей отец назначил тебя, он праздновал победу. Однако Строганов перепугался: ты от него ушла, вновь сблизилась с Байрамовым, и Дмитрий прозорливо предположил, что ты, вместо продажи театра, поставишь Игоря во главе отцовского детища в надежде на будущие дивиденды. Это казалось логичным! Проблему с долгом в конечном итоге можно было решить, особенно если подключить связи Байрамова, и Квасницкий с подельником почуяли запах жареного. Не знаю, что намеревался делать наш Егор Стефанович в случае, если бы ты именно так и поступила, но Дмитрий его опередил и похитил тебя. Затем он вызвал Квасницкого, надеясь использовать обычный рейдерский трюк с насильственным подписанием акта передачи «Гелиоса» Квасницкому.
– Но что они сделали бы потом? – спросила Рита.
– Что бы это ни было, поверь, старуха, тебе бы это вряд ли понравилось!
– Но Глафира…
– Сейчас и про нее расскажу, – перебил Фисуненко. – Итак, узнав о том, кто его шантажирует, Строганов понял, что нужно избавляться от Чернецова. В свете желаний Квасницкого, такой исход представлялся удачным: угрозы показались бы артистам труппы реальными, если бы кто-то из них действительно погиб. Я пока не могу доказать, что Квасницкий знал о намерениях Строганова – он утверждает, что нет, и валит все на Дмитрия. Но мне почему-то кажется, что без поддержки влиятельного подельника Строганов вряд ли решился бы на такое! Итак, он написал письма с угрозами и рассовал их по почтовым ящикам членов труппы, чем вызвал панику. Кстати, ты едва не сорвала его план! Он подкинул письмо и в свой ящик с расчетом, чтобы вынула его именно ты, ведь вы тогда жили вместе. Он хотел, чтобы ты выложила записку перед всей труппой, как будто он вообще не в курсе дела, но ты решила это дело скрыть. Можешь себе представить, как он себя чувствовал, когда ребята предъявили свои письма, а он как бы ничего и не получал – единственный из всех! Если бы ты в итоге не показала письмо, подозрение пало бы на него, представляешь?
